Девочка по имени Лиза часто оставалась дома одна, так как её родители работали в ночную смену. Чтобы Лизе не было страшно дома одной, родители купили ей собаку. Однажды ночью Лизу разбудил звук капающей воды. Она встала, пошла на кухню и закрутила кран. Вернувшись в комнату, девочка засунула руку под кровать, и лежащая там собака лизнула ей руку. Через некоторое время Лиза снова проснулась от звука капающей воды. Она пошла в ванную и там до упора закрутила кран. Девочка вернулась в кровать, снова дала собаке лизнуть ей руку и заснула. Через некоторое время капающий звук снова стал беспокоить её. Лиза на этот раз внимательно прислушалась и обнаружила источник звука — он шёл из шкафа в прихожей. Она открыла двери шкафа и увидела там свою собаку с перерезанным горлом. Кровь капала на пол, а на внутренней стене шкафа была надпись, сделанная кровью её собаки: «Мне понравился вкус твоих пальцев».

Много классических вымышленных монстров и героев фильмов ужасов имеют общие черты — бледная кожа, тёмные, глубоко посаженные глаза, удлинённая «морда», острые зубы... Подобные существа вселяют страх и отвращение любому человеку. Мы боимся их инстинктивно — не нужно прилагать осозанных усилий, чтобы вызвать страх перед ними. Этот страх берёт свои корни ещё из тех времён, когда гром считался гневом богов, а смерть от когтей и зубов хищников была более распространена, чем суицид из-за депрессии. Но остаётся один вопрос: что могло такого произойти столь кошмарного в те далёкие времена, что оставило всему биологическому виду глубокое отвращение и боязнь бледной кожи, глубоко посаженных глаз и неестественно вытянутых морд с бритвенно-острыми зубами?.

Я молодой музыкант, увлекающийся экспериментальными жанрами. Последние несколько месяцев я записывал эмбиент-альбом, который называется «Ночь». Для одного из треков этого альбома я хотел записать ночные звуки, которые обволакивают человека, когда он спит у себя на кровати.

В намеченный день я вместе с оборудованием выехал в пустой дом на сельской местности, прочь от искусственных шумов города, которые могли бы испортить запись. Вечером, включив оборудование, я лег спать.

Наутро я послушал, что мне удалось записать. В принципе, всё было именно так, как я хотел: высокочувствительный микрофон заснял шум ветра за окном, далекий лай собак, скрип кровати при поворотах моего тела и сонное дыхание. Я слушал запись несколько часов, выделяя для себя наиболее интересные моменты, которые будут использованы в треке. Но в момент, соответствующий 3 часам 24 минутам ночи, я услышал нечто, что заставило меня содрогнуться. Микрофон записал скрип открывающейся двери и чьи-то тихие шаги по комнате.

Я проснулась ранним субботним утром, когда день лишь начинался. Мой парень стоял спиной ко мне у окна, заглядывая за шторы.

— Вернись в постель, замерзнешь, — зевнула я.

Он медленно повернулся ко мне.

— Он там,— сказал он.

— Ну, опять... Ты и так уже неделю спокойно не спишь, всё мерещится тебе всякое.

— Он видит меня. У него нет глаз, но я знаю, он смотрит на меня... — казалось, он вот-вот заплачет.

— Всё, с меня хватит! Так больше продолжаться не может!— я выбралась из постели, стремительно подходя к нему. — Ты, что, больной?! Вот, смотри, нет там никого...

Я выглянула в окно. И увидела высокого, безликого, донельзя тощего человека, облаченного в серый костюм. Того, кого я считала плодом измученного бессонницей воображения. Он стоял прямо под нашим окном, не двигаясь. Просто стоял и смотрел на меня.

— Боже, — прошептал парень за моей спиной. — Теперь он и тебя заметил...

В Берлине сразу после Второй мировой войны поставки продовольствия были весьма ограниченными, поэтому почти все население голодало. Полумифическую известность получил случай с одной женщиной, которая шла по улице и встретила слепого человека. Человек попросил её об одолжении — доставить его другу письмо с адресом на конверте. Адрес был неподалёку, по пути домой, поэтому она согласилась.

Поначалу она собиралась отнести письмо, но потом обернулась и успела заметить, как человек снял темные очки и быстро скрылся в толпе, даже не пользуясь тростью. Естественно, ей это показалось подозрительным, поэтому она обратилась в полицию.

Когда полиция посетила адрес на конверте, они сделали ужасное открытие. Оказалось, что трое мясников расчленяли человеческие тела для продажи местным жителям.

А в конверте была бумага с надписью: «Это последнее, что я направляю вам сегодня».

Историю рассказал мне дед в свое время. В середине 90-х годов в их деревню ночью внезапно завалился отряд солдат, причем все перепуганные просто до седин, с выпученными глазами и трясущимися руками. Потребовали самогона. Сам я присутствовал там в малосознательном возрасте, поэтому мало что помню — кажется, многие из наших подумали, что началась война. Когда солдат расспросили, что случилось, они рассказали следующее.

Солдаты остановились в глухом лесу переночевать (вроде учения какие-то были). Так вот, ночью из леса внезапно вышел человек весь в белом и направил на солдат пистолет. По нему, конечно, открыли огонь, даже не спрашивая — а ему хоть бы что. Один солдат подбежал и попытался прикладом огреть — «как по камню ударил», а пули, говорят, просто исчезали. Солдаты перепугались (естественно, от такого поворота событий даже взрослый мужик с оружием потеряет голову) — побросали все, затолкались в одну машину и ехали куда глаза глядят, пока не прибыли в нашу деревню. Пока ехали, говорили они, через лес за машиной бежали светящиеся белые то ли собаки, то ли волки...

Первоисточник: darkermagazine.ru

Автор: Дмитрий Костюкевич

Май

19 мая

Когда четырёхмоторный «Н-170», пробив облачность, сел на льдину, мы испытали неописуемую радость. Северный полюс! Здесь нам жить и работать.

В первую очередь установили радиостанцию, голос и уши экспедиции: взвели мачты, протянули между ними антенну, разбили палатку для радиста Жени Аппеля, потом палатки для жилья и гидрологических работ. Перезарядили аккумуляторы и оправили радиограмму на остров Рудольфа. Получили тёплый ответ.

Льдина хорошо подходит для полярной станции, выбрали место для будущего аэродрома.

Столько волнений, хлопот и впечатлений — не передать! А сколько всего предстоит: приятно осознавать, что изучение Центрального полярного бассейна окажет неоценимую службу советской науке.

20 мая

Передохнули, ранним утром продолжили обустраивать лагерь. Наладили мотор для зарядки аккумуляторных батарей, поставили кухонную и складские палатки, установили метеорологическую будку и теодолит, который позволит определять местоположение нашей дрейфующей льдины.

Спрятали жилую палатку за стенами из снежных кирпичей. По опыту знаем: без этого толстый брезент, между слоями которого проложен гагачий пух, будет продувать. Палатки максимально облегчены для удобства транспортировки — всего пятьдесят четыре килограмма вместе с кроватями.

Аппель принимал приветственные радиограммы, из Москвы нас поздравила правнучка полярного исследователя и мореплавателя Витуса Беринга. С Федей Кудряшовым весь день рубили лунку, чтобы определить толщину льда. Кудряшов держал пари, что меньше трёх метров, и проиграл: три метра и двадцать сантиметров. Отлично: не пропадём!

К вечеру поднялась пурга, спряталось солнце.

21 мая

Начали возводить снежный домик для машинного отделения и радиостанции.

Как только проклёвывается солнце, Жора Тамахин занимается астрономическими наблюдениями. Погода противится: ветер, позёмка. Дрейф станции составляет без малого километр в час.

22 мая

Аппель продолжает радовать новостями: московский корреспондент «Нью-Йорк таймс» назвал наш перелёт и экспедицию «великолепными».

Небо расчистилось, ни облачка — слепит так, что без очков никуда. Полдня провёл на торосе с биноклем: ждали самолёты с Рудольфа.

Дождались. Правда, только одну машину. Теперь у нас есть ветряк.

23 мая

Разгружал новое имущество полярной станции.

Покрыли крышу радиостанции парашютом с «Н-170». Внутри два отделения — машинное и радио. Мотор вморозили в лёд, принялись за ветряк.

Я послал домой, в Ленинград, телеграмму: устроился неплохо, люблю, скучаю. Кудряшов оказался более выразителен: «Очень счастлив. Готовимся к зимовке в добротных льдах Северного полюса».

24 мая

Аппель поругивается из-за навалившейся корреспонденции. Продолжают сыпаться поздравления — Чкалов, Лебедев-Кумач, Косарев, Шарль Папэн, знакомые и незнакомые благожелатели, неописуемо!

За сутки устаю так (сегодня собирали ветряк), что не остаётся сил на дневник.

25 мая

Разгрузили новый самолёт, прибыла гидрологическая лебёдка. «Благоустроенных квартир» на всех не хватает. Северный полюс перенаселён.

Выбрали место для основной жилой палатки, пол покрыли резиновыми подушками и шкурами.

26 мая

Погода капризничает: десятибалльный ветер, пурга, снег. Барахлит связь с островом.

Строили камбуз.

27 мая

Кудряшов установил гидрохимическую лабораторию, скоро начнёт корпеть над пробами воды.

Аппель и Тамахин видели чистика. Тут же засуетились «квартирующие» на льдине корреспонденты: в редакции полетела новость о птице на Северном полюсе. Аппель ругается (помимо полярников и поздравителей, его атакуют на коротких волнах радиолюбители), но телеграфирует. «Комсомольская правда» требует от комсомольца Тамахина ежедневной корреспонденции.

28 мая

Дел по горло! Даже страшновато.

29 мая

Прилетел последний самолёт. Разгружали имущество. Скоро можно будет полноценно заняться научной работой.

30 мая

Кудряшов с трепетом прочитал радиограмму от жены: сына назвали Иваном. Похож на отца.

Все аплодировали. Наш пёс Счастливый вилял хвостом.

31 мая

В час дня прошёл торжественный митинг. Официально объявили об открытии дрейфующей полярной станции. Я на правах начальника станции поднял над ледяной равниной флаг. Грянули из ружей и пистолетов — первый салют на Северном полюсе.

Тепло попрощались с улетающими на остров Рудольфа товарищами. Напутственные слова тронули до глубины души. А потом прозвучала команда «По самолётам» — и мы остались вчетвером. Я, Аппель, Кудряшов и Тамахин.

Счастливого пути!

Перед сном Тамахин пошутил, что теперь нашему продовольствию не угрожает опасность — едоков уменьшилось. Ворочаясь в спальных мешках из волчьего меха, посмеялись, но с грустинкой.

Июнь

1 июня

Кудряшов измерил океан под нами — трос с грузом ткнулся в дно на глубине четыре тысячи триста двадцать метров. Взяли пробу грунта: зеленоватая плёнка ила.

В обед я сварил уху, суп имел ощутимый запашок, не спасал даже перец.

Продукты — сорок шесть наименований, в основном концентраты, — хранятся в запаянных жестяных бидонах. Одного бидона должно хватить на десять дней. Институт инженеров общественного питания уделил внимание каждой кулинарной мелочи экспедиции. Внутри сорокачетырёхкилограммового бидона: паюсная икра, сливочное масло, корейка, сало, сухари, супы, мясные котлеты, плавленый сыр, яичный порошок, шоколад, кофе, кисель, лимонная кислота, конфеты с витамином C и другое. Взяли с собой также сухой лук, чеснок и коньяк.

Ледяная кухня намного просторней шёлковой палатки: не приходилось держать миски на коленях, сидели за фанерным столиком на пустых бидонах. Пищу готовили на тульских примусах с двенадцатилитровыми резервуарами.

2 июня

Увеличили объём научных работ. Тамахин начал магнитные наблюдения. Мы с Кудряшовым организовывали глубоководную станцию. Аппель инспектировал и заливал аккумуляторы.

Счастливый уныло гуляет по льдине. Не по нутру дрейфующая жизнь: останавливается, поджав хвост, вынюхивает. Тоскует. Жалеет, что не вскочил в самолёт вместе с остальными. Аппель предложил переименовать пса в Грустного. Шутку не поддержали.

Погода хорошая. Прошлись на лыжах, осмотрели ледяное поле.

3 июня

На завтрак: яичница с колбасой и кофе. Вспоминали Москву, Ленинград, родных, близких, друзей.

Распределили груз по трём базам: если одна утонет или её затрёт льдами, две другие уцелеют — проживём. Откапали из-под снега доски, уложили на нарты, возили керосин, одежду и бидоны к палаткам. Хозяйство надобно содержать в порядке — предстоят ещё долгие месяцы на льдине.

Обед прошёл с аппетитом. Выпили по рюмочке коньяку. Отдохнули и снова за работу.

Вечером Аппель и Тамахин передали сводку на остров Рудольфа — метеорологические наблюдения.

4 июня

Ночью бушевала пурга. Ветер достигал двадцати пяти метров в секунду. Тамахин говорит, что «ягодки впереди». Мало не покажется.

Днём — штиль. Расчистили сугробы, в палатке двадцать три градуса. Что сказать, Северный полюс!

Дрейф ускорился. Льдина плывёт на восток, недалеко 0т меридиана Гринвича.

Я занимался остатками непристроенных грузов: керосин перелил в расходный баул, мясо и рыбу сложил в вырубленный в льдине «холодильник». Аппель выстукивал радиоключом точки и тире. Тамахин обрабатывал данные гравитационных наблюдений. Кудряшов делал гидрохимические анализы, пытался получить химически стойкую воду.

Вечером он нашёл меня в палатке и сказал:

— Трещину не узнать. Расходится лёд.

Тамахин говорит:

— Это ветер мебель двигает. Ночью, когда занимался метеорологией, слышал, как шумят льды.

— Крепкая льдина, основательная, — оптимистично заметил я. — Мы ещё здесь поживём!

— Точно! — поддержал Кудряшов.

Вечером Аппель принял радиограмму от Эмануэля Ласкера: тот предлагал мне партию в шахматы.

5 июня

Солнце греет круглые сутки. Ночь — только по часам.

Кудряшов позвал в свою лабораторию. Лицо озабоченное.

— Сам всё увидишь, — говорит.

Мы зашли в снежный дом. Ледяной пол потрескался и сочился водой. Надо было срочно спасать лебёдку и гидрологические приборы.

— Да уж, — сказал я, — придётся строить для тебя другие владения.

— Ты туда загляни, — Кудряшов указал на прорубь.

Сначала я ничего не увидел кроме талой воды, а потом…

В проруби что-то плавало. Вода лишь на десять-пятнадцать сантиметров не доходила до верхнего края трёхметрового ледяного тоннеля. Она была мутной, захламлённой льдистой крошкой. От неё исходил странный запах — запах оттаивающего мяса.

Из воды торчала круглая болванка. Я огорошенно смотрел на этот поплавок из голубого льда. Сквозь густой осадок твёрдых кристаллов виднелись размытые очертания. Внезапно я разобрал что-то, напоминающее голову и плечи.

— Что это? — спросил я, хотя Кудряшов знал не больше моего.

— Надо вытащить, — сказал он.

На помощь пришёл Тамахин.

Мы извлекли предмет из проруби. Очень странная находка! Ледяная статуя с пропорциями ребёнка. Она словно спала: голова опущена к груди, руки сложены под щекой. У статуи не было лица — гладкое ледяное яйцо. Руки и ноги грубо обозначены в куске идеально чистого льда, будто вырублены ленивым скульптором.

Мы сфотографировали и перенесли изваяние в «холодильник». Аппель передал на остров о случившемся.

Объяснений и теорий нет, но «подарок» океана, несомненно, требует тщательного анализа.

6 июня

Ночью все спали мало и плохо. Я думал о человечке из голубого льда.

Утром Кудряшов попытался взять пробу, но скульптура оказалась настолько прочной, что не отдала и малюсенького кусочка. Недоумевающий Кудряшов отложил исследования и занялся возведением новой лаборатории. Я помогал возить снежные кирпичи.

В машинном отделении открылась трещина, прямо под мотором. Установили мотор на нарту: так спокойней.

Тамахин перенёс палатку, в которой размещались научные приборы, чтобы сжатие не уничтожило оборудование.

Ужинали киселём и коврижками, которые изготовил Аппель. У нашего радиста на спине образовался нарыв. Двигаться больно, мучается.

7 июня

Кудряшов завёл под руку к «холодильнику».

— Выросла, — сказал он, кивая на статую.

Я не смог возразить. Это было невероятно. Ледяной ребёнок превратился в ледяного юношу. Появились и анатомические нюансы, подсказывающие пол скульптуры.

— Это не смешно, — наконец сообразил я.

Кудряшов не понял. Он держался от статуи на почтительном расстоянии. Вряд ли его рук дело — гидробиолог выглядел испуганным.

— Кто веселится? — спросил я. — Тамахин? Аппель?

Кудряшов покачал головой.

— Никто. Она меняется… сама.

— И это слова учёного? — сказал я. — Федя, если всё-таки ты, то предупреждаю…

— Даже если бы я захотел… её не разрушить, не изменить. Огонь не берёт. Я пробовал.

Ничего выяснить не удалось. Какой из меня начальник экспедиции ещё предстоит узнать, а вот разоблачитель — неважный. Ни Аппель, ни Тамахин не сознались в глупой (и жуткой, надо признать) шутке. Кудряшов тоже стоял на своём, даже заговорил о загробном мире. Я пресёк.

8 июня

Ветра нет. Ветряк бездействует. Аккумуляторы разряжаются — почти не пользуемся радио. Ещё немного — и придётся запускать бензиновый двигатель.

Осмотрели с Тамахиным снежное поле. На месте трещины теперь целая река. Надо держать ухо и глаз востро, как бы трещина не подвела. Кудряшов работал у новой лунки. В полночь он заступит на суточную станцию — двадцать четыре часа у лебёдки.

Тамахин исследовал другую часть льдины. Там тоже трещины и разводья.

Мы на плавучем острове.

Погода по-прежнему ясная, температура — минус восемь. Над станцией пролетела чайка-глупыш.

Вечером опомнились — у Аппеля сегодня день рождения. Отметили коньяком и щекоткой — наш радист ужасно боится щекотки, поэтому вместо того, чтобы подёргать за уши… Было весело, довели Аппеля до слёз.

9 июня

Безветрено. Запустили бензиновый двигатель. Радиолюбители-коротковолновики затеяли всесоюзное соревнование по выходу на связь с нашей радиостанцией. Аппель весь в мыле.

Проведал ледяную статую. Вернулся в палатку злым: кто-то вырезал на лице провалы глаз, прорезь рта, аляповатые уши. Нет, это была новая скульптура! Ростом со взрослого мужчину, руки прижаты не к голове, а груди. Детализированы пальцы на ногах и руках, рельеф торса…

Меня охватил озноб. Я собрал Кудряшова, Тамахина и Аппеля в жилой палатке и потребовал объяснений. Признания: кто продолжает этот неуместный фарс?!

— Она просыпается, — сказал Кудряшов, когда я закончил. — Или, скорей, оно.

— Мы всегда при деле, знаешь ведь, — проговорил Тамахин. — Сколько времени понадобится, чтобы вырезать новую статую?

— Вы нашли другую фигуру! — неожиданно осенило меня. — Ту, что сейчас в яме! Она больше старой и…

— Нет, — сказал Кудряшов.

