Ночью я лежал и не мог заснуть… спину ломило, голова раскалывалась, не говоря уж о ноге. Я отвернулся к стене и тихо подвывал от боли, стараясь, чтоб меня никто не услышал.

— И ты предатель… — я повернулся, девочка стояла около моей кровати.

— Почему? — спросил я.

— Все предатели, — зло ответила она, — сначала обещают, а потом я одна осталась. Я всех зову, а никто… — она всхлипнула и вытерла глаза кулаком.

— Я же пошёл, — ответил я, — не получилось просто…

— Сейчас получится, — обрадовалась девочка, — просто ты тяжёлый, я помогу! Я знаю, что делать!

— Хорошо, — согласился я, — давай сейчас…

Девочка вышла из комнаты. Я услышал на кухне шорох и звон стекла. Мелькнула мысль, что кто-нибудь может проснуться и увидеть её… она вошла в комнату, в руках у неё был стакан с водой.

— Вот, — сказала она, ставя стакан на табуретку около моей кровати. Из карманов своего серого платьица она принялась вытаскивать таблетки… я узнал своё обезболивающее. Наверное, она выгребла весь запас.

— Надо всё лекарство съесть, — пояснила девочка, — я тебе воды принесла, запить, и всё получится!

— Но я же сдохну… — засомневался я, умом я понимал, что не стоит принимать сразу всё обезболивающее, но девочка смотрела на меня так умоляюще, что я против своей воли потянулся к кучке таблеток и начал выковыривать их из блистеров.

Трясущимися руками я сгрёб все таблетки, но никак не мог поднести их ко рту. Мне было страшно… я понимал, что обратного пути у меня не будет.

— Ну, быстрее! — нетерпеливо сказала девочка, — чего ты тянешь!

Я никак не мог решится… всхлипывая несколько раз подносил руку ко рту, но отводил обратно. Девочка стиснула моё запястье обеими руками, не давая в очередной раз убрать руку… Я давился таблетками, не мог проглотить все сразу, они падали на пол…

— Что ты тут шумишь! — в комнату вошёл отчим, включил свет, схватил меня за плечи.

— Совсем охренел! Мать, быстрее, сколько ты этой дряни проглотил, — он тряс меня изо всех сил, — сколько сожрал, говори, идиот!

Мать вбежала в комнату, мигом поняла, что происходит… метнулась за тазом. Я плохо помню, что было потом… меня рвало таблетками с желчью пополам… Мать постоянно заставляла меня пить солёную воду, вода сразу шла обратно… Кажется, в комнату заходил брат, но кто-то наорал на него, и он убежал с рёвом.

— Господи… — мать плакала, прижимая меня к себе. — Господи, что ты с собой делаешь… зачем…

Она никогда не обнимала меня… даже в детстве. Я подумал, что нужно рассказать ей, что это не я придумал… но не знал как.

— Мать, — задумчиво сказал отчим, — а откуда у него стакан с водой? Ты принесла? И как он таблетки взял, они же на кухне в верхнем шкафу лежат… сам бы никак не достал. А если бы и достал, то сюда бы не донёс, он же не ходит почти. Значит, кто-то помог травануться…

Я осторожно высвободился из объятий. На ковре были разбросаны пустые блистеры, темнело мокрое пятно, и лежало белое пёрышко…

— Ты её видел… — утвердительно произнесла мать. — Это она… и тогда, скажи, ты тогда ведь просто по пьяни с балкона прыгнул?

— Нет… — сдавленно ответил я, — она… — я почувствовал, что горло мне сжали чьи-то руки, я не мог сказать ни слова, только пытался оторвать их от своей шеи, но мои пальцы нащупывали воздух… я отчаянно боролся за каждый вдох, но неизбежно проигрывал.

— Молчи, не говори, — кричала мать, зажимая мне рот ладонью, — молчи!

У меня потемнело в глазах, голова кажется разрывалась изнутри… внезапно невидимые пальцы исчезли… я жадно хватал ртом воздух.

— Не надо говорить, — торопливо предупредила мать. — Молчи, пожалуйста, молчи… я объясню, потом, не сейчас… сейчас всё… я уберу тут…

— Да что это за хрень! — не выдержал отчим. — Что тут творится вообще, скажите мне, в конце-то концов!

— Успокойся, — устало ответила ему мать, — я ж тебе сказала — потом, всё потом… сейчас не получится… ты же сам всё видел.

