ВНИМАНИЕ! Шок-контент.

Автор: Черный Дракон
Источник: https://ficbook.net/readfic/2941481

Часть 1. Дважды рождённый овраг

Присутствие двоих новеньких — двоюродных братьев Лехиного зятя — никого особенно не смущало; тем более, выехали мы в действительно выразительное место.

Мы — это что-то вроде клуба, вот только на чем этот клуб специализируется, сказать сложно: я, например, предпочитаю полазать по горам, Саня — фотограф и вечно возится со своим до неприличия дорогим стеклом, Вадику лишь бы загнать свой внедорожник в максимально непролазную грязь, а тот же Леха — рыбак до мозга костей. Короче, объединяет нас только одно — страсть к нерастерзанным еще цивилизацией уголкам — но объединяет железно уже больше десяти лет.

Как я говорил, Сорочья Балка — старый расползшийся зигзагом овраг со ступенчатыми стенами, лежащий недалеко от вымершего в прошлом век села — была местом выразительным.

При том, что ехать до него нужно было километров за триста, а по описаниям единственной привлекательной деталью для нормальных туристов являлось «озеро где-то рядом», одних взглядов на фото, сделанные общим нашим знакомым — этнологом Борисом Кондратьевичем, заезжавшим как раз таки в вымершее село — хватило, чтобы мы единогласно высказались «за!».

Когда-то, наверное, когда еще живо было село, Сорочья Балка была стареющим, умирающим оврагом с опутанными корнями стекшими стенками. И заровняться бы ей, превратиться в плоскую долину между холмами, каких в этой местности немало, но почему-то свернул овраг с честной дороги, и земля начала растрескиваться заново, еще глубже и резче, превратив заглохнувшую балку почти в каньон со ступенчатыми отвесами, множеством отнорков и неожиданно пологим, мягким дном, местами заболоченным, судя по торчащим из-под снега сухим рогозинам. Об истинной протяженности оврага можно было только догадываться — ведь он рос уже несколько лет, прошедших с создания карты, которая запечатлела его почти двухкилометровым.

Хотя расщелина эта с топорщившимся со дна черным ворсом кустарника выглядела вполне в духе старины Фрейда — пару вполне ожидаемых шуточек на этот счет мы от Вадика уже услышали — Сорочья Балка притягивала не только размерами. Ее чуть скошенные желтые глинистые склоны, местами запятнанные снегом, обрывались вниз, словно карабкающиеся гигантские черепахи, спасающиеся из затянувшей их трясины дна, а редкие деревья, с приземистыми и ассиметричными из-за ветров кронами и иссеченной корой, изо всех сил цеплялись корнями за их спины. Казалось, все в окрестностях Сорочьей Балки постоянно боролось с какой-то дикой, разрушительной древней силой. И сила эта неудержимо влекла потягаться с ней, преодолеть ее.

Итак, мы ехали на двух автомобилях: Вадик, Леха и один из его зеленых родственников — впереди, на «Лэндкрузере», с рычанием роющемся в снегу; я, Саня и второй парнишка — на моей «отредактированной» «Ладе».

Дорога осталась далеко позади, даже нечто отдаленно ее напоминавшее свернуло, разминувшись с нами, к каким-то уцелевшим поселкам. Повезло еще, что снега в эту зиму легло немного.

Впрочем, «Оладья» моя все равно систематически тормозила и вязла на ровном месте, следуя какой-то своей женской интуиции.

Всякий раз Вадику приходилось тормозить и выволакивать ее на места еще более ровные, причем он отпускал в мой адрес немало греющих душу комментариев.

Каждый раз при этом Саня вскакивал, умоляя быть с машиной поаккуратнее — все-таки объективы в багаже, не фигня какая — но пересесть к Вадику отказывался.

В конечном итоге наш водитель психанул и взял «Оладью» на буксир. Поскольку «Лэндкрузер» женской интуицией не страдал, он бодро ломился через заросшую мелким ельником псевдодорогу по гребню выветренного холма, заставляя подпрыгивать на каждом ухабе и нас, и драгоценную оптику.