Тамахин и Аппель покачали головами. Я искал в их лицах хоть малейший намёк на собственную правоту, но не находил.

— Надо избавиться от неё, — предложил Аппель.

Мои товарищи по дрейфу не врали: они не находили вторую статую, не пытались меня разыграть. Все были напуганы. Как и я. Злость ушла.

Но что же тогда лежит в «холодильнике»?

Я схватил паяльную лампу, зажигалку, кирку — и отправился выяснять.

От бесплодных попыток стало жарко. Я стянул варежки и шапку-ушанку, отложил кирку и разжёг паяльную лампу.

Ледяная скульптура лишь посмеялась надо мной: гладкие формы, живые изгибы — ни сталь, ни огонь не повредили им. Более того, я действительно что-то услышал. Тихий смешок или утробный возглас, похожий на треск… он донёсся из статуи.

Слуховая галлюцинация. Всё из-за паники. Я отступил.

Сомнений не осталось: от ледяного истукана надо избавиться.

10 июня

Мы отвезли статую на край острова и бросили в широкую трещину.

Прежде чем скрыться под водой, я отметил одну дикую странность: у голубого идола было лицо Кудряшова.

Господи, надеюсь, это видел только я.

11 июня

Аппель принял депешу из Старой Руссы: «На Большой Земле холодает, закройте Северный полюс».

Тамахин рубил лёд для дистиллированной воды, Кудряшов носился с приборами по гравитации. В качестве недостающих подставок использовал ящики для продовольствия. Я соорудил подвесной столик для проб воды.

О статуе не говорили. Негласное табу.

Я обошёл весь ледяной остров, окружённый каналом шириной от двадцати до тридцати метров. Отметил появление новых трещин. Вернувшись в жилую палатку, обнаружил сидящего на краю кровати Кудряшова, подавленный и молчаливый, слова не выудишь.

Счастливый постоянно лает. Пытаешься погладить, успокоить — ещё больше скалится.

12 июня

Ледяную кухню растопило тепло от примусов. Начали строить из парусины новую.

Сыпанул мокрый снег. Укрыли вещи на базах. Я расчистил сугробы вокруг жилья, весь взмок, пришлось сушить гимнастёрку.

Тамахин протянул провода, чтобы фиксировать сигналы хронометров радиостанции. Кудряшов весь день провёл в лаборатории, на обед не пришёл.

Когда я собирался устроиться в спальном мешке, явился Аппель и сообщил:

— Тамахин ещё три нашёл.

— Что? — не понял я.

— Статуи, — голос радиста дрожал.

Внутри дёрнулось, заныло сердце.

Я напялил пуховой комбинезон, сверху брезентовый плащ и вышел из палатки следом за Аппелем.

Погода была отвратная. Настроение под стать.

Их действительно было три. Две жуткие пародии на человека и одна на собаку. Скульптуры лежали в десяти метрах от кухни, у которой завалилась одна стена.

Тамахин ковырял носком колоши сугроб. На фигуры он не смотрел.

На этот раз у меня не нашлось ни слов, ни решимости отвезти статуи к каналу.

— Где Кудряшов? — спросил я.

— На суточной.

Я ещё раз осмотрел место, где покоились изваяния. Кто-то расчистил снег, обнажив лёд и трещину с солёной водой.

Всё это не имело смысла. Если только… Другие статуи, всё-таки были другие статуи. Но когда и как они появились? Могло ли случиться так, что один из группы обнаружил их раньше и теперь продолжает эту скверную игру? Здесь, на Северном полюсе, открытом в 1909 году Робертом Пири, когда родина поручила нам разгадать загадку этой земли? За время подготовки к экспедиции я хорошо узнал личный состав: гидробиолога Кудряшова, магнитолога-астронома Тамахина, радиста Аппеля — талантливые, трудолюбивые, упорные и надёжные люди. У каждого, разумеется, были свои человеческие слабости, но они не мешали нашей дружной жизни, без трений и разногласий. И я не могу представить, чтобы кто-то из них…

— С завтрашнего дня будем по очереди наблюдать за трещинами, — сказал я.

— А с этими что? — Аппель дёрнул рукой и скривился от боли.

— Пускай лежат.

13 июня

У Аппеля лопнул нарыв, полегчало. Отметили коньяком, Кудряшов отказался. Думаю, дело в том, что он тоже видел своё лицо — у первой статуи. Это надломило его. Нужно время.

Сегодня снова измерили глубину океана. В одиннадцать часов двадцать минут груз достиг дна. Четыре тысячи четыреста семьдесят метров — на сто пятьдесят метров больше первого замера. Вывод: в центре полярного бассейна не может быть и речи о близости суши.

Обратно тащили пять часов. Последний барометр оказался полностью разрушен — не выдержал давления?

Туман, ветра нет, оттепель. Дальше ста метров ничего не видно. Идёт мокрый снег. Фигуры лежат на льду, их не заметает, видны сформировавшиеся за ночь черты.

Сказал Аппелю телеграфировать на остров Рудольфа — просить самолёт. Закидал прозрачно-голубые статуи снегом.

Скоро месяц, как на льдине.

— Мало успели, — сказал за обедом Аппель.

— Не выполнили план, — кивнул Тамахин. — Как думаете, скоро прилетят?

Кудряшов забрал кружку с чаем и ушёл в лабораторию.

— Сдаваться не стоит, — решил я. — Пока здесь, загрузим себя трудом и исследованиями.

Написали радиограммы родным.

Перед сном ко мне обратился Аппель:

— Знаешь, что Фёдор домой передал? Только: «Работаю». А ведь у него маленький сын…

14 июня

Хлопот хватает; надо оборудовать кухню, перенести радио, потому что в радиостанции уже капает с потолка, прямо на голову Аппелю. Решили временно отдать белую палатку под кухню. Ледяной капитальный камбуз планировали сделать в августе, но, надеюсь, нас заберут раньше.

Обедали на новом месте: гороховый суп, мясные котлеты и вишнёвый компот. Кудряшов по-прежнему либо отказывается от еды, либо уносит к лунке, но беспокойство по поводу его состояния немного унялось — весь в работе, глаза загорелись, берёт литературу из нашей экспедиционной библиотечки.

15 июня

Наводили капитальный порядок в жилой палатке. Вынесли шкуры, надувные матрацы, вещи, вскрыли фанеру и окопали снежный настил. Резиновый пол уложили под доски на подкладки — теперь на мех не будет попадать вода. Вернули вещи и койки на место. После уборки взялись за свои дела.

Мы с Тамахиным переносили радиостанцию. Аппель возился с аппаратурой: приёмник, передатчик, аккумуляторы, ввод антенны. Через час ликвидировал эфирный треск и передал на остров метеорологическую сводку. Работает!

Кудряшов занимался подсчётами по титрованию. Тамахин перенёс приборы в новое помещение, подключил хронометры к обсерватории, я помогал протягивать провод.

В три часа Аппель принял радиограмму из столицы. Главное управление Севморпути сообщило, что на этой неделе через нашу станцию планируется беспосадочный перелёт, командир экипажа — Анатолий Торчин. Вот здорово! Идут на мировой рекорд!

Про наш самолёт не передают. Ну, на Большой Земле виднее. Оценят, решат, хотя они не видели эти фигуры и всего остального. Тут нужен комплексный анализ. Возможно, наша экспедиция столкнулась с давным-давно погибшей культурой, цивилизацией?

Хорошо, что не избавились от статуй. Надо завтра проверить.

16 июня

Встал с опозданием, будильник не разбудил: кто-то сунул его ночью в мешок.

Хорошо, что перенесли радиостанцию: обвалилось две стены старого помещения.

После обеда я пошёл к статуям. Как описать, что случилось, когда я счистил снег?

Около трещины лежали три ледяные копии: Аппеля, Тамахина и Счастливого. Скрупулёзно проработанные лица, обнажённые тела. У скульптуры пса была раззявлена пасть, к голубым клыкам липли снежинки.

Я увидел на щеке «Аппеля» трещинку, рядом ещё одну, третью, они пересекались, я подковырнул, отломил ледяную чешуйку и уставился на розовое пятнышко. Стянул рукавицу и осторожно ткнул пальцем.

Холодная, податливая мембрана.

Кожа. Очень похоже на кожу.

Я одёрнул руку и, схватив лопату, стал забрасывать знакомые лица и морду. Подделки, кошмарные поделки…

А потом услышал звук. Это был звук трескающейся корки льда.

Лицо «Тамахина» ещё выглядывало из-под снега, и я увидел… мне показалось… какое-то движение, даже взгляд, инистая маска стала распадаться на фрагменты…

Я не смог этого вынести.

Побежал прочь, подальше от станции.

Мне мерещились окоченевшие руки, тянущиеся из-за торосов.

Затёртые между льдин тела с тающими лицами.

Сорванная, как костюм, человеческая кожа, которую уносила река.

Одноместное каноэ и гигантская мёртвая чайка с глазами, похожими на блестящие чёрные камни.

Я метался по снегу, плакал и кричал. Пока не услышал сухое потрескивание и не увидел ползущую ко мне фигуру, состоящую лишь из обглоданных костей и суставов.

Больше ничего не помню. Не знаю, что случилось потом.

17 июня

Очнулся в половину второго в палатке. Тело болело, но ушибов или царапин я не нашёл. Долго лежал, обдумывая события вчерашнего дня. Жуткого дня.

Это была лихорадка сознания. Мой разум дал слабину. Я галлюцинировал. Других разумных (безопасных) объяснений не нахожу.

Мои товарищи занимались своими делами. Статуи пропали, пурга замела любое напоминание об их присутствии.

Были ли они вообще, фигуры из голубого льда?

Я сказал себе, что нет, не было, ни первой, ни трёх других. Я действительно хочу в это верить. Когда прилетит самолёт и меня доставят на остров Рудольфа, а после в Ленинград — мной займутся врачи. Мой недуг послужит советской медицине, поможет в организации последующих полярных экспедиций.

И лучшее, что я могу сделать сейчас, это отдаться работе, в надежде на исцеление.

Пурга замела палатки и базы. Я проверил крепление грузов, отметил новые трещины и вернулся домой.

Пытался поговорить с товарищами о скульптурах, но не нашёл отклика ни в поведении, ни в лицах — видно, и правда проблема в моей голове. Тамахин, Аппель и Кудряшов ведут себя корректно: ни намёка на упрёк, боязнь, настороженность. Рассказ о моих видениях не испугал ребят. Молодцы, настоящие полярники. Даже Счастливый прибежал, потёрся о ногу, поддержал.

18 июня

Закончили трёхдневный аврал по благоустройству станции. Полдня потратили на подготовку ледяных анкеров — заменили деревянные колья радиомачт. Кудряшов пожертвовал четыреста метров из запасов троса. Укрепили ветряк: врыли в лёд продовольственные бидоны — пускай штормовой ветер старается.

Все в работе, но не хватает живого общения о пустяках. Попытался исправить. Заглянул в радиостанцию.

— Как там наши подруги? — спросил я у Аппеля. — В театре, наверное, сейчас сидят или на концерте.

Аппель не отвечал. Мне стало не по себе: он передавал какую-то нелепицу, не стучал, а скорей царапал радиоключом по контакту.

— Вот бы поселиться здесь с жёнами, — пошутил я, чтобы всё-таки привлечь внимание радиста. — Собрать на льдине семьи полярников. Советский город получится — не иначе!

— Не иначе, — сухо ответил Аппель. Рука замерла, разжалась, сжалась, впечатала ключ в контакт. Ещё раз. И ещё. Снова замерла.

— Правда, тогда придётся строить ледяные родильные дома и ясли…

Я запнулся, встал и вышел.

В радиостанции оглушительно стучал радиотелеграф. Точка. Точка. Одни точки. Одни жирные точки.

19 июня

Тамахин после завтрака лёг спать, дежурил всю ночь: выходил на улицу и искал новые трещины.

Счастливый не ест. Подносишь колбасу к самому носу — даже не глядит. Мои товарищи взяли пример с Кудряшова — уносят еду к рабочим местам. Я обедал на кухне один.

Вчера снился кошмар. Куклы с безжизненными глазами, осклабившимися ртами, перекрученными ушами. Они кланялись мне, их суставы хрустели, как снег под сапогом.

Не удаётся забыть.

Вечером помог Кудряшову поднять сетку. Там оказалось несколько мелких животных. Уложили их в банки.

— Интересный день, — сказал Кудряшов, глядя, как животные шевелятся за стеклом.

— Привезёшь сыну?

— Привезу, — сказал он, словно не понял шутки.

— Ты не пишешь домой…

— Я научусь. Мы учимся.

— Федя… — Я не знал, что сказать. В лагере уже не было былой сплочённости. Я не мог вспомнить, когда мы просто сидели и болтали, все вместе. — Что происходит?

— Мы учимся, — повторил он и поднял банку выше.

— Чему? — прикрикнул я.

— Всему.

20 июня

Сегодня я стал свидетелем странной, пугающей сцены.

Тамахин вырубил новый «холодильник». Когда закончил, собрал всех, привёл, показал.

— Хорошая работа, Жора, — пустым голосом сказал Кудряшов.

— Отлично справился, Жора, — бесцветно произнёс Аппель.

— Я рад, — улыбнулся Тамахин.

Аппель улыбнулся в ответ. Кудряшов поддержал. Они словно пробовали, каково это — улыбаться.

От неправильности происходящего у меня свело желудок, сделалось дурно.

21 июня

Погода меняется. Солнце проглядывает через моросящий туман. Видели радугу. Всё утро надрывался ветер, складывал крылья ветряка.

Счастливый берёт мясо и уносит за сугробы. Потом возвращается и ласкается ко всем. Особенно к Кудряшову. Тот гладит пса и улыбается. Эта улыбка…

Получили телеграмму из Москвы. При перелёте через Северный полюс пропал самолёт Торчина. Не долетел до Ванкувера, надеются на чудо, но шансы на то, что экипаж жив, малы.

Аппель, Тамахин и Кудряшов плакали, обступив радиостанцию. Плечи трёх крепких мужчин тряслись, лица исказились.

Нет, это не они. И я не сумасшедший.

Не они.

Ужасная новость, но в скорби этих людей было не больше искренности, чем в улыбках.

Не они.

Но кто?

22 июня

Фальшивый Аппель сообщил всем новость: мне присвоили звание Героя Советского Союза. На секунду-другую я забыл о липком страхе, прослезился.

Фальшивки заплакали.

— Нет, это хорошая новость, — зачем-то сказал я, будто обучая несмышлёных юнцов. — Радостная.

— Ура! — сказал фальшивый Кудряшов.

— Ура! — отчеканили другие подделки.

И захлопали в ладоши.

Я не сумасшедший, не сумасшедший, не…

Ночью проверил догадку. Спустился со второго яруса, стянул со спины фальшивого Аппеля гимнастёрку (он… оно лежало без спальника) и едва не закричал.

Нарыва не было: ни раны, ни рубца.

Пересилив себя, усердно пощекотал «Аппеля», но тот даже не проснулся.

Что делать? Попытаться убить? Притворяться?

23 июня

Ветер увеличил дрейф льдины.

Фальшивый Тамахин занят гравитационными наблюдениями. Фальшивый Кудряшов не отходит от лебёдки. Фальшивый Аппель отвечает на вопросы радиолюбителей.

Кажется, они перечитали всю библиотечку, повсюду книги.

Жду самолёт. Ведь когда я просил телеграфировать… это был настоящий Аппель? Должен был передать.

В обед проследил за фальшивым Кудряшовым.

Тарелку с овощами и мясом он вытряхнул в сугроб. Пил воду из лунки.

24 июня

Они пьют только воду. Лакают из трещин и прорубей, как животные. Фальшивый Счастливый тоже.

Голова разрывается от мыслей. Никогда не было так страшно.

Напился коньяку. Ударил фальшивого Аппеля по лицу, когда тот подкрался со спины. Но он лишь принёс мне телеграмму из дома. На удар не ответил, извинился и ушёл.

Тома пишет, что безумно скучает, что…

Господи, я так больше не могу.

25 июня

К ночи поднялась пурга. Палатки замело. Спали плохо. Под рычание ветра выбирались (все, кроме меня) осматривать базы.

Не выхожу из жилой палатки, думаю, думаю, думаю…

Фальшивый Тамахин принёс кофе и шоколад. Я взял, поблагодарил.

Они лучше нас. Работают, учатся, переживают, сочувствуют, радуются. Получат по одной щеке — подставят другую. Ни злобы, ни зависти, ни корысти. Только самосовершенствование. Они оплакивают смерть и боль. Улыбаются, когда улыбка кажется важной. И какая разница, если их человечность лишь наработанная функция, приобретённый инстинкт? Если фальшивое золото лучше настоящего, кого смутит обман? Да и кто узнает… близкие?.. да, наверняка… но остальные?.. даже если будут сомнения, зачем волноваться?.. они лучше, они удобней…

Они всегда будут лучше.

Что потеряет родина? Только приобретёт. Идеальные полярники, которым нужны лишь инструкции и талая вода. Пример остальным. Жаль, что мало…

Родина будет довольна.

Июль

2 июля

Долго не писал, но решил продолжать.

Льдина дрейфует зигзагами: то на восток, то на запад. Фальшивый Кудряшов ежедневно определяет наше местоположение по теодолиту.

Утром застал его… существо, заменившее Кудряшова, за бритьём. Оно неумело скребло бритвой по подбородку. Глубоко порезалось. С удивлением оттянуло кожу перед зеркалом, посмотрело, залепило пластырем, повернулось ко мне и улыбнулось.

Охваченный ужасом, я выскочил из палатки.

Несмотря на то, что я давно заметил чудовищный подлог, увиденное оглушило меня. В ране фальшивого учёного не было крови — только голубоватое желе и прозрачные нити, по которым бегали серебристые огоньки.

3 июля

Когда же, когда?

Жду. Но не самолёта, нет.

Смотрю на фальшивых Кудряшова, Тамахина, Аппеля, смотрю на фальшивого пса по кличке Счастливый… теперь он кажется действительно счастливым, они все… спокойные, улыбчивые и умиротворённые в своей новой роли… я смотрю на них и думаю: что стало с их прообразами из плоти и крови, с моими друзьями? Сильно ли они страдали? Мертвы ли они?

Но из всех вопросов, рождённых этим полярным кошмаром, меня больше всего мучают два: когда мы найдём ещё одну, последнюю скульптуру?

И, кем бы она ни была, продолжит ли вести мой дневник?

Я уже две недели как живу сам, ибо моя мать недавно умерла — хоронили всей семьей. До сих пор отойти не могу, отца никогда не знал. Веселая жизнь, в общем, наступает — я и мой кот. И мне кажется, что я потихоньку начинаю сходить с ума.

Вчера я вернулся домой с работы (работаю посменно паковальщиком на конвейере) часа в три ночи, поужинал своим любимым «Дошираком» и лег спать. Мобильник, как обычно, положил на тумбочку у изголовья кровати. И вот, с утра мне позвонили. Сквозь сон я нажал на кнопку ответа и услышал:

— Привет, сынок, слушай, я уже уехала на работу. Ты не мог бы вытащить курицу из морозилки, вечером приготовлю что-нибудь.

— Хорошо, мам, — ответил я сквозь сон и положил трубку...

Через полминуты я уже стоял над раковиной в ванной, умываясь холодной водой. Меня знобило.