Отчим плюнул и вышел из комнаты. Мать, тяжело вздыхая, собрала с пола мусор и вынесла в кухню. Потом поправила мне постель, укрыла одеялом и посмотрела на меня печально и сочувственно.

— Спи, — тихо сказала она, — обошлось пока, спи…

Я заснул.

Проснулся я после обеда. Я лежал в постели и думал о том, что случилось. Потом осторожно сполз с дивана и потащился в ванную. Приводить себя в порядок. У меня было много вопросов к матери, но я не знал, как их задать. Я снова залез на диван и укрылся одеялом. Болело всё, что могло болеть… и я сомневался, что в доме осталось ещё хоть что-то, что могло мне помочь.

Мать вошла в комнату. Села на табурет около кровати.

— Мам, — спросил я, — а где бабушкины куклы?

— Куклы? — удивлённо переспросила мать, — какие куклы?

— Она же шила кукол, — пояснил я, — много кукол… а теперь их нет, где они?

— Не знаю… — мать растерянно пожала плечами, — вроде я отдала, её подруги просили на память… даже и не вспомню, кому.

— И совсем не осталось? — я чувствовал разочарование…

— Погоди, — мать встала, — сейчас…

Она вышла из комнаты, но вскоре вернулась, и вложила мне в руку крохотную, не больше ладони, куклу. Большеголовый человечек, в чёрных брюках, майке и ботинках, с растрёпанными чёрными волосами и огромными зелёными глазами, занимавшими большую часть лица. За спиной у него были чёрные полупрозрачные крылья. Я невольно улыбнулся — человечек был забавно серьёзен.

— Какой чибик, — сказал я, — отдай мне, а?

— Бери, — равнодушно пожала плечами мать, — всё равно валяется…

Вечером отчим принес откуда-то подержанный ноутбук и подключил к Интернету. Поставил на табуретку у моего дивана.

— Вот, — ему было явно неловко от своей благотворительности, — хоть займёшь мозги… а то до чего додумался.

Я попытался его благодарить, но он махнул рукой и ушёл.

Неделю я читал всё, что мог найти в интернете про кукол. Типы, выкройки, мастер-классы… попросил бумаги и карандаш. Начал рисовать. Когда понял, что нужно делать, попросил у матери тряпок.

— Зачем? — спросила она.

— Хочу куклу сшить, — объяснил я. — Надо мне, очень.

Мать покачала головой, но на следующий день принесла мне пластиковый пакет, полный обрезков ткани и старую подушку, набитую холлофайбером.

— Вот, от бабушки осталось, — сказала она, — всё выкинуть хотела, да руки не дошли.

Первую куклу я шил примерно месяц. Часто бросал начатую работу, потом снова брался, переделывал… наверное я стал кошмаром всех кукольных форумов, я задавал множество вопросов, но постепенно двигался вперёд. Если меня напрямую спрашивали: «Тебе что, больше заняться нечем?» — я честно отвечал, что да, нечем, потому, что я лежу на диване со сломанной ногой. Во время шитья немного отпускала боль, видимо, переключалось внимание. Я стал спокойнее.

Наконец, я закончил. Моя кукла сидела на спинке дивана, я нарисовал ей огромные голубые глаза, широкую улыбку и веснушки на курносом носу. У неё была большая круглая голова, плотно набитое тельце и длинные тонкие ручки и ножки. Волосы из льняных ниток я завязал в два хвостика и одел её в серое платьице в цветочек.

Мать долго рассматривала моё творение. Потом спросила:

— А ты хоть немного помнишь своего отца?

Я попытался вспомнить хоть что-то, но не смог. Помнил только кладбище, куда мы ездили почему-то зимой. Я был маленький, и в памяти осталось кружение снежных хлопьев… тихий плач матери… и какая-то незнакомая женщина в сером платке.

Мать вздохнула, сказала:

— Ну и ладно… — помолчала немного и добавила:

— Это его мать была, в платке.

Она встала, подошла к окну. Посмотрела на улицу. Повернулась ко мне, тряхнула головой, и словно решившись на что-то, сказала:

— Твой отец покончил с собой… выбросился с балкона, как ты… только ему не повезло так. Та железка, она пробила ему голову, насквозь. Я хотела её выкопать, но не получилось. Только он не сам это сделал, он не мог, не мог! — она словно пыталась кому-то что-то доказать.

Я чувствовал себя так, как будто меня огрели по голове… неужели мой отец тоже решил пойти за странной девочкой? Но что же она такое?