Лехин зятебрат сидел молча, но судя по скорбному выражению его лица, парень думал, что поездка выдалась очень проблемной.

Внизу, под холмами, изгибалась желтовато-черная в сумерках Сорочья Балка.


Часть 2. Мёртвое село

Черный горб, выпирающий из земли, мелькнул в свете фар, шарящих по смерзшейся жесткой глине, и снова потонул в сумраке.

Вадик притормозил; мы, ткнувшись ему в зад, остановились тоже.

Нет, подумывая остановиться «внутри более-менее целой избы», мы явно недооценили их возраст.

Всего их было здесь пять-шесть, по крайней мере, заметных. Они уже доверху заросли землей, которая сдавила их и сплющила, как пустые консервные банки, местами осыпавшись внутрь сквозь разгнившие бревна.

Побродив вокруг и попинав для порядка срубы, мы занялись делами более прозаическими: расставили здоровую бело-сине-красную палатку на всех шестерых, еще одну, мелкую — под продукты; затопили буржуйку и определились с толчком — подальше от изб в каком-то буреломе. Леха, не особо раздумывая, поспешил «обновить» место. Он же собственноручно выцарапал в спрессованном снеге жирную стрелку, указывающую направление к «стратегически важному объекту».

Вадик и Леха, погрев какую-то тушенку, поели и завалились спать. Саня же, удостоверившись в целостности своего ценного груза, предложил прогуляться по остаткам древнего села. Признаться, мне было лень, но спать еще не хотелось, поэтому я нашел фонарь помощнее.

К моему удивлению, оба Лехиных пацана отправились с нами.

Луна блекло светила, подернутая мраморными тенями серых облаков. Где-то внизу, наверное, заблудившись в овраге, свистел прерывисто и ритмично ветер.

Ближайшая к нам постройка была уже полностью забита грязью, сухой листвой и снегом — смотреть было особо не на что; зато одна из забившихся под самый склон выступала угловатой пирамидой с зияющим пустой чернотой прорубленным окном или дверью.

Старое и холодное дерево, измочаленное ветром, было одновременно гладким, почти полированным, и неровным. Несколько раз толкнув бревна для надежности и убедившись, что они не рассыплются, я подтянулся к проему — это был скорее чердак, крыша над ним сходилась.

Под ней был какой-то настил с обрывками разлезшейся ткани вроде холста, намертво прилипшей к древесине. Я посветил вглубь, увидев свисающие лохмотья не то той же ткани, не то мха или лишайника, какие-то ящики, приткнутые в угол, и прохудившийся мешок, набитый чем-то вроде прелой соломы — он походил на бурый сдувшийся шарик.

Один из зятебратьев — вроде бы, их звали Никитой и Тёмой, но кого как, я в точности не усвоил — полез следом, поскальзываясь на круглобоких бревнах, боднул меня ненароком в бок, но все же забрался. Подобное неуклюжее восхождение его не смутило, и, попробовав настил ногой, он залез на чердак.

Ящики интересовали его, похоже, больше всего: хотя с той стороны, где они стояли, настил опасно кренился, парень резво направился в угол.

Донеслось чихание, которое я поначалу принял за треск проломившихся досок (и потому шарахнулся назад), затем он разочарованно сообщил.

— Тут только труха какая-то.

— А ты что, Тёмыч, золота ждал? — съязвил его брат, подав голос впервые за долгое время. Вообще, нас ребята, похоже, еще побаивались: даже сейчас он тут же тревожно оглянулся на пристраивающего камеру на штатив Саню.

— Да нет, но… — голос Тёмы вдруг обрел прежнюю заинтересованность. — Тут какой-то кувшин или что-то в этом роде!

Донеслось шуршание и сопение, затем пацан, едва не свалившись нам на головы, съехал с чердака. В руках он сжимал выпуклый гнутый осколок светлой керамики.