«Интересно, кто мог так пошутить? — думал я. — Но ведь голос был её!». Долго размышлял и в итоге пришёл к неблестящему выводу: ну, пошутили, да и пошутили, мало придурков, что ли... С такими мыслями я пошел на кухню, чтобы приготовить утренний кофе.

В раковине лежала курица. Если бы не утренняя сонливость, я бы, наверное, впал в истерику, а так только ноги подкосились. Сижу, всего трясёт, а подняться и что-то с этой курицей сделать духу не хватает. И тут в дверь позвонили. Открыв дверь, я увидел почтальона. Он вручил мне письмо. Письмо было без обратного адреса и без имени адресата. Иду на кухню, начинаю вскрывать конверт — и тут меня еще раз как обухом по голове. Раковина пустая! Ни следа от чёртовой курицы. Я отложил письмо, заглянул в морозилку — лежит, мерзлая, в кусочках льда, явно неделю не вынимали, с того самого момента, как я туда её и закинул. «Привидится же такое, — подумал я. — Психика, покореженная смертью близкого человека, таки дает о себе знать». Вернулся к письму, достал сложенный листок и стал читать:

«Уважаемая Тамара Александровна (мою мать так звали), приносим вам искренние соболезнования в связи со смертью вашего сына...».

«ЧЕГО?!» — пронеслось у меня в голове.

«... в связи со смертью вашего сына (тут было написано моё имя и отчество) на производстве».

Я впал в ступор. Что же получается? С места моей работы приходит письмо без обратного адреса с моим некрологом, причем там знают, что она умерла — брал в кассе взаимопомощи денег на похороны, да и отпуск на неделю мне начальство организовывало!

В конце концов, я решил со всей этой чертовщиной разобраться по приезду с работы, оделся и уехал. На работе позадавал наводящие вопросы в отделе кадров и в отделе снабжения — не прямо, конечно, но, учитывая, что на меня смотрели как на идиота, понял: кто-то всерьез решил вывести меня из себя или посадить в дурку. Проработав день с такими невеселыми мыслями, отправился домой.

Зашел в квартиру и сразу почувствовал странный запах из комнаты матери. Неужели опять котяра сходил по нужде где не надо? Я взял тряпку в ванной, зашел в комнату матери и действительно увидел пятно на кровати. Включил свет и едва не словил сердечный приступ — меня прошиб холодный пот, в груди защемило, все, что я мог сделать, это осесть мешком на пол и судорожно хватать воздух ртом. На кровати матери было красное-бурое пятно на половину простыни. Сказать, что я охренел — ничего не сказать...

Уже не помню, как я скомкал эту простыню и выбросил в мусоропровод — наверное, криминалисты именно это называют «состояние аффекта». Помню себя уже на кухне, опрокидывающего в себя стакан с водкой. А теперь сижу в Интернете и набираю этот текст, чтобы как-то систематизировать то, что со мной происходит. Справа от меня лежит письмо о моей кончине, датированное завтрашним числом, а слева — уже пять минут заливающийся трелью телефон. Звонит мне моя мама, а её выключенный аппарат лежит в соседней комнате. Я не хочу отвечать на этот звонок, очень не хочу. Но телефон никак не хочет угомониться.

Если мне удастся пережить эту ночь и не свихнуться, то завтра мне придется идти на работу в ночную смену. Но я не хочу умирать, не хочу...

Я расскажу историю, произошедшую со мной одним весенним вечером. Было около полуночи, я сидел за компьютером и уже собирался идти спать, как за окном раздался омерзительно громкий скрип. Это были детские качели через дорогу. Уже две недели как они скрипели каждую ночь. Я иногда задумывался: кто же в такую пору там качается? Я видел эту площадку, там качели для совсем маленьких, взрослый человек в такую и не сядет, ноги девать некуда. Неужели кто-то в полночь водит ребенка поиграть? Ну хорошо, может быть, человек занятой и хочет уделить внимание своему отроку. Ну на пять минут, ну на десять. Но это ведь по полночи продолжается иногда.

Вдруг я услышал, как этажом выше хлопнуло окно, и грубый голос бывшего спецназовца Алексеича в весьма нелестных выражениях поинтересовался у неизвестного папаши, что, собственно, нужно его ребенку в такую пору на качелях, и где он видел эти ночные прогулки. Скрип прекратился, но через несколько минут возобновился, и стал каким-то совсем мерзким и назойливым. Мне даже послышалось, что я слышу в нём истерический смех. Сверху раздалось какое-то бормотанье, затем хлопнула входная дверь и я услышал громкие шаги на лестнице. Видимо, Алексеичу не понравилось такое отношение. «Милицию, может, вызвать, — промелькнула мысль, — ребенок всё-таки». Однако, поколебавшись минуты две-три, я решил не вмешиваться, и всё же идти спать. Да и скрип к тому моменту уже прекратился.

Утром Алексеича нашли на тех самых качелях. Мёртвого. Врач сказал — остановка сердца.

Первоисточник: darkermagazine.ru
Автор: Пётр Перминов

— Ну, готовы увидеть кое-что по-настоящему интересное? — спросил Михаил Алексеевич.

В темноте я не видел его лица, но был уверен, что он лукаво улыбается. Мы находились в подвале больницы, построенной одним из Строгановых для лечения заводских рабочих. Больница появилась незадолго до отмены крепостного права, по назначению не использовалась со времён Октябрьской революции, а ныне и вовсе представляла собой торчащие посреди бурьяна голые стены без окон, дверей и крыши.

Мой спутник указал на что-то лучом фонарика. Я глянул и оцепенел. Буквально замер с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью: вдоль стены лежал скелет. Судя по чёрной плесени, покрывавшей его, лежал он здесь уже давно, скорее всего, не один десяток лет. Конечно, зрелище чьих-то бренных останков уже само по себе может вогнать в ступор любого, кроме прожённых циников, но здесь… Здесь было кое-что другое: скелет принадлежал существу, каких нет и не может быть в природе!

Впрочем, считаю нужным дать небольшие пояснения.

Я приехал в этот старинный прикамский городок, надеясь собрать кое-какой материал для новой книги. Во второй половине 90-ых интерес ко всему таинственному и сверхъестественному был высок как никогда. Интерес этот подогревали и регулярные публикации о Молёбской аномальной зоне, и показ сериала «Секретные материалы» по первому каналу, и масса книг о потустороннем, заполонивших прилавки. Мне хотелось быть в тренде. Моя предыдущая книга «Йети: хозяин лесов», посвящённая поискам «снежного человека» в российской тайге, неплохо продавалась. Но гонорары, какими бы большими они ни были, рано или поздно заканчиваются. Я решил взяться за новый опус, на сей раз посвящённый загадкам горнозаводского Урала. Это направление показалось мне весьма любопытным: соперничающие династии Демидовых и Строгановых, медеплавильные и солеваренные заводы, подземелья, бунты, особая мифология, элементы которой щедро разбросаны по творчеству Бажова… Было и кое-что ещё: байки о гигантском пауке-людоеде, обитавшем в одном из городских подземелий, и слухи о здешнем враче, немце Михаэле Штокмайере, практиковавшем чёрную магию и бесследно пропавшем вскоре после установления советской власти. Истории об огромных пауках отнюдь не типичны для городского фольклора, поэтому я предполагал, что из них можно выжать что-нибудь стоящее. Я изложил свои идеи издательству, и оно отнеслось к ним вполне благосклонно: предложило новый контракт, выплатило аванс и предоставило полную свободу действий.

Как правило, начитавшись материалов о каком-либо заинтриговавшем меня городе, я, планируя поездку, первым делом связывался с руководством местного музея или редакцией газеты (буде таковая имелась). Как правило, и там, и там мне всегда шли навстречу (кому ж не хочется, чтоб о его городе написали в книге!) и рекомендовали какого-нибудь краеведа, обладавшего колоссальными познаниями обо всём необычном и сверхъестественном. Так вышло и здесь: я предварительно созвонился с администрацией музея, а приехав, был радушно встречен Михаилом Алексеевичем, представившимся знатоком местной старины.

Был он из тех людей, про которых говорят, что они неопределённого возраста: в одну минуту он казался типичным пенсионером, а в следующую я уже готов был дать ему не больше тридцати пяти. Ростом и комплекцией мой новый знакомый вышел примерно с меня, и самой яркой чертой его внешности была совершенно лысая голова, покрытая нежно-розовой, почти как у младенца, кожей. Ни бороды, ни усов, ни бровей, ни ресниц. Руки старался держать в карманах, но во время короткого рукопожатия я успел заметить, что они были точно такими же — розовыми и безволосыми. Сам Михаил Алексеевич, немного стесняясь, пояснил, что это, вероятно, что-то генетическое, потому как он такой с детства: волосы не растут и загар не пристаёт. Он вообще старался избегать солнца. А ещё категорически отказывался фотографироваться. Отшучивался, «нефотогигиеничен», мол. Ну, у каждого, как говорится, свои тараканы… Зато рассказчиком был великолепным и знаниями обладал сколь обширными, столь и глубокими. Историю родного города он мог поведать, начиная от первых поселений времён похода Ермака и заканчивая вчерашними событиями. А когда я перевёл разговор в русло таинственного и сверхъестественного, привёл меня к руинам бывшей заводской лечебницы.

— Скажите, известен ли вам Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм? — спросил краевед, пока мы пробирались через пустырь, поросший высоченным, выше человеческого роста, борщевиком.

Я помотал головой.

— Неудивительно, — заметил Михаил Алексеевич, — ведь свои труды он обычно подписывал коротко: Парацельс.

— Ну! — усмехнулся я. — Кто ж не слышал о Парацельсе! Вы хотите сказать, что этот известный врач и алхимик имеет какое-то косвенное отношение к строгановской заводской лечебнице?

— Как врач — никакого, а вот как алхимик — возможно… Вы где-нибудь встречали его рецепт получения гомункулуса?

Я напряг память, потому что действительно читал что-то подобное.

— Если я не ошибаюсь, — начал вспоминал я, — он писал о том, что нужно поместить в колбу некоторое количество крови, закупорить и закопать эту колбу в навоз на определённый срок? Правильно?

— Почти! — кивнул Михаил Алексеевич. — Только в оригинальном рецепте речь шла не о крови, а о мужском семени. По истечении срока, полагал Парацельс, в колбе будет сидеть маленький человечек — точная копия своего создателя. А вот кормить гомункулуса надо как раз таки кровью.

Он замолчал. Мы преодолели борщевичные дебри и остановились перед дырой, некогда бывшей входом в лечебницу. Я не торопил собеседника и тоже молчал.

— Так вот, — продолжил Михаил Алексеевич, словно прочитав мои мысли. — Интересующий вас Штокмайер весьма увлекался идеями Парацельса.

— Серьёзно? — невольно перебил я. — Алхимия? В конце девятнадцатого века? В эпоху пара и электричества?!

— И тем не менее, — невозмутимо продолжил краевед. — В обществе в те времена вновь расцвёл интерес ко всему эзотерическому. Это было время господства идей мадам Блаватской, Папюса, Элифаса Леви… Впрочем, всё это в большей степени декадентство и интеллектуальное баловство. Штокмайер был не таков. Он, знаете ли, с немецкой точностью делил свою жизнь на две части — дневную и ночную. Днём это был свято верный клятве Гиппократа доктор с золотыми руками и мягким, полным благожелательности голосом. Ночью же спускался в подвал больницы и предавался там своим оккультным изысканиям. Сложно сказать, когда он спал, да и спал ли вообще!

— Вы будто лично его знали! — сказал я.

— О, вы не поверите, сколько сил и времени я посвятил изучению жизни и деятельности этого человека! — улыбнулся Михаил Алексеевич. — Удивительная личность!

— Верю! Я ведь фактически только из-за него в ваш город и приехал, — кивнул я. — А всё-таки, чем же он занимался? Пытался вырастить в колбе гомункулуса?

— Штокмайер был увлечён идеей создания искусственной жизни. С помощью магии и алхимии, понимаете? С этой целью он связался с чернейшими из оккультных обществ Европы и Азии. Одному богу (или чёрту) ведомо, каких усилий это ему стоило! Однако ж, факт в том, что он начал вести регулярную переписку с адептами этих учений и получать выписки из подлинных гримуаров и копии их страниц. Вам что-нибудь говорят названия вроде «Пнакотических рукописей» или «Книга Эйбона»? Нет? Так я и думал. Поверьте мне, это жуткие книги! В них нет ничего похожего на теософию, каббалу или христианский мистицизм. Тексты их настолько… как бы это лучше сформулировать?.. чужды и противны всем традиционным вероучениям, что вполне могут быть правдой.

Тут мой спутник прервал рассказ и показал рукой куда-то вглубь здания.

— Сейчас, — сказал он, — мы с вами спустимся в подвал — бывшую вотчину алхимика Штокмайера. Если, конечно, вы по-прежнему не боитесь испачкаться.

Испачкаться я не боялся. Мы вошли внутрь и, подождав, пока глаза привыкнут к царящему внутри сумраку, пошли куда-то, перешагивая через груды кирпичей и куски обвалившихся перекрытий. Пройдя почти через всё помещение, мы оказались перед провалом, ведущим в совсем уж кромешный мрак.

Так мы оказались в подземелье, где луч фонарика высветил скелет, некогда принадлежащий колоссальному пауку. Туловище, похожее на великанскую грудную клетку, восемь оканчивающихся раздвоенными копытами ног и вытянутая голова с изогнутыми, как янычарские клинки, жвалами. По моей скромной оценке, от кончика одной ноги чудовища до кончика другой было не менее трёх метров, а если б эта тварь стояла на них, её ядовитые жвалы наверняка оказались бы прямёхонько против моего лица.

— Ох ты ж боже мой! — выдавил я. — Что ЭТО?

Я был настолько потрясён, что совершенно забыл про болтающийся на шее фотоаппарат.

— Что это? — переспросил я.

— Монстр, — послышался из темноты голос Михаила Алексеевича. — Перед вами то, что осталось от первого творения Штокмайера. Но не подумайте, что Штокмайер вырастил его в пробирке, как парацельсовского гомункулуса! В вышеупомянутых мною гримуарах, особенно в удивительной «Книге Эйбона», содержался рецепт создания живых существ, внешне чем-то похожих на бесформенные комки серой слизи. Ползающая протоплазма. Этакие, знаете, амёбы-переростки размером с кошку или кролика. Порождения упоминаемого в книге Уббо-Сатлы, гигантской разумной первоматерии, господствовавшей на Земле, когда та была совсем юной. И, подобно своему прародителю, существа эти обладали зачатками разума. Штокмайер назвал их «анималькули» — «зверюшки». (В своё время, если помните, Левенгук назвал этим словом открывшийся ему микромир.) Конечно, у каждой отдельной особи умственные способности не превышали таковых той же кошки, но Штокмайер обратил внимание на одну вещь: отдельные экземпляры могли объединяться, действуя как единое целое! Понимаете? Из нескольких ползающих комочков получался один организм. Более того, их ум и память тоже становились едиными — чем больше, тем умнее!

Я рассеянно кивал, даже не осознавая, что собеседник всё равно меня не видит, потому как луч фонарика по-прежнему был направлен на скелет паукообразного великана. Честно говоря, то, что рассказывал Михаил Алексеевич про этих «анималькулей», казалось мне чистой воды фантазией. Как человек, не один год зарабатывающий поиском и описанием якобы сверхъестественного, я выработал иммунитет к подобным вещам. В конечном итоге все они хороши только для жадных до мистики потенциальных читателей моей будущей книги.

— …Впрочем, выведенные Штокмайером создания были, увы, далеки от совершенства, — продолжал Михаил Алексеевич. — Одной из проблем были их аморфные, лишённые костей тела. Передвигались они медленно, распластавшись по земле, удлиняя, а затем вновь сокращая тела. Но хитрый немец нашёл выход из положения! Гляньте-ка сюда!

При этих словах круг света немного сместился и остановился там, где у монстра должен был находиться сустав. Я наклонился, немного недоумевая, присмотрелся и тогда увидел нечто такое, что заставило меня резко выпрямиться и издать короткий нервный смешок: бедро и таз совершенно не подходили друг другу, в обе кости были вбиты или ввинчены металлические штыри, соединённые между собой почти превратившейся в ржавую труху толстой проволокой.

— Чёрт возьми! — сказал я, испытывая одновременно и облегчение, и разочарование. — Так это всего лишь чучело!

— Разумеется! — послышался из темноты невозмутимый голос краеведа. — Это кости коров, сложенные и собранные в… скажем так, паукообразную конструкцию. Голова — перевёрнутый бычий череп, а то, что вы наверняка приняли за клыки, — самые обыкновенные рога.

— Зачем?! — засмеялся я. — Пугать обывателей? Неужели ваш доморощенный Парацельс занимался такой ерундой?!

— Отнюдь. Добыть бычьи кости было проще, чем человеческие, а, кроме того, Штокмайеру хотелось создать что-то необычное. Прихоть творца, если хотите. Он собрал скелет, облепил его своими созданиями, а когда они срослись, превратившись в некое подобие мышц, обучил своего монстра ходить. Поэтому все истории про огромных пауков, о которых вы упоминали — чистая правда… Была только одна загвоздка — эти скользкие твари, эти отродья Уббо-Сатлы, как и все создания, вызванные к жизни при помощи тёмных ритуалов, нуждались в человеческой плоти. Понимаете? Оно, — луч фонаря обежал вокруг лежащего скелета, — пожирало людей. Убивало излишне любопытного обывателя ударом копыта, а потом существа облепляли тело и потихоньку переваривали.

Краевед произнёс эти слова тем же спокойным голосом, каким часом ранее рассказывал мне об особенностях жизни рабочих на строгановских заводах, но у меня прямо-таки мороз по коже пробежал. И почему-то остро захотелось бежать из этого подвала прочь.

— Вы это всерьёз, Михаил Алексеевич? — тихо спросил я.

— А это уж как пожелаете! — был ответ. — Скелет перед вами, а верить мне или нет — дело ваше. Но, с вашего позволения, я продолжу. Век гиганта был недолог: оказалось, что выращенные Штокмайером создания, скажем так, нестабильны. В том смысле, что их плоть быстро разлагалась под солнцем. Монстр прожил всего несколько дней, успев убить четверых, после чего заполз в одну из ночей в подвал, где и издох. Доктор же, воодушевлённый первым относительным успехом, вновь погрузился в поиски новых оккультных знаний. Изыскания продолжались почти двадцать лет… Вы же помните, что доктор хотел не просто поиграть в Творца и создать жизнь, но жизнь вечную? Эликсир бессмертия, в некотором смысле.

— Нашёл?

Из темноты послышался смешок.

— Нашёл! — в голосе Михаила Алексеевича почему-то звучала лёгкая ирония. — Выведенное им новое поколение «анималькулей» не особо отличалось от своих предшественников. Они были чуть мельче, но зато, если их вовремя кормить и оберегать от прямого солнечного света, могли жить сколь угодно долго. А ещё они были умнее. Гораздо умнее. Это и сгубило неугомонного доктора.

— В смысле? — не понял я. — Пишут, что он примкнул к белому движению во время гражданской, а затем эмигрировал куда-то в Европу. Разве нет?

— Пойдёмте, я покажу вам кое-что ещё! — сказал Михаил Алексеевич. — Это будет завершение нашей экскурсии. Только аккуратней — на полу тут чёрте что навалено.

Он вновь повёл меня куда-то. Куда именно, определить было трудно, поскольку единственным ориентиром для меня был только прыгающий круг света, поэтому я уловил лишь то, что идём мы прямо, никуда не сворачивая.