— Тебе как раз год исполнился, — мать вздохнула, — зубы резались тяжело, я всю ночь не спала, устала очень. А он работал в ночь, пришёл радостный, говорит мне — отдохни и в магазин сходи, купи себе подарок… денег принёс много… а я, говорит, посижу с маленьким… никогда себе не прощу, что ушла тогда! — мать почти выкрикнула эти слова, — как обратно бежала, не помню, а он под балконом… кровь везде… меня соседи не пускали, я тогда домой, а ты сидишь, уже плакать не можешь, а в руках у тебя пучок белых перьев…

— Почему ты мне никогда не говорила? — спросил я.

— Зачем? — мать покачала головой. — Тебе и так несладко было, я же видела… ты всегда какой-то странный был, как примороженный… если бы раньше знать, сразу, как она ходить начала…

— Кто? — я насторожился, — кто она, а?

Мать оглянулась опасливо, потом посмотрела на мою куклу.

— Ладно, может, и ничего… ты только молчи, не перебивай, хорошо?

Я кивнул.

— Мама моя, она, как бы сказать, из такой семьи была… — мать на секунду замялась. — Не то чтоб там все через одного колдуны были, но какие-то недобрые… не здесь жили, она сюда учиться приехала, и замуж тут вышла. Папа-то умер, когда я школу заканчивала, болел долго… ну, не об этом сейчас. Мама, она, как бы… экстрасенс не экстрасенс, но люди к нам иногда приходили, умела она что-то. Денег не брала ни с кого, так… кому чего подскажет. Я ей говорила — научи меня, а она мне сказала — нет в тебе этого, значит, и учить без толку, одно шарлатанство. Когда папа умер, она и говорит — вот моя расплата… больше никому и ничего. А потом твой отец пришёл… он нам какой-то дальней роднёй приходился, такой, что и не помнили уже. Мне ещё восемнадцати не было, а я влюбилась без памяти, как дурочка. И он тоже, хоть на десять лет старше был. Поженились, потом ты родился… А потом… — она вздрогнула и стиснула руки, — он мне рассказал, зачем к маме приходил. У него сестра была, младшая, любил он её очень. А она заболела… куда только не возили, всё без толку… рак крови. И перед смертью она очень изменилась, злая стала, проклинала всех… кричала, что она подохнет, а все жить будут… и ему говорила, что и его заберет, и детей его тоже… он к маме пришёл, потому что она ему являться стала… песню петь про ангелов… а как меня увидел, так всё. И говорит, как наваждение я ему… и я с ним как во сне жила… а на следующий день погиб… это она его. И тебя тоже, да?

— Да… — я смотрел на мать, она плакала, слёзы текли по лицу и капали на подол застиранного халата… наверное, она хотела вымыть окна или ещё что-то…

— Мама сказала, что всё дело в куклах, — вдруг, словно очнувшись, медленно проговорила мать. — Они её не пускали… а ты становился похож на своего отца, только, понимаешь, он другой был, светлый, а ты закрытый весь… ты, наверное, как мама… только не учили тебя.

— И не надо мне, — я совсем не хотел связываться с потусторонним миром, — хватит, лучше ещё куклу сошью.

Мать неловко погладила меня по голове и ушла.

А я продолжал рисовать и шить кукол… выставлял их в Интернете, у меня появился «свой стиль», кукол начали покупать…

Как только я смог более-менее нормально передвигаться, я опять переехал в свою квартиру. Ходил я ещё с палкой, но вполне уверенно.

Сидя в Интернете, я случайно разговорился с девушкой под ником Эстер. Неожиданно у нас оказалось много общего — мы слушали одну музыку, читали одни книги… Мы постоянно разговаривали, и наконец обнаружили, что живём в одном городе. Тогда я предложил перевести наше знакомство в реальный мир. Да, конечно, я знал шутку про лысого толстяка и блондинку, но был уверен, что мне это не грозит. И вот теперь, сидя в кафе, я ждал…

За окном потемнело, полетели крупные хлопья снега, похожие на белые перья… в кафе вошла девушка в чёрной куртке, я посмотрел на неё и остолбенел… Это была девочка из моих видений, только выросшая… и её глаза изменились — теперь они были не бесцветными, а голубыми… как у куклы в сером платье, сидящей теперь в моей комнате. Она огляделась по сторонам и уверенно направилась ко мне… Интересно, мелькнула у меня мысль, что она скажет, если я предложу ей полетать вместе?