— Он раздавленный, но, думаю, можно весь вытащить, — возбужденно поделился он, утирая нос рукавом, и снова чихнул.

— Дай-ка сюда, — вдруг распорядился Саня. Мрачно так, даже мне не по себе стало. Взял осколок в руки, поднес к глазам, едва об очки не стукнув.

— Ну и где ты видел кувшины с зубами? — сухо спросил он.

Пацан ойкнул. Никита, напротив, подался вперед — посмотреть. Что до меня, то я, в самом деле различив в верхней части осколка пару зубов — серо-желтых, стертых коренных — попросту опешил.

— Выходит, череп на крыше лежал?

— Да ну, может, не человеческий…

Я снова покосился на коренные зубы — словно прилипшие к камню белесые раковины дохлых улиток. Почему-то ни на секунду не сомневался, что череп именно человеческий.

— Давай посмотрим, может, там весь скелет? — предложил зятебрат побойчее.

— Не будем мы ничего смотреть! — Саня даже голос повысил. Такое с ним редко бывает. — Пошли.

— Да ладно, не впервой ведь человеческие кости находить, — придержал я друга. Никита кинул в мою сторону заинтересованный взгляд. — Они же старые, как черт знает что. Что ты икру мечешь, словно тебя в убийстве обвинят?

Он молча подошел к избе, положил кусок кости у основания сруба. Двигался он быстро, дергано; уходя, чуть не забыл камеру.

Мы двинули к палатке — не знаю, как остальным, но мне стало жутковато после подобной находки, особенно ночью-то. Ветер все еще вскрикивал внизу, разбиваясь о ветки кустов.

Саня, поуспокоившись, свернул по стрелке.

Вернулся он неожиданно скоро, почти бегом, со злостью отпинывая попадавшиеся под ноги мерзлые комья. Лицо его, с подернутой инеем бородкой, покрылось красными пятнами, глаза, казалось, вылезали из-под линз очков. На этот раз он не просто повысил голос, он разорался.

— Смелые больно стали?! Шуточки у вас такие, да?! — я ощутил, как капелька слюны, вылетев из его рта, попала мне в лицо. — Какого хрена толчок на кладбище устроили?!


Часть 3. Розовый снег

Ночью пошел снег. Слышно было, как он вяло и ровно шуршал о палатку. Тент прогнулся, стал тяжелым и влажным.

— Сто по сто, лобовое завалило, — нехотя произнес сонный Вадик.

Я костяшками пальцев ударил по стенке — снега снаружи было много, я услышал, как он осыпался.

— Какое тут лобовое, смотри, как бы твой тарантас доверху не засыпало, — зевнул.

Как я и ожидал, он бурно возмутился подобной характеристикой.

— Кто бы говорил, а?! — ворчал он, выбираясь из спальника. — Сам ездишь на развалюхе…

Леха засмеялся.

— А вот я полное право имею так говорить, потому что сравнивать тебе не с чем.

— Вот не понимаю я, как ты живешь — с семьей и на автобусах катаешься…

— Как раз из-за того, что у меня семья, я себе такое дорогое удовольствие и не позволяю, — вздохнул Леха. — Судя по тому, что ты все деньги тратишь на машину, автомобилистам нужно выписывать социальные выплаты.

— А что, хорошая мысль… — вставил я. — Как говорится, твои бы слова, да президенту в уши.

Наконец мы вылезли наружу, предварительно попрыгав в палатке — снеговой душ получить не хотелось никому. Саня, уже успокоившись после ночных происшествий, восторгался видами. Было в самом деле красиво.

Снегопад уже прекратился, и небо было ясным, с легкой молочно-белой на западе, по востоку же сиропом разливались рассветные солнечные лучи.

Рыхлый и липкий снег, совершенно скрывший и остовы изб, и наши автомобили, сверкал, отливая в розовый.