Я изо всех сил старался не отставать, но идти быстро, не видя собственных ног, оказалось отнюдь не просто, поэтому, когда я нагнал своего проводника, тот уже стоял и обводил лучом пространство небольшого закутка. Когда фрагменты того, что выхватывал из темноты свет, сложились в голове в единую картину, я вновь обомлел. Аккуратно, один к одному, на полу лежали скелеты. Только не коровьи, а человеческие. Числом не менее тридцати. Передо мной было самое настоящее массовое захоронение.

Я не смог вымолвить ни слова, только шумно выдохнул.

— Вот тот, — сказал краевед, направив луч на бренные останки в самом дальнем углу, — когда-то был достославным доктором Штокмайером.

— Он… умер? — выдавил я. Наверное, ничего более дурацкого спросить было нельзя, но я чувствовал себя совершенно растерянным и даже удивился, что вообще смог произнести что-то членораздельное.

— Его съели, — ответил Михаил Алексеевич. — Помните, я говорил, что новое поколение существ, выведенных им, было намного умнее предыдущих? В какой-то момент они решили, что присутствие создателя их тяготит. И они поступили с ним точно так же, как и с прочими, лежащими здесь, — съели. Облепили всё тело и обглодали дочиста. А потом… потом из подвала вышел человек, внешностью немного похожий на доктора и в его одежде, но всё же совершенно чужой.

— Не понимаю… — пробормотал я.

— На самом деле, всё просто. Завладев чужим скелетом, «анималькули» срослись вместе, имитируя человеческую кожу, глаза, нос, губы и уши. «Человек» этот ничем особо не выделялся среди обычных людей, ну разве что поначалу был молчалив. Но только поначалу. Доктора, конечно, хватились, но время было смутное: люди гибли и пропадали без вести каждый день, поэтому особо искать и не стали, а уж потом решили, что он тайком покинул страну.

Тут мой задремавший было внутренний скептик вновь поднял голову. Я вдруг понял, что всё рассказанное может быть ещё одной городской легендой. Ведь фактом было только одно — наличие человеческих останков в подвале давно заброшенного здания. Скорее всего, то были забытые жертвы террора, красного или белого. Это, конечно, ужасно, но ничего сверхъестественного. Ну а всё остальное — плод безудержной фантазии провинциального краеведа. Что ж, читателям я изложу именно его версию, она чертовски интересная. Впрочем, чувствовалось, что история ещё не закончилась…

— Михаил Алексеевич, — спросил я. — Если эти существа, эти «анималькули», как вы их называете, ушли отсюда, приняв человеческий облик, почему скелет несчастного доктора лежит там, в углу? И откуда взялись прочие?

Ответ не заставил себя ждать:

— Видите ли, дорогой мой, «анималькули» могли лишь имитировать человеческую плоть, да и то не всю (изобразить волосы и ногти у них не получалось), а мёртвый костяк — вещь недолговечная, хрящи и связки разлагаются быстро. Проще говоря, скелеты нужно регулярно менять. Собственно говоря, мы здесь именно за этим.

После этих слов свет погас.

— Опа! — непроизвольно вырвалось у меня. — Батарейки сдохли?

Вместо ответа из темноты раздался короткий смешок, очень мне не понравившийся.

— Михаил Алексеевич? — осторожно позвал я.

Молчание.

Я замер и прислушался. Из окружавшей меня непроглядной темноты донёсся странный, какой-то «склизкий» звук. В голове мигом возникла неуместная ассоциация: целый таз холодца вывалили на стол, а потом одну сторону стола приподняли, и холодец скользит по столешнице, пока не достигнет края и не упадёт на пол.

Мне вдруг стало невыностимо жутко. Я вспомнил, что во время короткого рукопожатия, которым мы обменялись с краеведом при встрече, мне показалось, что у него нет ногтей. И понял, что ни за что на свете не хочу, чтобы тот, кто стоит в темноте, дотронулся до меня ещё раз.

И вот тут я вспомнил про болтающийся на шее фотоаппарат с мощной вспышкой, которая всё это время была включена. Я мысленно возблагодарил и ангела-хранителя — за подсказку, и самого себя — за то, что в своё время не поскупился и оставил в магазине фототоваров круглую сумму.

Я направил камеру наугад в темноту и нажал на кнопку спуска. Яркий белый свет на долю секунду озарил пространство подземелья, выхватив силуэт стоящего буквально в двух шагах существа, которое теперь если и напоминало человека, то лишь тем, что стояло на двух ногах. Оно остолбенело, а я получил шанс.

Перезарядка вспышки занимала не более пары секунд. В следующий раз я направил её в противоположную сторону, и она осветила мне путь к спасению. И я побежал, если можно назвать бегством такой способ передвижения: два прыжка в темноту — вспышка в сторону преследующей меня твари — две секунды ожидания — вспышка в сторону пути отступления — снова два прыжка… Один раз упал, чудом не разбив фотоаппарат, несколько раз ударился обо что-то.

В памяти даже не отложилось, как я выбрался из подвала, выпрыгнул через давным-давно разбитое окно в заросли борщевика и нёсся, не разбирая дороги, пока не добежал до первых жилых кварталов.

Стоит ли говорить, что в тот же день я забрал из гостиницы вещи и поехал на вокзал, чтобы покинуть город первой же электричкой? И сидел в ожидании посадки, нервно разглядывая каждого входящего в зал ожидания?

Я никому ничего не стал рассказывать. Уже из дома я позвонил по межгороду в краеведческий музей и спросил, числится ли в их рядах сотрудник по имени Михаил Алексеевич. Сначала мне ответили, что никакого Михаила Алексеевича у них нет, но потом вспомнили, что да, был такой сотрудник, но пропал без вести около пяти лет назад — вышел вечером с работы, а до дома не дошёл. «А кто им интересуется?» — спросили на том конце. Я промямлил что-то невнятное и повесил трубку.

Полуотснятую плёнку я отнёс в ближайшую фотолабораторию, попросив, чтобы напечатали все отснятые кадры. И теперь у меня есть четыре снимка десять на пятнадцать, на которых нечётко виден светлый силуэт на фоне абсолютной черноты. Силуэт этот отдалённо напоминает восковую фигуру человека, которая начала плавиться. Эти фотографии — единственное доказательство того, что ужас, с которым я встретился в маленьком старинном городке, реален.

Я так и живу с этим ужасом внутри. Я хожу по улицам, постоянно озираясь — я боюсь лысых людей. Зимой легче — зимой все в шапках. А ещё боюсь того, что рано или поздно оно (они?) найдёт меня, ведь оно знает, кто я и откуда. Оно придёт в мой дом днём или ночью и сделает так, чтобы я впустил его. А потом, может быть, спустя всего час, из моих дверей выйдет человек моего роста и моей комплекции. На нём будет моя одежда и даже черты его лица будут чем-то напоминать мои. Но это буду не я.

Первоисточник: mrakopedia.ru

Я совершенно нормальный человек. Был. Детство было, как у всех — родители, друзья, учеба. Я не был слишком уж общительным, как некоторые ребята, но и замкнутым меня назвать было сложно. Но многое изменилось. Я попытаюсь рассказать о том вечере, когда это произошло.

У родителей была дача, совсем недалеко от нашего города. У меня много теплых воспоминаний было связано с ней, и теперь именно это ранит меня больше всего.

По дачному поселку прошла волна краж — воры забирались в пустующие долгое время дома и выносили все, что можно было продать, от бытовой техники до металлолома и солений. У родителей не было времени приглядывать за дачей, поэтому они попросили меня сделать это. Все происходило летом, и я с удовольствием поехал в поселок, взяв с собой ноутбук — интернета, конечно, в такую глухомань не провели, но и без него ноутбук оставался отличным источником развлечений.

Я прекрасно провел выходные, сидя во дворике, читая на ноуте книги, которые специально скачал для этой поездки. Вечером я зашел в дом и включил свет в комнатах, чтобы его было видно издалека. Затем я запер двери и проверил, закрыты ли все окна. Перспектива встретиться с ворами, забравшимися в дом, решив, что свет оставили специально, чтобы дом казался «населенным», меня мало прельщала.

Когда наступила ночь, я поднялся на второй этаж в спальню. Почитав напоследок, я лег спать. Я не помню, сколько я проспал, и сколько прошло времени перед тем, как меня разбудил стук в дверь. Это не был стук, оповещающий жителей дома, что кто-то хочет войти, нет. Стук был нарочито тихий. Это испугало меня, я сразу вспомнил о ворах, орудующих в поселке. Я спустился к двери. Стук повторился. Странно — кто-то стучал в самый верх двери. Меня это мгновенно насторожило, и я решил не рассматривать в окно нежданных гостей. Глазка в двери, что характерно для дачного дома, не было.

Постояв немного, и, наконец, списав стук на свое разыгравшееся воображение, я начал подниматься в спальню. Но стук повторился, причем явственно. Теперь стук исходил от окна — кто-то стучал по нему, причем так же, как и в дверь — в самый верх. Окна были большие и расположены достаточно высоко над землей. Никакой человек не смог бы дотянуться.

Стук прекратился. Я замер на месте. К окну подходить не стал — оно было плотно занавешено, но свет проникал через занавески. Я поднялся в спальню. Через некоторое время я услышал тот же стук, но теперь он был левее окна — он раздавался из стены. Я не стал спускаться и включил ноутбук, чтобы успокоиться. Тихий стук раздавался через пугающе одинаковые промежутки времени, и каждый раз он был левее того места, где звучал ранее. Я немного успокоился и перестал обращать внимание на стуки: мало ли из-за чего он, может быть, будь здесь сейчас мой отец, он наверняка бы объяснил стуки усадкой дома, которому пора уже менять фундамент. Но когда стук раздался в окно моей спальни, я не на шутку струхнул. Дрожащими руками я отложил ноутбук в сторону и, собрав остатки смелости в кулак, вгляделся в окно. Ничего.

Возможно, это длилось всего минуту, но для меня она длилась целую вечность. Стук повторился, с большей громкостью и интенсивностью. И от этого стука окно разбилось.

Сразу после этого стук перешел на другое окно. Я уже не мог успокоиться, к горлу подступил комок, ноги стали ватными. Я подождал, пока стук «уйдет» дальше, проявив чудеса воли. Спустился вниз — там, как мне казалось, было безопаснее. Стуки не прекращались, и у меня возникло впечатление, что какое-то неестественно огромное разумное существо ходит вокруг дома и обстукивает его, будто ищет что-то. Воображаемое существо (воображаемое ли?) уже почти обстучало весь дом по периметру, приближаясь к двери. «Обойдя» дом, нечто заскреблось в дверь. Как собака или кошка, которая хочет, чтобы ее пустили домой. Только кошка размером с человека. Я и не думал подходить к двери — любопытство давно уступило животному страху. Довольно быстро скребки в дверь прекратились, а с ними — и стуки в окна. Я долго еще сидел на ступеньках, не в силах шевельнуться, и в результате заснул прямо там.

Я спал очень долго, проснулся только в полдень, если верить настенным часам. Я поднялся в свою комнату, несколько осмелев от яркого солнечного света — он проникал в разбитое окно, и от этого у меня возникли, мягко говоря, смешанные чувства. Я радовался, что наступил день, но было не очень приятно осознавать что все, что произошло — не сон. Я услышал шум, исходящий из соседнего дома — туда приехали наши соседи. Ободренный человеческим обществом, пусть и несколько отдаленным от меня, я спустился вниз. Оказалось, что и тут стекло в окне разбито. Решетка, которую каждый дачник ставит на первом этаже для защиты от воров, была погнута. Требуется нечеловеческая сила, чтобы погнуть решетку. Занавески были просто порваны на лоскуты и валялись на полу.

Меня бросило в дрожь. Я почувствовал, что не могу больше находиться в этом доме. Отперев дверь и выскочив на веранду, я наступил на что-то. Убрав ногу, я машинально подобрал то, что показалось мне какой-то махровой, серой в черную полоску, тряпкой. После некоторого изучения я с ужасом пришел к выводу, что это был пушистый кошачий хвост, из которого торчал позвонок — будто кто-то с нечеловеческой силой выдернул его из бедного животного. С подавленным криком-хрипом я отбросил хвост от себя подальше. Придя в себя, я обернулся и взглянул на дверь — в нее ведь еще и скреблись. Низ деревянной двери был полностью исцарапан довольно глубокими следами... когтей? Наверху, там, где у квартирных дверей обычно располагается глазок, что-то блестело. Я пригляделся и узнал в блестящей штучке кошачий глаз! Мне капитально поплохело. Я сошел с веранды, на меня навалилась усталость, будто я и не спал до полудня.

Оглядевшись, я сразу приметил еще кое-что: по тропинке, которая вела к нашему дачному сортиру, проходила борозда. Глубокая, она местами вырывала клочья земли из протоптанной тропинки и, слегка извиваясь, вела к туалету.

Дрожащими руками я потянулся к лопате, прислоненной к веранде. С лопатой я почувствовал себя защищенным, но нервы мои были на пределе. Ей богу, зайди сейчас к нам наша соседка, как обычно, незаметно (калитка исправно смазана маслом и не скрипит, а отношения с соседями у нас хорошие, поэтому все ходят без церемоний), я бы метнул в нее лопату, не задумываясь.

Вооружившись, я направился к сортиру, следуя борозде. Тут я учуял запах, которого здесь быть не должно — не та вонь дачного сортира, которую можно приглушить, задержав дыхание, для того, чтобы можно было сделать свои дела (очень полезное умение при проживании на даче), а едкий, сладковатый, тошнотворный запах разложения, дохлятины. По мере приближения к нужнику вонь усиливалась...

Дверь в кабинку была приоткрыта, а борозда, которая вела меня, оканчивалась как бы стрелкой, указывающей на сортир. Я заметил, что у входа в кабинку лежит что-то серое. В черную полоску. И что-то мне подсказывало, что от одной только дохлой кошки той убийственной вони, которая исходила со стороны кабинки, исходить не может. Я сдался рвотным позывам, которые до сих пор умудрялся сдерживать. Подавив следующие приступы, я бросил лопату, развернулся и побежал с участка прочь. Я уже не помню, как я оказался в автобусе. Естественно, я не забрал по пути с собой ничего, что взял с собой на дачу. Я приехал домой и дал зарок больше никогда не возвращаться в то ужасное место. Родители, увидев мое выражение лица, ничего не стали спрашивать, а только съездили через пару дней на дачу и забрали оттуда мой ноутбук. Как ни странно, они сказали мне, что дом обнесен ворами не был, а ответ на вопрос о каких-либо обнаруженных странностях был отрицательным. Я не стал расспрашивать их дальше, а ноутбук при первой возможности подарил другу.

С тех пор я часто чувствую запах дохлятины там, где его нет и быть не может. Я не могу нормально есть. Особенно мясо — для меня оно пахнет точно так же, как то, что висело на пороге дачного сортира в тот день. А ещё с тех пор я совершенно не выношу кошек рядом с собой.

Автор: Эверс Ганс Гейнц

Студент-медик Ришар Бракемонт решил поселиться в маленькой гостинице «Стивенс», что на улице Альфреда Стивенса, 6, в той самой комнате номер семь, где за три последние недели трое постояльцев покончили с собой.

Первым был швейцарский коммивояжер. Его самоубийство обнаружилось только на следующий день, в субботу вечером. Доктор установил, что смерть наступила в пятницу, между пятью и шестью часами пополудни. Труп висел на вбитом в оконный косяк крепком крюке, на котором обычно помещались плечики с одеждой. Окно было заперто. В качестве веревки самоубийца использовал шнур для занавесок. Так как окно находилось очень низко, покойник почти стоял на коленях. Видимо, чтобы осуществить свое намерение, ему понадобилась небывалая сила воли.

Как было установлено, он был женат, имел четверых детей, прочное положение в обществе, жил в достатке, отличался веселым и добрым нравом. Он не оставил ни письма, ни объяснения причин самоубийства, ни завещания. В разговоре со знакомыми он никогда не упоминал о желании расстаться с жизнью.

Второй случай походил на первый. Через два дня после смерти швейцарца комнату номер семь снял Карл Краузе, велосипедист-акробат из расположенного неподалеку цирка Медрено. Когда в пятницу он не явился к началу представления, директор цирка отправил в гостиницу посыльного. Тот нашел акробата в незапертой комнате висящим на оконном косяке, причем все здесь выглядело точь-в-точь как в прошлую пятницу.

Самоубийство представлялось столь же загадочным, как и предыдущее. Популярный молодой артист, ему было всего двадцать лет. Он получал высокое жалованье и не чурался радостей жизни. Он тоже не написал ни слова, никогда не упоминал в разговорах о намерении покончить с жизнью. Родных у него не было, кроме матери, которой он педантично высылал каждый год по две тысячи марок.

Для мадам Дюбонье, хозяйки меблированных комнат, населенных преимущественно людьми из маленьких театриков на Монмартре, последствия этого второго странного самоубийства, происшедшего все в той же комнате, оказались весьма неприятными. Несколько жильцов съехали, некоторые постоянные клиенты больше не показывались. Хозяйка, воспользовавшись знакомством с комиссаром девятого округа, обратилась к нему лично, и он обещал сделать все, что будет в его силах. И в самом деле, он не только с особенной энергией приступил к следствию, долженствующему раскрыть причины самоубийства обоих жильцов, но еще и выделил полицейского, который поселился в жуткой комнате.

Собственно говоря, полицейский Шарль-Мари Шаумье вызвался добровольцем. Одиннадцать лет он прослужил в колониальных войсках морским пехотинцем. Сержант Шаумье в одиночку в Тонкине и Аннаме провел не одну ночь в засаде, и не раз ему случалось угостить непрошеного гостя, речного пирата, крадущегося бесшумно, как кот, приветственным выстрелом в брюхо из своей винтовки Лебедя. Он казался наиболее подходящей кандидатурой для расправы с призраками, о которых много говорилось на улице Альфреда Стивенса.

В воскресенье вечером он поселился в комнате и, подкрепившись на славу — ни еды, ни питья почтенная мадам Дюбонье не пожалела, — улегся, довольный, в постель.
Дважды в день, утром и вечером, Шаумье ненадолго являлся в комиссариат доложиться. В первые дни его отчеты ограничивались заявлением, что не обнаружено ничего, достойного внимания. Зато в среду вечером он сообщил, что, как ему кажется, он напал на след. Когда же от него потребовали более подробной информации, он попросил пока не расспрашивать его, так как сам он еще не уверен, что то, что он обнаружил, каким-то образом связано с теми двумя смертями. Он боялся скомпрометировать себя и оказаться в смешном положении. В четверг вид у него был не такой уверенный, зато более серьезный. Тем не менее, докладывать ему было не о чем.

В пятницу утром он был немного возбужден и не то в шутку, не то всерьез заметил, что в том окне есть что-то притягательное и диковинное. Все же он настаивал на том, что ничего общего с самоубийствами это не имеет и что его поднимут на смех, если он скажет больше. Вечером в комиссариат он не пришел. Его нашли висящим на крюке, вбитом в оконный косяк…

И на этот раз все выглядело точь-в-точь как в предыдущих случаях: ноги касались пола, веревкой послужил шнур от занавески. Окно было заперто, дверь не на замке, смерть наступила в шесть пополудни. Из широко разинутого рта мертвеца свисал синий язык.

Третье самоубийство в комнате номер семь привело к тому, что в тот день из меблированных комнат «Стивенс» съехали все жильцы, за исключением некоего немца, живущего в комнате N16, учителя гимназии, который воспользовался поводом, чтобы получить скидку с квартирной платы на одну треть. Небольшим утешением для мадам Дюбонье было также то, что на следующее утро прикатила на своем «рено» звезда оперетты Мари Гарден и выложила двести франков за шнур от занавески.

Во-первых, потому что веревка повешенного приносит счастье, а во-вторых, потому что об этом напишут газеты. Случись вся эта история в августе — мадам Дюбонье получила бы за шнур втрое больше, газеты наверняка целыми неделями пережевывали бы происшествия в меблированных комнатах на своих страницах. Но сейчас, в разгар сезона — выборы, Марокко, Персия, биржевое банкротство в Нью-Йорке, три политических скандала одновременно — в самом деле трудно найти хотя бы клочок свободного места. В результате о происшествиях на улице Альфреда Стивенса говорили меньше, чем они того заслуживали. Кроме того, упоминая о них в лаконичных и сжатых строках, газеты ограничивались в основном повторением полицейских реляций, и все статьи на эту тему были почти совсем лишены налета сенсационности.

Эти намеки составили единственный источник информации студента-медика Ришара Бракемонта обо всем этом деле. Неизвестным ему остался один мелкий факт, который казался столь незначительным, что ни комиссар, ни кто-либо из свидетелей произошедшего не упомянули о нем репортерам. Припомнили об этом только впоследствии, после истории с самим студентом.

Итак, когда полицейские снимали с крюка Шарля-Мари Шаумье, из открытого рта покойника выполз большой черный паук. Служащий, вскрикнув: «О, дьявол, опять эта мерзость!» — сбил его щелчком. Позже, во время следствия по делу Бракемонта, он показал, что, когда снимали с крюка тело швейцарского коммивояжера, он увидел, как точно такой же паук пробежал по плечу мертвеца.

Однако обо всем этом Ришар Бракемонт ничего не знал.


Дневник Ришара Бракемонта, студента-медика


ПОНЕДЕЛЬНИК. 28 февраля.

Поселился здесь вечером. Распаковал себе свои корзины, расположился, как мог, и улегся в постель. Спал великолепно, било ровно девять, когда меня разбудил стук в дверь. Это была хозяйка. Она сама принесла мне завтрак. Она обо мне очень заботится, доказательство тому — яйца, ветчина и изумительный кофе. Я умылся, оделся, а потом, покуривая трубку, наблюдал, как слуга прибирает в комнате. Итак, я здесь. Прекрасно понимаю, что ввязался в опасную историю, но при этом уверен, что, если сумею разгадать, в чем тут дело, выигрыш падет на мой номер. Я получил какой-никакой, а шанс. Ну что же, попробую им воспользоваться.

Собственно, и другие были достаточно сообразительными, чтобы сориентироваться в ситуации. Уже двадцать семь человек, в том числе две женщины, обращались или в полицию, или непосредственно к хозяйке. Так что конкуренция была дай Бог. Все наверняка такие же, как я, голодранцы.

«Пост», однако, получил именно я. Почему? Ах, видно, я был единственным, кто сумел преподнести полицейским умникам своего рода «замысел». Да еще какой! Блеф, само собой.

Этот отчет предназначен также и для полиции. Что за радость для меня иметь возможность с самого начала поведать этим господам, что я обвел их вокруг пальца! Если у комиссара голова не только для того, чтобы носить шляпу, он скажет: «Хм, именно поэтому Бракемонт показался мне самым достойным!» Да пусть себе потом говорит, что ему заблагорассудится. Сейчас я сижу тут и считаю добрым знаком, что для начала надул полицию.

Правда, сперва я нанес визит мадам Дюбонье, но та отправила меня в комиссариат. Я таскался туда целую неделю, все время мое предложение «принимали во внимание» и всякий раз откладывали решение на завтра. Большинство моих соперников махнули на это дело рукой, имея, очевидно, занятия получше, чем сидеть часами в душной приемной комиссариата, тем самым приводя комиссара в дурное расположение духа. Наконец, он категорически дал мне понять, что мне там больше появляться незачем. Он благодарен мне, как в равной степени и другим, за добрые и благородные побуждения, но возможности использовать некомпетентных дилетантов не видит. Так что если я не располагаю готовым планом действий…

Тогда я заявил, что такой план давно подготовил.

Разумеется, ничем подобным я не думал заниматься, и сказать по этому вопросу мне было нечего. Все же пришлось заливать, что мой план — очень хороший, хотя, конечно, слишком опасный, могущий привести к той же трагедии, что и действия сержанта. И что я изложу его лишь при условии, что комиссар даст мне слово чести приняться за его осуществление лично. Этого предложения полицейский не принял, сославшись на нехватку времени. Несколько раз он пытался подступиться ко мне, не смогу ли я рассказать свой проект хотя бы в общих чертах…

Я это сделал. Нес чистейшей воды околесицу. Еще секунду назад у меня не было никаких идей. Сам не знаю, что это вдруг на меня наехало. Я заявил, что среди часов недели есть один особенный час. Это время, когда Христос исчез из гроба, чтобы сойти в ад, — шестой час вечера последнего дня еврейской недели. А господин комиссар, наверное, помнит, что все три убийства были совершены в пятницу между пятым и шестым часом пополудни. Только я пока не могу сказать, в чем тут дело, разве что посоветую почитать «Откровение святого Иоанна».

Комиссар сделал такую мину, будто все отлично понял. Поблагодарил и пригласил зайти вечером.

Точно в назначенное время я уже был в его кабинете, где на столе увидел раскрытый Новый Завет. Прежде чем явиться сюда, я занимался тем же — читал «Апокалипсис» и ничего не понял. Надо полагать, комиссар был умнее меня, во всяком случае, он очень вежливо сообщил, что хоть я и ограничился крайне смутными намеками, ему удалось уловить нить моих рассуждений. Он готов принять мое предложение и помочь мне в его реализации.

Должен признать, что комиссар и в самом деле на помощь не поскупился. Он заключил с хозяйкой контракт, который обеспечил мне на все время пребывания в гостинице первоклассный уход. Меня снабдили прекрасным револьвером и полицейским свистком, а полицейским патрулям было отдано распоряжение почаще заглядывать на улицу Альфреда Стивенса и по первому моему знаку спешить мне на помощь. Но важнее всего было то обстоятельство, что комиссар приказал установить в моей комнате телефон, который обеспечивал прямую связь с комиссариатом. Поскольку комиссариат находился в четырех минутах ходьбы отсюда, я в любой момент могу рассчитывать на немедленную помощь. Трудно представить, чего можно бояться в таких условиях.


ВТОРНИК, 1 марта.

Ни вчера, ни сегодня ничего не происходило. Госпожа Дюбонье принесла шнур для установки шторки, который сняла в другой комнате — сколько их теперь пустует! Хозяйка не упускает ни одного случая зайти ко мне и всякий раз что-нибудь приносит. Я склонил ее еще раз со всеми подробностями описать все предшествующие случаи, но не узнал ничего нового для себя. Что касается причин для повешения, то госпожа Дюбонье имеет на этот счет свое мнение. В случае с акробатом поводом послужила несчастная любовь: когда он жил в отеле в прошлом году, его часто навещала молодая дама, которая теперь не пришла ни разу. Что толкнуло на роковой поступок господина из Швейцарии, ей неизвестно. Ну да ведь все знать и невозможно. А вот сержант совершил самоубийство только затем, чтобы досадить ей лично.

Должен признать, что теория мадам Дюбонье не показалась мне слишком убедительной. Все же я спокойно выслушивал ее болтовню. Как-никак, хоть какое-то разнообразие.

ЧЕТВЕРГ, 3 марта.

Все еще ничего не происходит. Комиссар звонит по нескольку раз в день, а я уверяю, что у меня все в наилучшем виде. Эти сведения его, однако, не успокаивают. Достал сбои учебники и принялся за науку, так что, что бы ни случилось, мой добровольный арест не будет совершенно бесполезным.

ПЯТНИЦА, 4 марта, 14 часов.

Съел отменный обед, к которому хозяйка подала полбутылки шампанского. Это был настоящий пир приговоренного к казни. Мадам Дюбонье смотрела так, будто я на четверть уже был покойником. Прежде чем уйти, она со слезами на глазах умоляла пойти с ней, наверное, опасалась, что я повешусь, «лишь бы ей досадить».

Внимательно осмотрел шнур для занавески. Вешаться на такой штуковине? Хм, не имею никакого желания. К тому же шнур шершавый и негибкий, так что петлю из него трудно было бы затянуть. Если бы мне пришло в голову последовать примеру своих предшественников, пришлось бы проявить много доброй воли. В настоящее время сижу за столом, слева телефон, справа револьвер. Никаких опасений, только любопытство.

6 часов вечера.

Ничего не случилось, едва не написал — «к сожалению»! Роковой час настал и прошел так же, как и другие. Не могу, правда, отрицать, что временами испытывал желание подойти к окну — да! Только совсем по другой причине. Комиссар между пятью и шестью звонил раз десять. Переживал, наверно, не меньше моего. Зато госпожа Дюбонье просто счастлива — человек неделю жил в «семерке» и, несмотря на это, не удавился. Кто бы мог подумать!

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 марта.

Теперь я уверен, что ничего выяснить не сумею, и все больше утверждаюсь в том, что самоубийства моих предшественников свелись друг с другом лишь редкой игрой случая. Я просил комиссара, чтобы он во всех трех случаях повторно провел немедленное расследование, и уверен, что, в конце концов, ему удастся дойти до сути. Что касается меня, то я буду сидеть здесь, сколько получится. Слава моя не покорит Париж, но как бы там ни было, а я живу здесь, и на дармовщинку! Кроме того, я принялся за зубрежку, и дело идет все лучше. Ну и, сверх того, есть нечто такое, что удерживает меня здесь.

СРЕДА, 9 марта.

Так что ставлю точку над «i».


Ах, я, правда, еще ничего не сказал о Кларимонде. Это и есть та самая третья причина, по которой я хочу остаться здесь, и именно из-за нее мне хотелось в течение «рокового» часа подойти к окну — хотя и не затем, чтобы повеситься, само собой. Кларимонда — почему я ее так называю? Понятия не имею, как звучит ее настоящее имя, но чувствую, что называть ее должен именно так.

Готов поклясться, что, если мне когда-нибудь представится случай спросить ее имя, девушка обязательно назовется Кларимондой.

Я увидел ее вскоре после вселения в номер. Она живет на другой стороне узенькой улочки, а ее окно находится напротив моего. Обычно она сидит у него, скрывшись за занавесками. Должен, правда, отметить, что она стала наблюдать за мной раньше, чем я за нею, и явно выразила интерес к моей особе. В общем-то, здесь нет ничего необычного. Вся улица знает, где и за какой надобностью я поселился. Уж мадам Дюбонье об этом побеспокоилась.

Я по природе своей не влюбчив и редко имею дело с женщинами. Если человек приехал из Вердена в Париж, чтобы учиться медицине, а денег у него хватает лишь на то, чтобы раз в три дня досыта поесть, у него найдется о чем думать и помимо любви. Так что опыт у меня был небольшой, и за дело я взялся, вероятно, не самым лучшим образом. Но и тем, как развиваются события в данный момент, я вполне удовлетворен.

Сначала мне и в голову не приходила мысль, будто что-то может связать меня с той, что живет напротив. Я только подумал, что раз уж оказался здесь, чтобы вести наблюдения, и до сих пор, несмотря на все старания, не высмотрел ничего интересного, то, может, мне попробовать понаблюдать за соседкой? Трудно же весь день-деньской сидеть над книгами. Тогда я установил, что Кларимонда живет на третьем этаже одна. В комнате три окна, однако она сидит всегда у того, которое находится как раз напротив моего. Сидит и прядет на маленькой старомодной прялке. Когда-то я видел такую у своей бабки, которая никогда ею не пользовалась, а просто получила в наследство от какой-то своей пратетушки. Я не подозревал, что сейчас кто-то может использовать такой антиквариат. Между прочим, прялка Кларимонды — это маленькая изящная штучка, белая, словно выточенная из слоновой кости; нити, которые девушка прядет с ее помощью, должно быть, исключительно тонкие. Весь день она, укрывшись за занавесками, сидит и работает без устали, прерывая свое занятие только с наступлением сумерек. Правда, теперь, в эти туманные дни, на нашей узкой улице смеркается рано, и в пять уже совсем темно. В комнате Кларимонды я ни разу не видел света.

Как она выглядит? Этого я точно не знаю. У нее бледное лицо, и черные волосы ниспадают волнистыми локонами. Под тоненьким носиком с подвижными крыльями — бледные губы. Мелкие зубки кажутся остренькими, словно у хищной зверушки. Ресницы обычно опущены, но стоит им вспорхнуть, как из-под них сверкает взгляд больших темных глаз. Все это я, однако, скорее чувствую, чем знаю наверняка. Трудно что-то отчетливо рассмотреть сквозь занавески.

И еще одна деталь: Кларимонда всегда носит черное, застегнутое до самого подбородка платье с крупными фиолетовыми горошинами.

Она также никогда не снимает длинных черных перчаток, вероятно, не хочет, чтобы работа портила ей руки. Это очень запоминающееся зрелище: быстрые, словно хаотические движения, изящные черные пальцы ловят и тянут нить, будто лапки насекомого.

А наши взаимоотношения? Что ж, они очень поверхностны, но я испытываю такое чувство, что они гораздо глубже, чем кажется.

Все началось с того, что она посмотрела в мое, а я взглянул в ее окно. Она наблюдала за мной, а я присматривался к ней. Ну и, видимо, произвел приятное впечатление, потому что как-то раз, когда я опять глядел на Кларимонду, она улыбнулась. Я, конечно, ответил тем же. Так пролетели два дня, и мы все чаще и чаще улыбались друг другу. А позднее, раз за разом, я стал готовиться к тому, чтобы кивнуть ей. Сам не знаю, что меня постоянно от этого удерживало.

Все-таки наконец я собрался с духом: сегодня после полудня. И Кларимонда ответила мне. Очень, правда, легко, но кивнула мне головой. Я это видел очень отчетливо.

ЧЕТВЕРГ, 10 марта.

Вчера я долго сидел над книгами и все же не могу сказать, что много выучил, ибо витал в облаках и думал о Кларимонде. А после долго засыпал и наконец забылся беспокойным сном.

Когда я утром подошел к окну, Кларимонда уже сидела на обычном месте. Я кивнул, она ответила тем же и долго смотрела на меня.

Собирался приняться за дело, но не мог побороть волнение, сел у окна и загляделся на Кларимонду. Вдруг я заметил, что и она сидит, отложив пряжу. Потянув за шнур, я отодвинул белую занавеску, и — почти одновременно со мной — девушка сделала то же самое. Мы обменялись улыбками и засмотрелись друг на друга.

Так мы сидели почти целый час.

Потом Кларимонда снова взялась за пряжу.

СУББОТА, 12 марта.

Идут дни, я ем, сплю, сижу за столом, курю трубку и склоняюсь над книгами. Не могу прочесть ни слова. Я предпринимаю все новые попытки, но заранее знаю, что они обречены на провал, тогда встаю и подхожу к окну. Я киваю головой, а Кларимонда отвечает мне таким же кивком. Мы улыбаемся и смотрим друг на друга долгие часы. Вчера около шести пополудни я испытал легкую тревогу. Сумерки наступили очень рано, и меня охватило ощущение неопределенного страха. Я сидел за столом и ждал. Что-то буквально тянуло меня к окну. Не для того, разумеется, чтобы лезть в петлю, а чтобы увидеть Кларимонду.

Я вскочил и замер у занавески. Кажется, никогда еще я не видел девушку так отчетливо, хотя было уже совсем темно. Она пряла, но смотрела в мою сторону.

Меня охватила смесь чувства удивительного умиротворения с легким беспокойством.
Зазвонил телефон. Я был вне себя от злости на этого дурака комиссара, который своими глупыми вопросами распугал мои мысли.

Сегодня утром он заявился ко мне в компании мадам Дюбонье. Она вполне мной довольна. Ей достаточно сознавать, что я жив, хотя уже две недели, как занимаю комнату номер семь. А вот комиссар хочет получить какой-то конкретный результат. Я туманно намекнул, что ухватил нить одного очень необычного дела, и этот осел с аппетитом проглотил такую чушь. Будь что будет, а я останусь здесь еще на неделю, чего желаю со всей страстью. Не из-за кухни госпожи Дюбонье или ее подвалов. (Боже, какой чепухой кажутся такие вещи постоянно сытому человеку!) Но из-за окна, которое хозяйка так ненавидит и боится и которое я так люблю, поскольку вижу через него Кларимонду.

Стоит зажечь лампу — и девушку уже не разглядеть. Я проглядел все глаза, стараясь уловить момент, когда она выходит в город, но ни разу не видел, чтобы Кларимонда хотя бы на шаг ступила за порог.

Сейчас сижу в большом удобном кресле у лампы с зеленым абажуром, от которой исходит теплое сияние. Комиссар оставил мне большую пачку табака (такого хорошего ни разу курить не доводилось). Работать все равно не могу. Прочту две-три страницы и ловлю себя на том, что ничего из прочитанного не понял. Глаза видят буквы, а мозг не воспринимает смысла слов. Забавно! Будто на него повесили табличку с надписью «Вход воспрещен!». Словно бы мозг не в состоянии реагировать ни на что, кроме одного слова — Кларимонда.

В конце концов я отпихиваю книги, удобно разваливаюсь в кресле и погружаюсь в грезы.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 марта.

Сегодня утром я стал свидетелем своего рода драмы. Пока слуга прибирал в комнате, я прохаживался по коридору. Перед выходящим на двор окошком натянута паучья сеть, которую стережет жирный паук-крестоносец. Госпожа Дюбонье не позволяет трогать эту паутину: пауки приносят счастье, с нее уже довольно трагедий.

Вдруг я увидел, как другой паук, гораздо меньших размеров, с оглядкой ступил на одну из нитей. Это был самец. Он осторожно двигался по дрожащей нити к центру, но тут же отступал, стоило самке чуть пошевелиться. Тогда он перебегал к другому концу сети и снова пытался приблизиться. В конце концов, мощная самка будто уступила его ухаживаниям и неподвижно замерла на своем месте. Самец подтянул нить, сперва легонько, потом дернул сильнее, так что качнулась вся паутина. Его возлюбленная вела себя спокойно. Тогда паук приблизился к ней, соблюдая при этом крайнюю осторожность. Самка приняла его, не сопротивляясь, и покорно отдалась в ласковые объятия. Оба в течение долгих минут неподвижно висели в центре большой сети.

Потом я заметил, как самец осторожно, одну за другой, разжимает лапки. Это выглядело так, будто паук намеревался незаметно уползти, оставив свою подружку в состоянии любовной одури. Он наконец освободился и что было сил сбежал с паутины, но в то же время в паучихе пробудилась яростная энергия, и она понеслась следом за ним. Несчастный самец выпустил из брюшка нить и съехал вниз, однако таким же акробатическим приемом воспользовалась и его любимая. Пауки оказались на подоконнике. Самец, напрягая все силы, стремился уйти от преследования, но было поздно. Подруга уже вцепилась в него мертвой хваткой и поволокла назад, в самый центр сети. И на том же самом месте, где только что было ложе освободившейся страсти, открылась совсем иная картина. Напрасно бился любовник, вытягивая слабые ножки, стараясь вырваться из жестких тисков: подруга больше не отпускала его. В какую-то пару минут она так опутала беднягу паутиной, что тот уже не мог шевельнуться. А потом самка вонзила острые жала в его тело и принялась торопливо сосать молодую кровь своего любовника. Я видел, как она наконец освободила жалкий, потерявший форму комок — лапки, кожу, нити — и с презрением сбросила его со своей паутины.