Солнце медленно выползало из-под холмов; казалось, склоны Сорочьей Балки покрывала крупянистая мякоть спелого арбуза — может быть, чуть менее съедобного оттенка, чем настоящая.

Мы разгреблись рядом с палаткой — времени ушло немного — и занялись машинами.

И тогда, смахнув рыхлый, сминавшийся с тихим похрустыванием снег, Вадик посмотрел в зеркальную поверхность тонированного стекла и на секунду «завис».

— А ведь солнце взошло давно, — проговорил он, растерянно рассматривая подтаивающий снег.

И правда — солнце стояло высоко, и в его желтовато-белом колючем сиянии не оставалось рассветных розовых красок, но осыпавшие мои перчатки крупинки не стали белыми.

Напротив, теперь их окраска казалась более резкой, почти химической — словно все вокруг осыпали кристаллы замороженного раствора марганцовки.

Подтаивая, жидкость едва заметно пачкала кожу в синевато-бурый.

Невольно я бросил взгляд на сбившиеся на горизонте облака — они были белыми, как и полагалось.

Минута, когда мы дружно выпали в осадок, сменилась всеобщим оживлением.

Снег поковыряли, понюхали, сфотографировались на его фоне — на случай, если быстро растает, все-таки зима выдалась очень теплой.

Обсудили все возможные и (по большинству) невозможные версии, включая выбросы химического завода (коих в ближайших пятистах километрах не наблюдалось) и инопланетное вторжение. Наиболее резонно высказался Тёма.

— Бывают же красные микроводоросли, — заключил он, рассматривая перекатывающиеся по ладони ядовито-розовые прозрачные капли. — В Красном море, например. Наверное, они испарились, а теперь выпали здесь.

— Откуда им испаряться, сейчас зима? — по голосу Сани я понял, что идея ему вполне нравилось, но авторитет эксперта терять не хотелось, особенно — уступая одному из «зеленых». — Думаю, это пыль марганцевых руд, которую откуда-то выметает ветром. Видите маленькие темные точечки?

Я присмотрелся. В отличии от остальных, буквально черпавших снег горстями, чтобы рассмотреть получше, мне не хотелось лишний раз касаться руками незнакомой гадости — глупо, конечно, я ведь уже больше часа провозился с ней.

Темные микроскопические точечки действительно перетекали по каплям, циркулировали в них и, как мне показалось, растворялись под действием света.

Леха слизнул прилипшие к его пальцам снежинки.

— И правда, по вкусу как марганцовка, — констатировал он и сплюнул розовую слюну. — Противная.

Слипшийся под шинами автомобилей снег был грязно белым — а значит, розовый прошел только этой ночью.

Устроивший фотосессию черноватым сухим деревьям на краю оврага, ветви которых облепили играющие на солнце розовые кристаллы, а местами и целые хлопья — превращая их в нечто среднее между самородками топаза и сахарной ватой (опять же, не слишком съедобной) Саня в восхищении повторял, как же повезло нам приехать именно сейчас и застать во всей красе эту аномалию. Впрочем, вскоре он уже в голос матерился — окрасившая снег марганцевая пыль пачкала линзы.

В целом мы его мысли разделяли: такое каждый из нас видел впервые, и, кстати, никаких сомнений в естественности этого явления уже не возникало. Казалось даже, словно склоны Сорочьей Балки такими вот и должны быть: сияющими лилово-розовым, с глубокими иссиня-черными тенями и словно сияющими скелетами деревьев.

Прошлись до неудачно выбранного туалета — действительно, вчера в валежнике съехавшего со склона и торчащего вверх корнями леса мы не заметили пару косых широких крестов, прелая черная древесина которых, казалось, была инкрустирована хрусталем почти вишневого снега.

Потом наконец спустились в сам овраг — почти до дна. Идти по каскаду его склонов было неожиданно легко — отвесы чередовались узкими почти горизонтальными ступеньками, где наши следы выпечатывались темно-розовыми в белой кайме.