Вот, значит, как выглядит любовь у этих тварей. Благодарю Бога, что я не паук-самец.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 14 марта.

Книг я больше не касаюсь, все дни провожу у окна. Не покидаю своего поста, даже когда наступает вечер. Различить ее нельзя, но вот закрываю глаза — и все-таки ее вижу!

Хм… Этот дневник стал совсем не таким, как я себе представлял. Тут говорится о мадам Дюбонье и о комиссаре, о пауках и о Кларимонде. Зато в нем нет ни слова о следствии, которое я собираюсь вести. Моя ли в этом вина?

ВТОРНИК, 15 марта.

Мы — Кларимонда и я — придумали особую игру, которая заполняет собой целые дни. Я киваю ей, и она мне немедленно кивает в ответ. Потом я касаюсь ладонью стекла, а она, едва увидев это, тут же делает то же самое. Я даю знак рукой — Кларимонда его повторяет; шевелю губами, будто разговаривая с ней, — Кларимонда в ответ тоже имитирует разговор. Я убираю волосы с виска — и вот ее ладонь уже касается лба. Совсем детское занятие, над которым мы оба смеемся. То есть она не смеется, это скорее улыбка, тихая, полная преданности. По-моему, я тоже улыбаюсь, как она.

Вообще-то, это вовсе не так глупо, как кажется на первый взгляд. Похоже, это не обычная имитация движений, которая вскоре наскучила бы нам обоим. Здесь дело, видно, в своего рода телепатии. Ведь Кларимонда повторяет мои действия почти одновременно со мной. Стоит ей только заметить движение, как она тут же выполняет его до конца. У меня часто возникает впечатление, что все происходит одновременно. Именно это и побуждает меня каждый раз показывать новый жест, который нельзя будет предугадать, и, просто уму непостижимо, как молниеносно она его повторяет! Я часто пытаюсь ее обмануть. Быстро выполняю целую серию жестов, а потом уже ту же серию в обратном порядке и еще раз — в прямом. Наконец, при четвертом повторе, я или меняю порядок движений, или какое-то из них делаю иначе, а то и вовсе опускаю его. Не перестаю удивляться тому, что Кларимонда ни разу не совершила ошибки, хотя жесты следуют один за другим так быстро, что их трудно разглядеть сериями, не то, что каждый из них в отдельности.

Так протекает каждый мой день, и все же я ни на секунду не испытываю ощущения бесцельно потраченного времени. Наоборот, я уверен, что никогда еще не занимался чем-либо более важным.

СРЕДА, 16 марта.

Не забавно ли, что я ни разу не подумал о том, чтобы подвести под свои отношения с Кларимондой более серьезный фундамент, чем все эти многочисленные игры? Над этим я думал прошедшей ночью. Ведь я могу попросту надеть плащ и шляпу и сойти на два этажа ниже. Пять шагов через улицу, после снова три этажа вверх. На двери маленькая табличка, а на ней — «Кларимонда»… Кларимонда — и что еще? Этого я не знаю, но что «Кларимонда» — уверен. Затем стучу в дверь, а потом…

До этого мгновения я могу представить абсолютно все, вижу даже малейшее движение из тех, что должен буду сделать. Зато никак не удается представить себе, что будет потом. Дверь открывается, да, это я еще вижу. Я сам стою на пороге и смотрю в темноту, в которой ничего, абсолютно ничего нельзя разглядеть. Кларимонда не выходит на порог — никто не выходит, там вообще ничего нет. Только эта черная, непроницаемая темнота.

Часто мне кажется, что вообще не существует никакой Кларимонды, кроме той, которую я вижу у окна и которая играет со мной. Не могу себе представить, как бы она выглядела в шляпке или в другом платье, кроме этого черного, с большими фиолетовыми точками, даже хотя бы без черных перчаток. Я смеюсь вслух, когда подумаю, что мог бы увидеть ее на улице или, тем более, в ресторане. Как она ест, пьет, о чем-то там щебечет. Эта картина кажется мне невероятной.

Часто спрашиваю себя, не любовь ли это? Отвечать с уверенностью трудно, ведь я никогда ранее не любил, однако, если чувство, которое я испытываю к Кларимонде, можно назвать любовью, то, в любом случае, она совершенно иная, непохожая на ту, о которой приходилось читать в романах или слышать от друзей.

Мне трудно описать свои чувства. Вообще, трудно думать о чем-то, что не имеет отношения к Кларимонде или, вернее, к нашей игре. Ведь нельзя отрицать, что то, чему мы отдаем наше время, — игра, не более. И в этом скрыта загадка, которую я никак не могу разгадать.

Кларимонда… Да, я испытываю к ней влечение. Однако к этому чувству примешивается другое, похожее на тревогу. Тревога? Нет, не то. Это скорее опасение, легкий страх перед чем-то неизвестным. И именно в этом страхе кроется что-то пленящее, вызывающее особое волнение, нечто такое, что заставляет меня держаться на расстоянии от Кларимонды и одновременно все сильнее влечет меня к ней. Мне кажется, что я описываю вокруг нее большую окружность, то приближаясь немного, то отдаляясь, и продолжаю кружить, и опять немного продвигаюсь вперед, чтобы снова отступить. Пока наконец — я знаю это наверняка — мне придется…

Кларимонда сидит у окна и прядет. Нитки. Длинные, тонкие, небывало тонкие нитки. Из них она сплетает ткань, но какую — я не знаю. И не могу понять, как ей удается плести эту сеть, не путая и не обрывая тончайших нитей. На этой ткани видятся особые узоры, фантастические звери и страшные лица.

Да что такое!.. Что это я пишу? Я же не могу видеть, что она там ткет на самом деле, нити слишком тонкие. При этом я все же знаю, что ткань Кларимонды выглядит именно так, как вижу я, когда закрываю глаза. Именно так. Большая сеть, на ней множество фигур, фантастические звери и страшные лица.

ЧЕТВЕРГ, 17 марта.

Необычайно возбужден. Ни с кем не разговариваю, даже госпожу Дюбонье и слугу приветствую сдавленным «добрый день». Совсем немного времени я уделяю лишь еде, а все остальное просиживаю у окна, продолжая нашу игру. О, что это за восхитительная игра!

У меня такое предчувствие, будто завтра должно что-то произойти.

ПЯТНИЦА, 18 марта.

Да, сегодня что-то должно случиться. Это точно. Я говорю себе — говорю громко, чтобы слышать свой голос, — что именно поэтому я здесь. Но загвоздка в том, что мне страшно. А к страху перед тем, что со мной может приключиться то же, что и с моими предшественниками, странным образом примешивается страх другой — перед Кларимондой.

И мне уже самому неясно, чего я боюсь сильнее.

Меня разрывает тревога. С трудом сдерживаю крик.

Шесть часов вечера.

Пишу в спешке, на мне плащ и шляпа. Когда наступило пять, силы мои были на исходе. О, теперь я абсолютно уверен, что все как-то связано с шестью часами вечера предпоследнего дня недели. (В ряде стран неделя начинается не с понедельника, а с воскресенья.)

Меня больше не забавляет выдумка, при помощи которой я сбил комиссара с толку. Я сидел в кресле и удерживал себя на месте, однако что-то притягивало, буквально тащило меня к окну.

Я должен продолжать игру с Кларимондой. Вот он, опять этот чудовищный страх оказаться вблизи окна. Было видно, как они висят там — швейцарский коммивояжер, с жирной шеей и седеющей щетиной на подбородке, щуплый акробат и коренастый крепкий сержант. Я видел их: одного, второго, третьего, а потом всех троих одновременно. Все на том же крюке. Из раскрытых ртов вывалились языки. И вдруг среди них я увидел себя!

Как мне было страшно! Я сознавал, что ужас пробуждает во мне сама оконная рама с проклятым крюком. Пусть Кларимонда простит мне это, но так было на самом деле, я ничего не придумываю. В охваченном невероятным волнением мозгу ее образ то и дело сливался с призраками тех троих, которые повисли в петлях, касаясь ногами пола.

В принципе, я ни на минуту не испытывал тяги, желания повеситься, только боялся, что окажусь в состоянии сделать это. Нет, я только боялся… И самого окна… И Кларимонды… И того ужасного и непонятного, что вот сейчас должно произойти. И еще чувствовал горячее, непобедимое желание встать и подойти к окну. Я должен был…

Вдруг зазвонил телефон. Я сорвал трубку и, не слушая говорящего, выкрикнул:

— Приходите! Немедленно приходите!

Мой пронзительный крик будто бы разогнал всех призраков по темным углам комнаты. В мгновение ока ко мне вернулось душевное равновесие. Я вытер пот со лба, выпил стакан воды и немного подумал над тем, что сказать комиссару, когда он придет. После этого я подошел к окну, кивнул и улыбнулся.

Кларимонда тоже кивнула и улыбнулась мне в ответ.

Через пять минут явился комиссар. Я сообщил ему, что понял, наконец, суть дела, но сегодня лучше меня ни о чем не спрашивать, потому что вскоре я сам смогу рассказать о небывало сенсационных вещах. Самым забавным при этом было то обстоятельство, что, обманывая комиссара, я был совершенно уверен, что говорю правду. И даже теперь я в этом почти уверен — вопреки собственному рассудку.

Полицейскому, очевидно, мое душевное состояние показалось не совсем обычным, особенно тогда, когда я стал изображать вполне естественным образом свой крик в телефонную трубку, для которого, как я ни старался, не смог придумать разумной причины. Комиссар в самой любезной форме попросил меня не терзаться сомнениями, ибо он всегда к моим услугам, это его долг. Лучше он десять раз придет сюда впустую, чем вынудит меня ждать в момент, когда присутствие полиции будет необходимо.

Потом он предложил сходить с ним куда-нибудь сегодня вечером. Это послужит мне развлечением, нельзя же все время сидеть в одиночестве. Я принял его предложение, хоть это далось мне очень нелегко: мне не хотелось бы покидать эту комнату.

СУББОТА, 19 марта.

Мы были в «Цикаде» и «Рыжей Луне». Комиссар был прав. Другая атмосфера и короткая прогулка пошли мне на пользу. Сперва меня не оставляло неприятное чувство, будто я поступаю непорядочно, как дезертир, предавший свое знамя. Со временем это прошло. Мы много пили, смеялись и разговаривали.

Когда сегодня утром я подошел к окну, мне показалось, что во взгляде Кларимонды таится укор. Вероятно, это только мое воображение. Откуда ей может быть известно, что я уходил вчера вечером? Да и продолжалось это лишь мгновение, после чего она опять мне улыбнулась.

И весь день посвящен нашей игре.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 20 марта.

И сегодня могу записать только одно — весь день мы отдавались нашей великолепной игре.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 21 марта.

Весь день в игре.

ВТОРНИК. 22 марта.

Да, сегодня опять все то же самое. Ничего, абсолютно ничего иного. Временами задаю себе вопрос: к чему это, зачем? Чего я, собственно, хочу, к чему все это идет? Ответов не ищу. Ведь ясно, что ничего, кроме этого, мне не нужно. И что бы ни случилось, это будет то, чего я жду.

Мы говорили друг с другом последние дни, без слов, понятное дело. Часто шевелили губами, еще чаще просто смотрели друг на друга. При этом мы прекрасно понимали один другого.

Я был прав. Кларимонда укоряла меня за то, что я оставил ее одну в прошлую пятницу. Пришлось просить прощения, и я признал, что с моей стороны это было глупо и некрасиво. Она меня простила, и я дал клятву, что никогда больше не отойду от этого окна, и мы поцеловались, долго прижимая губы к стеклу.

СРЕДА, 23 марта.

Теперь я знаю, что люблю ее. Так должно было случиться, и сейчас она пронизывает мое существо до последней клеточки. Вероятно, у других людей любовь выглядит иначе. Но разве из тысяч миллионов найдутся две похожие головы, пара одинаковых ушей, две, не отличающиеся одна от другой ладони? Все они разные, поэтому и ни одна любовь не повторяет другую. Моя любовь странная, я это хорошо знаю. Но разве от этого она становится менее прекрасной? Благодаря этой любви я почти счастлив.

Если бы только не этот страх! Иногда он угасает, и тогда я о нем забываю. Но это длится лишь несколько минут, потом он вновь поднимает голову и вновь начинает мучить меня. Этот страх представляется мне маленькой мышкой, которая борется с большой красивой змеей, стараясь вырваться из ее могучих колец. Погоди, глупый маленький страх, скоро тебя пожрет эта большая любовь!

ЧЕТВЕРГ, 24 марта.

Открыл одну вещь: не я играю с Кларимондой — это она забавляется мной.

Случилось это так.

Вчера вечером я думал, как всегда, о нашей забаве. Тогда я и записал для себя пять новых, пять сложных серий, исполнением которых собирался удивить Кларимонду утром, и каждое движение обозначил номером. Я заучил эти серии, чтобы уметь воспроизводить их в задуманном, а потом и в обратном порядках. Это было очень утомительно, но доставляло мне большое удовольствие и приближало меня к Кларимонде, хотя тогда я ее не видел. Я упражнялся часами, пока в конце концов не научился выполнять все серии без единой ошибки.

Сегодня утром я подошел к окну. Мы обменялись кивками, игра началась. Да, о, да, невероятно! Как быстро она меня понимала и почти в то же мгновение, с идеальной точностью повторяла то, что делал я.

Кто-то постучал. Это был слуга, который принес мне туфли. Я взял их у него, а когда шел к окну, на глаза мне попался листок, где я записал свои серии… И я увидел, что не выполнил ни одного из этих движений!

Едва не упав, я схватился за ручку кресла и тяжело опустился на сиденье. Я не верил собственным глазам и раз за разом вновь перечитывал листок. Однако все было верно: я проделал у окна целый ряд разнообразных жестов, но ни один из них не был моим собственным!

И опять вернулось это ощущение — какая-то дверь раскрывается настежь. Это ее дверь. Я стою на пороге и смотрю — ничего. Ничего, только мрачная пустота. И неожиданная мысль: «Если выйду сейчас — я спасен», — и полная уверенность в том, что теперь я могу выйти. Тем не менее — не вышел, все потому, что ясно понял — тайна раскрыта. Она у меня на ладони… Париж — тебе покорится Париж!

Какой-то миг Париж значил для меня больше, чем Кларимонда.

…Ах, теперь я больше не думаю об этом. Теперь я чувствую только любовь и этот тихий, сладостный страх.

Все же происшедшее придало мне сил. Я еще раз провел свою первую серию, четко запоминая каждое движение, и вернулся к окну.

Теперь я внимательно наблюдал за тем, что я делаю. Я не выполнил ни одного из придуманных мной движений!

Тогда я решил потереть нос указательным пальцем, но вместо этого поцеловал стекло. Хотел побарабанить пальцами по подоконнику, но провел ладонью по волосам.

Я с полной ясностью осознал, что Кларимонда не повторяет моих движений. Это я сам делаю то, что она мне показывает. Но это происходит так быстро, столь молниеносно, что совпадает с моментом, когда — как мне казалось ранее — воплощается акт моей собственной воли.

Получается, что я, который был тогда так горд своей способностью оказывать воздействие на ее мысли, оказался тем, кто абсолютно и без остатка попал под ее влияние. Ну что ж, оно настолько деликатно и утонченно, что трудно найти что-то более сладостное.

И я все же предпринимал все новые и новые попытки. Сначала сунул руки в карманы и решил стоять спокойно. Я видел, как Кларимонда подняла руку, как она улыбнулась и погрозила мне пальцем. Я не двигался.

Чувствовал, что правая ладонь норовит выскользнуть из кармана, но крепко вцепился пальцами в ткань брюк. Тем не менее, через несколько минут пальцы ослабели, ладонь вынырнула из кармана, и рука поднялась вверх. Я с улыбкой погрозил Кларимонде пальцем.

При этом мне показалось, что это делал не я, а кто-то другой, за кем я наблюдаю как бы со стороны. Нет-нет, это было не так. Я, именно я это делал, а кто-то иной наблюдал за мной. Некто сильный, стремящийся выяснить какую-то тайну. Но я им не был.

Что мне до разгадывания каких-то тайн? Я здесь для того, чтобы выполнять то, чего хочет она, Кларимонда, которую я люблю в сладчайшем страхе.

ПЯТНИЦА, 25 марта.

Обрезал телефонный провод, не желаю, чтобы мне все время мешал этот глупый комиссар, причем как раз в тот момент, когда наступит этот особенный час.

Боже, зачем я это пишу? Тут же ни слова правды?! Словно кто-то водит моим пером.
Но я хочу, хочу… Хочу писать о том, что здесь происходит. Хотя бы один только раз еще… То… Что я хочу.

Отрезал провод телефона.

…Ах!.. Потому что должен был это сделать. Написал. Наконец-то! Потому что должен был, должен…

Мы стояли сегодня утром у окна и играли. Только, по сравнению со вчерашним днем, наша забава изменилась. Кларимонда делает какое-то движение, а я сопротивляюсь желанию повторить его, сколько хватает сил.

В конце концов мне приходится подчиниться, безвольно выполняя то, что угодно ей, и не могу описать, какое огромное наслаждение дает чувство, что ты побежден, эта капитуляция перед ее волей.

Мы играли. Кларимонда вдруг поднялась и отошла в глубину комнаты. Там было так темно, что я не мог ее увидеть, девушка будто растворилась во мгле. Скоро она показалась снова. В руках у нее был телефонный аппарат, очень похожий на мой. Она поставила его на подоконник, обрезала шнур и отнесла аппарат назад.

Я сопротивлялся, наверное, около четверти часа. Страх завладел мною сильнее, чем когда-либо раньше, но тем большую усладу приносило ощущение постепенной капитуляции. Наконец я принес телефон, обрезал шнур и снова поставил аппарат на место.

Так это было.

Сижу за столом. Выпил чаю, слуга только что забрал прибор. Я узнал, который час, потому что мои часы ходят плохо. И сейчас пять пятнадцать, пять пятнадцать…

Знаю, что стоит мне теперь посмотреть в ее сторону, Кларимонда что-то сделает. Сделает нечто такое, что и я должен буду сделать.

Все-таки смотрю. Она стоит там и улыбается. Теперь — о, если бы я мог отвести взгляд! — подходит к занавеске. Кларимонда снимает шнур. Он красный, как и тот, что висит в моей комнате. Делает петлю. Закрепляет шнур на крюке, вбитом в раму.

Кларимонда садится и улыбается мне.

Нет, то, что я испытываю сейчас, нельзя назвать страхом. Это пронзительный ужас, леденящий кровь в жилах, который я, однако, не отдал бы ни за какие сокровища. Это порабощение совершенно не поддается пониманию, но при этом оно так пленительно своей неизбежностью.

Я мог бы сразу подбежать к окну и сделать то, чего хочет она. Но я жду, я защищаюсь, я противлюсь этому. Я все равно чувствую, как оно становится сильнее с каждой минутой.