Леха, вдохновленный мыслью найти озеро, спустился до пологой долины внизу, и бродил там, утопая в снегу по пояс, пока не забрел в какие-то сухие заросли осоки, так что карманы его были забиты колючей соломой, когда он взобрался к нам.

Я, напротив, попробовал освоить склоны, сбитые из довольно плотного волнистого — почти шиферной текстуры — песчаника, да еще и смерзшегося к тому же. Их было заметно издали — ветра совсем сдули с них снег, и даже после обильного ночного снегопада они оставались обнаженными.

Разведку все сочли удачной, и, по-быстрому приготовив и (что, как всегда, быстрее) слопав какую-то кашу, каждый захватил нужные ему вещи и снова отправился к Балке.

Первым стартовал Вадик — черное пятно «Лэндкрузера», закидавшего нас бело-розовыми крошками, заметалось у самого края оврага, оставляя за собой темнеющий след.


Часть 4. Снегопад

Почему-то Лехины зятебратья увязались за мной. Сначала меня это не слишком беспокоило, я даже поддерживал разговор в духе «кто где учится/работает/живет», но скоро начало напрягать: парни следовали за мной повсюду, и когда я нашел наконец склон посложнее и поинтереснее, начали поскальзываться, шататься, падать, валяясь в кислотно-розовом снегу — и все это молча, словно надеясь, что не замечу я. Меня даже заподташнивало немного, когда я представил себе неизбежный итог: тело кого-нибудь из пацанов, катящееся далеко вниз, ломающее о ступеньки ребра и оставляющее лохмотья кожи на встречных деревьях.

Забив на нормы приличия, я обрисовал представшую перед моим внутренним взором картину братьям. Никита глянул на меня так, словно я нанес ему смертельную обиду, а Тема, подумав — и сунув при этом кулак себе в рот — нерешительно предложил:

— А может быть, тогда лучше ходить не по склону, а по ступенькам?

Вот это меня взбесило окончательно.

Я объяснил, что именно это я им делать и советую, причем желательно — подальше от меня, поскольку я ехал сюда, чтобы получить максимальную дозу здорового риска, побыть наедине с суровой природой и собственными мыслями, а не выслушивать рассказы про техникум двух корячащихся за мной пингвинов.

Никита резко развернулся, схватившись за корни какого-то старого дерева — в очередной раз едва удержался на ногах — и двинул вниз, сопя от ярости.

— А разве это нормально, что вы все ходите порознь? — спросил Тема. — Если с кем-то что-то случится, то другие его не найдут. Я всегда считал, что это элементарная техника безопасности…

Мне стало немного жаль его.

— Это правда. Но мы не можем таскать друг друга за собой, у нас разные интересы. Найди лучше Леху, он где-то внизу, — посоветовал я. — Я скалолазанием больше десяти лет занимаюсь, сам понимаешь…

— Да, конечно, — ответил он, и мне почему-то показалось, что сейчас я обидел его даже больше, чем когда накричал. От этого я опять разозлился.

Пускай привыкает.

Светло-зеленое пятно его куртки скрылось внизу, и я наконец вздохнул свободно.

Небо мутнело; понемногу сгущались облака с серыми, раздутыми от тяжести боками, готовые вот-вот разродиться.

Укрытый их тенью, розовый снег потускнел и уже не резал глаза, как раньше.

Я решил дойти до конца карниза, на который сейчас взбирался — кустарнички с черными, на корню засохшими листьями, похожие на вороньи гнезда, цеплялись за куртку — и только после этого повернуть. Я проходил лишь около двух часов, и возвращаться так рано не хотелось, но бродить в снегопад по незнакомой местности с более чем экстремальным рельефом было бы опрометчиво.

Первые белые мухи зароились перед моим носом уже в тот момент, когда я переводил дыхание в плоской части карниза, на плотной, сбитой ветрами ледяной корке с тонким, прозрачным почти розовым налетом.