И вот опять сижу здесь. Я подбежал к окну и сделал то, чего она от меня хотела — снял шнур, сделал петлю и укрепил ее на крюке…

А теперь я больше не стану смотреть в ту сторону, буду глядеть только на этот лист. Знаю, что она сделает, когда я снова ее увижу, сейчас, в шесть часов вечера предпоследнего дня недели. Если я ее увижу, придется сделать, что хочет она, следовательно, придется…

Не желаю на нее смотреть…

Я громко смеюсь. Нет, это смеюсь не я, это что-то смеется во мне, и я знаю, над чем — над этим «не желаю».

Не желаю, а наверняка знаю, что должен. Должен на нее посмотреть, должен, я должен это сделать… А потом…

Я тяну для того, чтобы продлить эти муки, да, это правда. Эти спирающие грудь страдания, ставшие величайшим наслаждением. Пишу быстро-быстро, чтобы сидеть тут как можно дольше, чтобы растягивать эти секунды пытки, которые бесконечно удлиняют наслаждение моей любви.

Еще, еще немного…

Опять страх, опять! Я знаю, что посмотрю на нее, встану, повешусь — но боюсь не этого. О, нет, это прекрасно, это чарующе.

Но есть что-то другое, то, что придет после. Не знаю, что это будет, но это наступит, придет наверняка, неизбежно. Счастье моих мучений так чудовищно велико, что я чувствую, что после него должно прийти что-то невообразимо страшное.

Только не думать… Питать что-нибудь, все равно что, только быстрее, только бы не думать…

Меня зовут… Ришар Бракемонт. Ришар Бракемонт… Ришар… О, не могу больше… Ришар Бракемонт, Ришар Бракемонт… Сейчас… Сейчас… Должен на нее посмотреть… Ришар Бракемонт… Должен… Нет, еще… Ришар… Ришар Браке…


Поскольку комиссар девятого округа не дождался ответа на свои звонки, он поспешил в гостиницу «Стивенс» и прибыл туда в восемнадцать ноль пять. В комнате номер семь он обнаружил тело Ришара Бракемонта, висящее на оконной раме, точно так же, как и трупы трех его предшественников. Только на лице умершего на этот раз застыло совершенно иное выражение — лицо исказил страшный ужас, а широко раскрытые глаза вылезли из орбит. Губы раздвинулись, обнажив крепко сжатые зубы.

К ним приник, перекушенный и раздавленный, большой черный паук со странными фиолетовыми пятнышками на брюшке.

На столе лежал дневник медика. Комиссар прочел и тут же поспешил в дом, что стоял через улицу. Там он убедился, что комнату на третьем этаже уже несколько месяцев никто не снимал и она стоит пустая.

Первоисточник: www.proza.ru
Автор: Василий Чибисов

— Вы неправильно смотрите.

Аспирант Аннушкин неловким движением поставил диктофон на паузу и с опаской посмотрел на декана. Профессор Кибиц не спешил бросать явно тонущему практиканту спасательный круг в виде наводящих вопросов.

— Лазарь Базираэлевич, тут… — заминка, которая обычно влечет за собой пересдачу, на этот раз был встречена на удивление терпеливо.

— Не торопитесь, Игнатий. Случай особый. Подбирайте каждое слово. От этого зависит сейчас ваша дальнейшая судьба.

Выходит, это бы не совсем очередной отчёт по практике. Или бред пациента заинтересовал профессора гораздо больше, чем возможность в очередной раз устроить своему подопечному муштру.

— Я думаю, здесь мы видим…

— Слышим.

— Слышим классический случай отказа от общения через навязчивое повторение. То есть персеверацию.

— Классический?

— По форме, — мгновенно нашёлся Игнатий. — Но не по структуре. Обычно отказ от общения обусловлен расстройством мотивации. Пациенту просто не интересно с нами и с окружающим миром. Однако этот пациент демонстрирует заинтересованность и общительность. Персеверация наблюдается только при попытке расспросить о страхах пациента.

— О страхах или о фобиях?

— О страхах. Фобии относятся к конкретному объекту. А здесь мы видим смутную тревогу, боязнь увидеть или узнать что-то лишнее.

— Это у вас, Игнатий, боязнь узнать что-то лишнее! Надо верить пациентам. Именно они пишут нашу науку, а не врачи. Кто вам сказал, что конкретного объекта нет? Ваш повседневный опыт? Вот ему бы я не доверял ни в коем случае. В психической реальности пациента объект просто прекрасно виден. Можно сказать, невооруженным глазом. Надо только правильно смотреть. Пациент ведь вам это талдычит на протяжении всего разговора! Ну-ка, включите запись снова.

Никогда еще профессор Кибиц не вступал в дискуссию с практикантами. Выходит, в этом клиническом случае не было правильного или неправильного варианта ответа. А было испытание на профессиональное мышление и определенную смелость. Да бог с ним, с мышлением. Только проверка храбрости: сможешь ли ты погрузиться в мир безумца, не испугавшись встретить там слишком реальные улики против рациональной картины мира?

«Конечно, смогу!» — вдохновленный переломной ситуацией в своём обучении, Игнатий без колебаний отмотал кассету к началу и включил запись.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, доктор.

— Как вас зовут?

— Ты же знаешь.

— Это для записи. Если не возражаете, конечно.

— Вольнов Евгений Палыч. Только давай без отчества, доктор.

— Хорошо. Итак, Евгений. Вы знаете, почему вы здесь?

— За звонки.

— А подробнее?

— Куда подробнее? Я звонил людям, чтобы предупредить их об опасности.

— По их словам, вы не предупреждали, а обзывались и грозили приехать и вступить в половые сношения с их родственниками.

— Ну... они не верили моим предупреждениям!

— Прошу вас, не плачьте. Мы сами можем их предупредить. Нам надо только знать — о чем?

— О картонном человеке.

— О фигурке человека, сделанной из картона?

— Нет, доктор. Никто его не сделал. Он сам по себе был и есть.

— Чем же он страшен?

— Он хочет, чтобы его увидели. И не хочет, чтобы его увидели. Он бегает где-то на самом краю сознания, как белая точка, как бумажный журавлик. Ему нравится, когда его замечают. И не нравится, когда его замечают.

— Остановите, — профессор Кибиц чертил уже на десятом листочке из блокнота очередную кляксу. — Вас ничего не настораживает?

— Настораживает, — подумав, признался Аннушкин. — Меня вообще многое здесь настораживает. Видно, что пациенту трудно общаться с людьми, но он преодолевает себя. Вся эта телефонная ругань — не более чем жест бессилия, признание собственной беспомощности перед людским скепсисом. Он любит людей. И ненавидит их. Эту двойственность он вкладывает в образ картонного человека.

— Хм. Признаться, я уж думал, что после многих лет обучения вы всё-таки стали настоящим специалистом.

— А я не стал?

— Специалистом? Конечно, нет. Вы не стали деревянным любителем исхоженных троп. И это радует. Любой дипломированный психиатр на вашем месте попросту поленился изучить эмоциональную сторону мотивов пациента. Чтобы признать за душевнобольным право любить и жертвовать собой… Для этого надо обладать особой смелостью.

— То есть я не провалил практику? Даже несмотря на гибель пациента?

— Да черт с ней, с практикой. Пора бы вам уже отбросить эти школярские замашки. Это ведь ваше боевое крещение. Так насладитесь красотой чужого безумия, не думая ни о зачетах, ни о кандидатской! И поделитесь со мной своими мыслями. А то надоели все эти шаблонные цитаты из медицинских справочников.

Никогда еще профессор Кибиц не был так откровенен со своими учениками. Более того, он сам и требовал от них «шаблонных цитат». Правда, те же практиканты и не хотели особо вылезать за поставленные границы. И только Игнатий часто предпочитал сугубо медицинской литературе самую «обычную» философию. Кант, Гегель, Ясперс, Фуко — лучшие умы из самых разных эпох порой понимали красоту человеческого безумия гораздо глубже, чем ведущие клиницисты.

— Хорошо. Делюсь мыслями дальше, — переведя дух, продолжил аспирант. — Для шизофрении характерно несоответствие содержания бреда и эмоционального фона. Кроме того, система бредовых идей может разрастаться, укрепляться. Но резкая смена «генеральной линии» практически невозможна.

— На самом деле возможна, — перебил профессор. — На поздних этапах психика бредящего больного не справляется с нагрузкой, и целые куски сюжета начинают выпадать из выдуманной реальности. Но, как я понимаю, это не про наш случай?

— Не про наш. Пациент находится в маниакальном состоянии. У него даже хватило сил отрезать себе часть ноги, не впадая в болевой шок. Все свои звонки он совершал, не обращая внимания на кровоточащую культю.

— И сколько звонков он успел сделать за один вечер?

— Около сотни. Вечером он провел себе ампутацию, всю ночь сидел на телефоне. И если бы случайно не дозвонился в местное РОВД, его бы так и не нашли.

— Поражает, не правда ли? Такое усердие.

— Нет, профессор. Это как раз типично. Я хочу всё же вернуться к смене сюжета и эмоциональному фону. Пациент одержим идеей картонного человека. Он боится собственного творения, и этот страх побуждает к «адекватным» действиям. Как правило, такие пациенты будут рассказывать о своих «преследователях» с легкой улыбкой, располагая к себе и изо всех сил вовлекая собеседника внутрь бредовой реальности.

— Да, этот факт вы верно подметили. Бессвязная ругань появляется на гораздо более поздних этапах деградации…

— … а здесь брань занимает вполне конкретное место в процессе общения. Пациент адекватно реагирует на равнодушие собеседников.

— Вот! Я не ошибался в вас, Игнатий. Вы сумели найти в странных действиях больного стержень адекватности. Значит, дальнейший анализ случая имеет смысл. Вот только я так и не увидел смены сюжета. Где она?

— Её трудно заметить. Я это понял скорее на интуитивном уровне. Сначала этот картонный человек был сам по себе, и эту внешнюю угрозу пациент хотел отвести от других людей. Но потом что-то произошло. И тот же самый образ стал внутренним.

— Пациент смог овладеть объектом бреда?

— Не думаю. Он скорее смирился с его существованием.

— Тогда где же тут смена сюжета?

— Пациент из наблюдателя стал созерцателем.

Профессор Кибиц посмотрел на Игнатия поверх очков. Вся мимика «старшего по званию» выражала явное неодобрение. Слишком явное, чтобы не быть постановочным отражением самоиронии.

— Аннушкин! Давайте попроще. Мы не после фуршета.

— Давайте я лучше запись включу дальше. Предоставлю слово пациенту.

— Евгений, а вы видели картонного человека?

— Думаю, что сегодня я попробую его видеть.

— Откуда же вы знаете, что он есть?

— Я его заметил!

— Где?

— О, доктор! Ты не поймёшь. Когда ты видишь темноту, где-то на краю скачут образы. А чуть дальше, за краем, опять темнота. Я всегда любил любоваться темнотой перед сном. Но однажды я заметил, что темнота за краем отличается. Она настоящая.

— А как вы достигаете края?

— Просто смотрю и жду, когда появятся образы. Потом перевожу взгляд чуть в сторону.

— То есть вы просто закрываете глаза и смотрите?

— Да. А потом начинаю замечать.

— И что же вы заметили?

— Много интересного. Там целый мир. Он пустой. Но интересный.

— Хорошо. Мир пустой. А как туда попал картонный человек?

— Доктор, ты тупой. Я же сказал, что он там всегда был. И есть.

— И сейчас есть? То есть я могу увидеть?

— Не можешь. Потому что сегодня его буду видеть только я.

— Хм… а заметить?

— Можешь! И я его сначала заметил. Смотрел-смотрел в темноту, а он взял и пробежал мимо. Далеко и быстро. В следующую ночь он был ближе. Потом ещё ближе.

— Хорошо. Давайте я тоже попробую его заметить. Я закрываю глаза и?

— Ты неправильно смотришь.

— Но мои глаза закрыты.

— Ты неправильно смотришь.

— А куда надо смотреть? Сюда?

— Ты неправильно смотришь.

— И здесь нам пришлось прервать собеседование. Так повторялось еще два раза.

— И где же тут персеверации? Где отказ от общения? — профессор испытующе смотрел на Аннушкина. — Он же пытался научить вас правильно смотреть.

— Не думаю. Похоже, что он просто боялся, что я на самом деле смогу заметить этого картонного человека. И что я не пойму разницы между «заметить» и «увидеть».

— А вы эту разницу поняли?

— Думаю, что да. Это как раз два бредовых сюжета. Первый сюжет: пациент наблюдает за темнотой и любуется сменой образов. В этом мельтешении он замечает особенную галлюцинацию, которая становится основой бреда. Её может заметить каждый.

— И поэтому надо всех обзвонить и предупредить? Несостыковка, Аннушкин.

— В этом состоит второй сюжет бреда. Когда картонного человека можно не только заметить, но и увидеть. Вот запись второй беседы.

— Вы также отпилили себе ногу.

— Это был не я. Это сделал картонный человек. Потому что ему не понравилось, что я его увидел.

— Но вы говорили, что картонный человек хочет, чтобы его увидели.

— Говорил. Я ошибался. Он хочет, чтобы его заметили. Но не хочет, чтобы его увидели.

— А в чём разница?

— Заметить можно случайно. Но когда ты смотришь и ждешь, а потом не отводишь взгляда, то ты видишь.

— Поэтому если я закрываю глаза и жду, то ничего не происходит?

— Ты неправильно смотришь.

— Ну и так далее, — Игнатий поставил диктофон на паузу. — После этой беседы я понял, что значит «неправильно». Заметить можно только случайно, спонтанно. И этим пациент занимался всю первую часть своего бреда. Во второй части он стал созерцателем. И почти сразу поплатился за это ногой.

— А чем он ногу-то отрезал?

— Не знаю. Обыск проводила милиция, а они особо не отчитываются. Но разрез был очень аккуратным, ровным. И таким… решительным.

— Профессиональным?

— Да.

— А пациент?..

— Без образования.

— Привыкайте-привыкайте. Наши подопечные и не такое вытворяют. Когда дело касается воплощения в жизнь бредовых идей, нет никого смелее и способнее. Так чего добивался пациент повторением этой фразы?

— Старался спасти меня. Боялся, что если я могу не просто заметить, но и увидеть.

— Заметьте, что вы помогли пациенту убрать раздвоенность. В первой беседе он не мог разделить два действия и метался между «хочет, не хочет».

— Да. Я уцепился за эту разницу. Предположил, что надо помочь пациенту «заметить» как можно больше внутренних образов.

— Зачем?

— Потому что пациент боялся «увидеть». Эта граница гораздо глубже, чем кажется.

— Замечать, чтобы жить. Видеть, чтобы погибнуть?

— Как-то так. И у меня получилось. Третья беседа была практически свободна от исковерканных смыслов и туманных рассуждений. Пациент был на удивление конкретен и последователен.

— Евгений! Мне кажется, я понял, почему я неправильно смотрю.

— Да неужели?

— Да. Заметить можно только случайно. И это безопасно.

— Правильно, доктор. Но не обольщайтесь. Я тоже поначалу думал, что в безопасности.

— Что же случилось?

— Сначала я просто любовался образами в темноте. И засыпал, когда образы тонули и распадались. Но со временем сон стал задерживаться. И я мог еще несколько секунд следить за неподвижной и чистой темнотой. Это абсолютно чёрный фон, а в ушах стоит звенящая тишина.

— Да, это состояние знакомо многим людям. Мне, кстати тоже.

— Поэтому я и звонил всем, чтобы предупредить. Однажды в этой темноте я заметил белого картонного человека. Он бежал куда-то по своим картонным делам. Я не придал этому значения. Через неделю я заметил снова. После этого я специально старался подольше не засыпать.

— Но ведь мы с вами уже поняли, что заметить можно только случайно.

— А я тогда этого не понял. Совсем не понял. И стал следить за картонным человеком. И он стал приближаться. Он становился больше, его контуры проступали резче. И картонные грани угрожающе сверкали, словно стальные лезвия.

— То есть, вы не просто замечали, вы видели и созерцали.

— Да! И картонный человек меня тоже увидел.

— Как вы это поняли?

— Картонный человек обернулся. Я не знал, что плоская картонка может быть такой объемной. Он просто обернулся. И отрезал мне ногу.

— Было больно?

— Очень. Но я решил, что должен предупредить всех. И стал делать звонки. Не смотри во тьму, не пытайся заметить. Иначе увидишь.

— Кажется, я вас понял. Хорошо. Я не буду смотреть во тьму. И всех остальных попрошу этого не делать.

— Спасибо тебе, доктор. Теперь я спокоен.

— И что?.. Что вы теперь собираетесь делать?

— А что мне еще остаётся? Хочу последний раз посмотреть на картонного человека. Столько грации в его движениях. Его контуры точны. Он распарывает темноту и не боится пустоты моего мира.

— Вы не боитесь?

— Боюсь. Я знаю, что картонный человек не простит меня. Возможно, завтра мы с тобой уже не сможем говорить, доктор.

— Вы хотите покончить с собой?

— Это сделает картонный человек. Мне, в общем-то, всё равно.

— Вы же понимаете, что нам придётся немного ограничить ваши движения?

— Смирительную рубаху надеть? Да не вопрос. Хоть две, доктор. Так мне будет спокойнее.

Профессору пришлось самому выключить диктофон. Игнатий впал в состояние лёгкого ступора и мелкими движениями ровных белоснежных зубов обкусывал онемевшие губы.

— Вы с нами? Игнатий! — Лазарь Базираэлевич на всякий случай достал из аптечки нашатырь. — Всё хорошо. В отчёте ясно написано, что после пары часов вашего общения у пациента исчезла практически вся симптоматика. И это не совпадение. Вы не просто излечили душевнобольного. Вы встретили и поняли другого Человека.

— Но это ведь не всё. Финал…

— А никто не обещал счастливой концовки! Это ведь психиатрия, Аннушкин. Здесь нет места счастью. Кроме того, это Ваше ночное дежурство выходит за пределы практики. Кстати, почему вы добровольно вызвались поработать ночью?

— Не знаю.

— А я знаю. Вы волновались за жизнь своего пациента. Похвально. Но завязывайте с этим. В остальном замечаний никаких нет. Я сегодня же разошлю лучшие рекомендации о вас в лучшие психологические центры страны. Выбирайте, какой хотите.

— А как же интернатура и прочее?

— И прочее? А вы что, всерьёз хотите быть психиатром в России?

— Я же для этого поступал сюда, рвался именно к вам в аспирантуру.

— Не для «этого», а для себя. Для себя. И для себя же любимого вам лучше сделать шаг в сторону. И уйти в более мягкую область. В гипнотерапию, скажем. Вы слишком зачарованы той реальностью, которую творит больной разум наших пациентов. И не готовы ко многим неожиданностям. У вас ведь есть вопросы по Вашему первому пациенту?

— Есть. Куда делись его глаза? Он же был зафиксирован. И у соседей по палате возможностей двигаться было не больше. Да там больше половины под такими лекарствами, что только к вечеру проснутся! Как?!

Профессор перечитал приложение к отчёту: «Во время внеочередного ночного обхода, произведенного по инициативе дежурного врача (практиканта), пациент Вольнов Е.П. обнаружен мертвым. У трупа полностью удалены глаза, включая пару зрительных нервов. Признаков присутствия посторонних в отделении не обнаружено. Признаков насилия не обнаружено. Предварительное заключение: у пациента случился очередной приступ, во время которого он нанёс себе увечья, несовместимые с жизнью».