Мухи эти с поразительной быстротой сменились рыхлыми хлопьями величиной с пятирублевую монету, которые падали почти бесшумно и ровно.

Все заволокло белым сумраком; видимость была совершенно обманчивой — тонкие серые тени деревьев, казалось, просвечивали далеко впереди, на самом же деле уже в ста метрах нельзя было различить их очертания. Прошло лишь несколько минут, а мои ноги уже по щиколотку утопали в свежем снегу.

Словно сама природа торопилась скрыть все следы своего ночного творчества, результат которого нам довелось увидеть.

Я счел за благо слезть с карниза по его пологой стороне — иначе в любую минуту мог бы оступиться и слететь вниз.

Здесь, на тропе, я благополучно споткнулся, и, приземлившись довольно удачно, проехал до ближайших кустов на пятой точке, подпрыгивая на волнистой породе. Долго отряхивал липкую и холодную «панировку» белых снеговых хлопьев — не хотелось бы мне так же искупаться в непонятной розовой дряни, которую засыпало уже достаточно хорошо.

Когда я наконец отвлекся от самообтряхивания, то сообразил, что место, где я сейчас стоял, находилось уже явно не под карнизом, а где-то в стороне от него.

Добыл из кармана навигатор — и, похоже, «неубиваемая» конструкция таки не выдержала моего веса, хотя я просто скатился на нее — экранчик светился сплошным белым пятном.

Вот это мне, мягко говоря, не понравилось. Я выключил его и включил снова. Вместо положенных данных он выдал на экран какую-то белую таблицу, которая мигнула пару раз. Затем экран опять засветился так, словно возомнил себя фонарем.

Я попытался выключить его снова, но пиксели продолжали гореть.

Да что за аномальная зона, в самом деле?! А если этот снег продолжит валить до утра? Не похоже, чтобы он думал прекращаться.

Благо, было тепло — даже слишком, по моим ощущениям, на несколько градусов выше нуля. И все же не хотелось бы заночевать в Балке.

Я постарался рассмотреть солнце сквозь белую завесу — где там… Светлота была обманчива — я уже не сомневался, что и после заката снег будет таким же непроглядно-белым, как дисплей навигатора. От последней мысли стало как-то не по себе; я решил идти понемногу вперед, хотя бы ко дну оврага — все не бездействие, а верх от низа я и без навигатора отличу.

Воздух был неподвижным и сырым от виснущих в нем снежинок, падавших с ровным и тихим шуршанием. Они, кажется, слипались еще на лету и рисовали какие-то тени, силуэты деревьев, к которым можно было идти так долго, как тебя захочется, и даже человеческие.

Поэтому я не сразу заметил идущего мне навстречу — правда, повыше ступенью — человека. Только когда он почти поравнялся со мной, его светло-зеленая куртка выдала одного из Лехиных родственников.

— Эй! — окликнул я. И растерялся — кто же разберет, Никита это или Тема. — Заблудился?

Тот даже не обернулся. Шел он слегка пригнувшись, словно нацелившись на что-то, очень прямо и сильно переставляя ноги.

Не заблудился, железно. Скорее уж торопится в лагерь — наверное, я уже не так далеко.

Окликнул снова, уже взбираясь к нему.

— Никита! Тема!

Он продолжал идти. Неужто обижается за то, что я их прогнал? Не понимает, что я заблудился. Я перегородил дорогу. Крикнул громко, хапнув ртом виснущего в воздухе снега.

— Ты к лагерю идешь? Знаешь, где лагерь?

Он замер и выпрямился, уронив засыпанный снегом капюшон. Поднял глаза, но не посмотрел на меня и вообще ни на что.

И сквозь меня не посмотрел, как мне вначале показалось — скорее, внутрь себя.

Его глаза не были пустыми. Они были сплошными, как шарики из матового голубоватого стекла, и темными — казалось, свет не отражался от них, а тонул где-то внутри. Бледно-розовые прозрачные капли блестели на ресницах. Одна медленно-медленно проползла по уголку века и, кажется, затекла под него.

Он медленно разлепил губы, на которых подтаивали хлопья снега.

— Я теперь все знаю, — произнес он и двинулся дальше.

Мне этого хватило, чтобы отшатнуться и снова соскользнуть в колючий кустарник.

Парень все так же целенаправленно, как стрелка компаса, шел в сероватую темноту снегопада.

Я заставил себя снова окрикнуть его, но догонять не стал. Липкое, теплое и сырое чувство страха ощущалось почти физически. В том, что парень рехнулся, я не сомневался — но что с ним случилось?

Место здесь какое-то дрянное — да, но не настолько, чтобы сойти с ума.

А если в лагере случилось что-то? Или его брат все же слетел с обрыва, причем как-нибудь особо неудачно? Например, на кусты нанизался — и такое бывает.

Я дернул в противоположную сторону, пытаясь двигаться по следам пацана — минут через пять они уже были почти неразличимы. Однако вскоре я наткнулся на глубокие наброды в снегу, оставленные Лехой днем — их уже завалило, и они превратились в мягкие рыхлые складки снегового покрова.

Снегопад медленно стихал, но становилось только темнее — небо было уже черно, и крохотные белые точечки снежинок кружили на нем.

По набродам я вылез к лагерю — на самом деле, меня мучила мысль, что я бросил свихнувшегося Лехиного родственника идущим в неизвестном направлении, но я решил позвать кого-нибудь с собой и, желательно, прихватить неглючащий навигатор, прежде чем возвращаться. А самое главное, мне хотелось сбросить эту завесу хмари со своего сознания, которая мешала мыслить и заставляла воспринимать все как бессвязный сон, для которого происходящее — нормально. Словно проклятый снег валил у меня в голове.

Я заметил свою «Оладью» — она превратилась в рыхлый массивный сугроб у палатки, вокруг которой образовался порядочный нанос.

Внутри палатки светил фонарь, свет которого пробивался и сквозь крашеные под русский флаг скаты, и сквозь снег.

Я заспешил, проваливаясь и увязая.

У края полога, уходящего в снеговой рыхлый нанос, что-то лежало — чей-то рюкзак, как мне показалось, пока я не смахнул снег с толстых, с рифленой подошвой ботинок Сани. Я похолодел и склонился.

Он лежал в позе эмбриона, прижимая руки к груди, и уже окоченел, лицо его казалось каким-то уродливым, похожим на жутковатую маску.

Его рот казался круглым и черным провалом, но лишь издали.

Синеватые губы, перепачканные кровью, обхватывали затолканный в глотку объектив камеры. Горло казалось неестественно раздутым, как у человека с больной щитовидкой или нажравшегося удава. Глаза вытаращены, и их уже занесло снегом.

На черной, запотевшей и остывшей линзе виднелись остатки розовой краски.

* * *

В палате жарко. Я чувствую, как под повязкой потеет и подгнивает моя кожа.

Я стаскиваю одеяло с головы, но покрытые пятнами еще не замерзшей липкой красно-бурой крови редкие Санины усы и круглый (как буква «О») рот под ними, забитый объективом, не уходят.

Саня стоит перед моей кроватью, подавшись вперед, словно хочет намекнуть на какой-то общий секрет, и черный ребристый цилиндр выдается ниже его носа, так, что я могу видеть маленькие золотые цифры. Он молчит, и я очень надеюсь, что не услышу, как звучал бы его голос сейчас.

Постепенно он уступает место человеку в форме, низенькому и коренастому. Тот уже давно говорит со мной, а я все еще пялюсь на собственную галлюцинацию.

— У вас были какие-то конфликты в клубе? У вас лично или у других участников между собой?

Конфликты? Подозревают меня? Кого-то из наших? Нет, мы — лучшие друзья. А то, что произошло потом, к этому отношения не имеет.

— Разумеется, нет, — произношу я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Никогда.