— Какое жестокое самоубийство…

— Лазарь Базираэлевич! Он же был фактически привязан к койке. Его тело минут пять освобождали от «пут».

— Ещё раз вам советую. Бросайте медицину и мечты о клинической практике. Вы слишком охотно вкушаете плоды чужого безумия. Таких необъяснимых случаев вам встретится ещё не одна сотня, — профессор ободряюще похлопал ученика по плечу. — Привыкайте, коллега!

Первоисточник: mrakopedia.ru
Автор: siehre

Я работаю упаковщиком в известной сети бакалейных магазинов. Если вы когда-нибудь были в юго-восточной части США, вы видели её. Компания ставит обслуживание клиентов превыше всего. Клиент, конечно, всегда прав, но с нами он скорее ВСЕГДА ПРАВ. Так что мы должны предложить каждому покупателю помочь погрузить товары в машину. Я не против, если кто-то действительно нуждается в помощи, например, измотанный родитель с маленьким ребёнком или пожилой человек. Но меня бесят богатые люди с огромными внедорожниками. Я всегда могу их отличить от других. Это те люди, которые носят солнцезащитные очки внутри помещения, шорты и топ-сайдеры и воняют одеколоном. И ещё обычно они разговаривают по мобильнику.

Единственная хорошая черта этих людей заключается в том, что они обычно дают чаевые. Технически, мы не должны брать чаевые, так как это против политики компании. Но к счастью для нас, много кто думает, что это вздор. Так что после того, как мы отказываемся, они кивают, подмигивают и кладут несколько купюр в наши ладони. Я не жалуюсь. У меня маленькая зарплата, и мне нравится получать дополнительный доход. Если ты чувствуешь себя лучше, когда сначала обращаешься со мной как с дерьмом, а затем даёшь три доллара, то почему бы и нет?

Несколько дней назад я обслуживал своего самого нелюбимого клиента, так что день и так выходил дерьмовым. Следующим был мужик постарше со своей дочерью-подростком и тележкой, забитой дорогими вещами. Он выглядел так, как будто начнёт ворчать на меня, если я хоть один из пакетов запакую слишком плотно. Я обречённо вздохнул, улыбнулся и принялся за работу. Боковым зрением я заметил, что девочка вовсю смотрит на меня. Я почувствовал, как у меня покраснели щёки. Я не привык к такому вниманию. Кроме того, она была красивой.

«Вам нужна помощь?» — конечно же, они согласились. Отец слегка толкнул тележку в мою сторону, не спуская глаз с дочери. Он пошёл спереди, крепко держа её за руку и ведя меня к дорогому автомобилю. Я думал, что это как-то странно, но оправдал тем, что отцы могут быть слишком заботливыми.

Он открыл багажник, и я начал загружать покупки. Типично для таких покупателей он пошёл к водительскому сиденью и сел в машину, не поблагодарив. Девочка медлила, наблюдая за погрузкой. Я услышал, как мужчина крикнул из машины, а затем она быстро вложила в мою руку деньги. Я сказал «спасибо» и сразу же спрятал их в карман. Она странно на меня посмотрела: как будто она была напряжена или собиралась заплакать. После этого девочка села в машину, и они уехали.

Я почти не думал об этом, пока не закончил смену. Я вспомнил о чаевых и с предвкушением достал их из кармана, собираясь потратить на шоколад или газировку. Я был в замешательстве, когда увидел скомканный лист бумаги вместо купюр. С любопытством я развернул его и обомлел. У меня затряслись руки, когда я прочитал написанное в спешке сообщение:

«Это не мой отец. Помоги мне».

Источник: http://mrakopedia.ru/

Привет всем. Я пишу это, во-первых, потому что мне очень страшно сейчас. Во-вторых, потому что я давний гость имиджборд, и да, "здесь все мои друзья". В-третьих, потому что мне нужна помощь, не сто рублей задонатить, а всерьез. Нужна сильно.

Сейчас я напишу, что со мной было в последние две недели, и это, пожалуй, сойдет за крипипасту. В конце я объясню, какая мне нужна помощь, и если есть хоть малейший шанс на то, что вы можете ее оказать - пишите на фейкомыло need.help.sn@mail.ru Заплатить прямо сейчас не смогу, но сочтемся потом. В комменты, где вы это прочтете, лучше не писать. Кто будет репостить текст: пожалуйста, не удаляйте адрес почты! Сегодня 25 марта 2016 года, и если вы читаете это значительно позже, значит, всё уже, так или иначе, разрешилось.

Короче. Мне 32 года, в прошлом я программист (скорее веб-макака), сейчас работаю трубочистом в ДС. Да, натурально трубочистом. Обычно для всех новость, что такая профессия еще существует, но да. В трубочисты попал случайно, три года назад, когда сдохла микростудия, в которой мы на аутсорсе пилили автоматизированные бизнес-процессы для всяких контор и заводов, а еще магазины на друпале и вордпрессе (куда без них). Кризис, вся херня. Вообще говоря, я искал вакансию промальпиниста, но случайно наткнулся на эту.

Название конторы я писать здесь не буду, их даже в ДС не так много. Всего в конторе девять человек: три бригады по двое, шеф (вменяемый вполне мужик), бухгалтерша и то ли зам, то ли секретарь - я так и не понял, что точно делает этот хлыщ, кроме как ищет клиентов, звонит и ведет группы в соцсетях. Имеем небольшой, но стабильный гешефт. Занимаемся монтажом и обслуживанием дымоходов для каминов и бойлерных, вентконструкций в офисах, здоровенных койлов в торговых центрах, ну и, конечно, чистим те самые дымоходы (и не надо шуточек про дымоходы, уже не весело). Но чаще чистим и обслуживаем вентканалы в панельках. От чего чистим? Поверьте, оно ужасно засирается, особенно в старых домах. А в заведениях общепита вентиляция изнутри - зрелище просто блевотное.

Точнее, мы занимались этим, я туда точно не вернусь, и в свете событий - конторе кирдык, скорее всего. Я лично вообще собираюсь переезжать в деревню, как только продам свою квартиру, и к панельным домам-городам больше приближаться не буду никогда. И вам советую, но кто послушает-то.

На самом деле это целая наука, что касается трубочистов. На все есть нормативы, проектная документация, планы проверок и ТБ; от вентиляции (схемы закладки, соблюдения ГОСТов, материалов итд) напрямую зависят ваши шансы выжить, случись в помещении пожар (и случится ли он вообще). Если древняя старуха-соседка забудет перекрыть газ, от состояния вашего вентканала зависит, подорвется весь подъезд, или таки нет. Сотни нюансов, которые я расписывать не буду, гуглите сами, если охота. Отдельно отмечу, что в России - какой сюрприз - на нормативы и ТБ все кладут с прибором, ваше ЖЭУ/ТСЖ не исключение, уж поверьте.

Большая часть работы - на крышах панелек и сталинок. Старых домов меньше, так как тут не Питер, но у них с вентиляцией обычно самый швах, а к нам обращаются тогда, когда уже совсем жопа, когда на кухне чуешь, чем сходивший в сортир сосед отобедал. Инструмент у нас самый простой: гиря и ерш на длинном тросе, как в средние века. Этим пробиваем и чистим вертикальные шахты. Для горизонтальных есть гибкий стальной тросик, как у говночистов. Страховочные пояса еще. Из современного: широкоугольная камера с подсветкой из светодиодов на конце длинного гибкого щупа. Щуп проталкивается с крыши в вентиляцию любой конфигурации, картинку смотрим на ноутбуке или мониторчике от автомобильного регистратора - так осуществляется первичное исследование состояния канала, поиск причин засора итд.

Кстати, иногда еще шабашим тем, что по просьбе ЖЭУ устанавливаем в стояке заглушку на трубе, идущей из квартиры злостного неплательщика. Не совсем наш профиль, но... Так что знайте, если вы должник - есть на вас управа. Унитаз захлебнется дерьмом, а вы побежите платить, лишь бы заглушку убрали. Насчет законности не знаю, но, бают, эффективно.

Ну все вроде, ситуацию в целом очертил. Теперь сама история, извините что будет коротко - нервы не железные.

∗ ∗ ∗

К нам обратился мужик с жалобой на посторонние предметы в вентканале. Чтоб вы понимали, вентаканал есть в каждом подъезде, вертикальная шахта немалого сечения, идущая с первого этажа и кончающаяся на крыше такими "домиками" - вы их видели. Иногда есть отдельные каналы-сателлиты под туалет и/или кухню. Строение зависит от серии дома. Канал бывает бетонным или жестяным. Его может быть видно в квартире (выступающий из стены распределительный короб). Проходит в каждой квартире, ветвится на отдельные помещения трубами более узкого сечения. Чего только люди не делают с ним: свои рукожопые врезки с вытяжек, иногда прямо в общую шахту - чем нарушают схему давлений в ней и воняют своей готовкой на три этажа вверх и вниз; пускают там провода; ставят клапана, перегородки; некоторые вообще его ломают, чтобы поставить бытовую технику, или забивают нахрен. В общем, смиритесь с тем, что за стеной вашей квартиры есть вертикальная шахта, в которой царит тьма и постоянно гуляет затхлый ветер.

С мужиком-клиентом история была такая, что его малой сын и жена говорили, что по ночам что-то стучит им в стену, и вроде как неравномерно, с интервалами, но потом стуки и поскребывания повторяются. Стучало в стену туалета (санузел раздельный). Сперва грешили на поехавших соседей, но нет - их в то время вообще не было в квартире. Мужик простучал стенку и смекнул, что что-то долбит ему из вентиляционной шахты. Малой его так и спрашивал: кто, мол, там стучит за стеной? Ссаться начал по ночам, или еще что. Короче, мужик нашел нас и вызвал. На первичный осмотр приехал я один, я с ним и говорил. Вообще бригада меньше чем из двоих по ТБ состоять не может (выебут в случае чего и контору лицензии лишат), но первичный можно и одному.

Если вы решили, что вот она - крипота, то разочарую. Ситуация достаточно обычная, в шахте может оказаться что угодно, вплоть до кошки или голубя: всякий мусор, тряпки, пакеты итд. Обычное дело. А стучало оно и днем, просто днем шумно и не слышно. Да и воздушные потоки ночные от дневных немного отличаются. А причина стуков - в шахте всегда ветер, и то говно, что там застряло, банально раскачивается. Просто малой попался впечатлительный, ну и клиент занервничал.

Взял я, в общем, ключ от чердака в ТСЖ, расписался, полез. Нашел нужный выход. Разложил на гудроне крыши моток троса с гирей, ноут, бобину кабеля от камеры; начал проталкивать камеру вниз по шахте, закурил заодно. Все как обычно. Гирю я с собой взял, чтобы, если получится, быстро прочистить шахту. По ТБ работать одному нельзя, но и шеф по головке не погладит, если бригаду лишний раз придется из-за ерунды гонять. Здание, кстати, было - двенадцать этажей панелька, серия П-46, если кому интересно. В общем, травил я себе кабель потихоньку, посматривал на экран. На экране - рывками перемещение вперед (на самом деле вниз) по бетонной шахте, довольно чистой, кстати. Картинка типичная, видно вперед на пару метров, дальше чернота.

И вот тут случилось говно, ребята. Полное говно. На кабеле есть метровые пометки желтой краской, которые я считал. Клиент жил на седьмом этаже, поэтому как я к месту приблизился - стал смотерть в монитор не отрываясь. И заметил, что вместо поросли сухой пыли на одной из стенок канала что-то вроде черной-бурой слизи с комочками и наростами. Но только на одной. Немного похоже бывает от самодельных кухонных вытяжек, которые и жир с салом с плиты всяко затягивают. Но тут оно было скорее как плесневые "сталактиты" среди слоя густой жижи. Поблескивало в свете диодов, как влажное. И чем больше я стравливал кабель, тем наросты становились длиннее и кустистее, что ли. Я хер к носу прикинул, провод повертел, и понял, что грязная - та стенка, которая прилегает к квартире клиента. И такое дерьмо на ней наросло, что впору СЭС вызывать, серьезно. Абсолютно нездоровое что-то, болезненно-бурое и мягкое. Ну, это мне показалось, что бурое - камеры у нас черно-белые, картинка монохромная.

Точно на уровне седьмого этажа я остановился, но там не было ничего, кроме этой самой плесени. Ничто не зацепилось, болтаясь, за провод или арматуру, ничего такого. Подумал еще тогда, помню, про то, какие споры эта растительность может распространять по всему дому. Стал спускаться и заметил, что со стеной шахты что-то не так. Вернулся назад. И вот стою я на крыше, в своей робе, держу кабель, смотрю в сторону на ноутбук и натурально охуеваю. На бетонной стене общей шахты на уровне квартиры клиента, покрытые плесенью, но все равно отчетливые выбоины, царапины, недоковырянные дырочки какие-то - полное ощущение, что кто-то очень долго лез сквозь железобетон, и успешно лез: я вижу арматуру, а сами углубления глубиной сантиметров пять-шесть, сама стенка не намного толще.

Здесь я занервничал, да, но болезненным мистицизмом отродясь не страдал, да и не пацан уже. Может, при строительстве обкололи бетон, а плесень лезет из чьей-нибудь кладовки в подвале, где три мешка картошки на год забыли. В общем, стал опускать камеру дальше, решив дойти до низа - длина кабеля позволяла, конечно. И так оно и оказалось, на пятом этаже уже все стены шахты были в толстом слое плесени. Старался, как мог, не изгваздать провод. На уровне третьего этажа из темноты на границе видимости на меня уставилось безглазое белое лицо.

Это было похоже на неподвижную маску из фаянса, смотревшую прямо в объектив. На месте глазниц - черные дырки, больше не видно ничего. От внезапности я на долю секунды отпустил кабель, и он скользнул на метр вниз под собственным весом. Картинка на мониторе прыгнула вперед, прямо к белому лицу. Ничего все равно не увидел, только эту маску и темноту за ней. Но когда я тут же крепко схватил кабель, лицо стало приближаться само.

Матерясь от ужаса, я как мог быстро вытягивал кабель, уставившись в монитор выпученными глазами. Взмок насквозь холодным потом, стало тошнить. Неподвижное лицо то пропадало в темноте, то оказывалось близко к камере. Оно преследовало светящуюся камеру, и оно, как я понял в один момент, добралось бы до крыши. Клянусь, я уже слышал из отверстия шорох и хлюпанье, с которым оно перемещалось там внизу.

Кажется, уже даже не матерясь, а поскуливая, как побитая собака, я на автомате наступил на шнур, нагнулся, подобрал гирю и бросил ее в шахту. Гиря мягко ударилась об эту тварь и сшибла ее вниз - это я понял по тому, как разматывался трос. Тварь не издала ни звука, но шорох и хлюпанье прекратились.

Какое-то время у меня ушло на то, чтобы выбрать весь кабель целиком. На мониторе было пусто. Когда камера вылетела из трубы, потерял равновесие и ударился спиной о перила крыши, чуть не упал. Затем выбрал трос с гирей - вся гиря была в том черном, типа отработанного моторного масла, а пуще того шомпол. Обтер о крышу, о штаны спецовки, покидал все добро в сумку и сбежал. Поехал сразу домой. По пути гнал, разбил бампер о бордюр, ну и хрен с ним - машина моя, а не конторы. Дома разделся, робу сунул в корзину, мылся кипятком. Мне почему-то казалось, что если на мне будет та слизь, тварь с пародией на лицо сможет найти меня по запаху. Позвонил, сказался больным. Сказал, что по последнему клиенту при первичном обследовании ничего не увидел. Вечером встретил дочь из школы, накормил и рано отправил спать. Достал водку из морозилки и напился. Утром стало полегче, хотя раскалывалась башка.

День я сидел дома и думал обо всем этом. Позвонил хлыщ с работы. На утро записал меня в бригаду на выезд к тому самому дому, доделать дело. Сказал ему, что завтра выйду. Вечером забрал дочку из школы сам.

Я видел то, что видел, понимаете. Я не решил, что мне, там, "почу-удилось" или вроде того. Но с работой сейчас все очень плохо, а у меня малая дочь, и я не рокфеллер. Вдвоем с напарником уже вроде и не так страшно. Про себя решил, что посмотрим вместе до седьмого этажа, ниже не пойдем, а просто свалим оттуда. Не нашли ничего и не нашли. Короче, успокоил я себя. Вечером еще выпил для храбрости.

∗ ∗ ∗

Утром заехал в контору за Серегой, напарником. Выдвинулись. На крыше я первым делом надел пояс и пристегнулся карабином к перилам. Серега хмыкнул, но ничего не сказал. По ТБ так и так надо пристегиваться, даже на плоской крыше. Но сам он не стал. Начали опускать камеру ("не, ну бля, не может же там ваще ничего не быть, что-то болтается же"). Я травил, Серега смотрел на экран и командовал. Плесень на стенках теперь доходила до 11 этажа, Сергей вслух рассуждал, что это может такое быть. Я молчал, про себя повторял, что ниже седьмого не пойдем, хоть ты что. Но ниже и не понадобилось - эта тварь ждала нас на седьмом. Понимаете, устроила типа засаду.

Мне экран ноута видно не было, но я все понял, когда Серый закричал. Тут же провод выдернули у меня из рук с такой силой, что если бы не перчатки - пиздец ладоням. На этот раз все было очень быстро. Я успел услышать из вентканала шум и бульканье, и что-то еще, отпрыгнуть в сторону - Серега как раз поворачивался - и выход канала будто взорвался, жестяной навес от дождя над ним улетел, громыхая, в сторону; из черного провала во все стороны брызнули какие-то гадкие черные нити или полоски. Был звук вроде взлетающего реактивного самолета: глухой утробный вой, повысившийся за секунды до уровня истошного визга. Видимо, часть шума издавал я - я орал, и не мог остановиться. Под этот визг мне показалось, что над краем кирпичной кладки, среди клубящейся и липкой на вид массы, показалось то самое бесстрастное лицо-маска. Но смотрело оно не на меня. Сергея схватила поперек тела черная лента, почти прозрачная на просвет, как нефтяная пленка. Его сразу затащило внутрь шахты - он даже не успел до конца повернуться, не успел завершить свое движение. Поднялся в воздух и с криком, сложившись пополам, пропал в отверстии, слишком узком для человека. Меня что-то ударило в грудь, и, опрокинувшись за перила ограждения, я упал с крыши. Окончательно отключился уже в падении.

∗ ∗ ∗

Придя в себя от резкой боли в животе, я был не испуган, а предельно спокоен и сосредоточен. Сразу понял, что вишу на страховке на высоте двенадцатого этажа, а поверку наша страховка последний раз проходила при царе горохе. Но все же она меня спасла.

Как скалолаз, цепляясь за веревку и упираясь ногами в стену, я взобрался обратно на крышу. Там был бардак и пятно черной дряни трех метров в диаметре, с центром в виде выхода вентканала. Никакой крови не было. Сняв свой последний комплект спецовки на чердаке и оставшись в майке и трениках, я сел в машину и поехал в школу. Забрал Настю с урока странно на меня поглядевшей математички, объяснил ей, что какое-то время надо посидеть дома. Позвонил на работу и сказал, что увольняюсь, после чего вытащил и выкинул симку.

Пару раз кто-то приходил и звонил в дверь, но я даже к глазку не подходил. Завучу объяснил по домашнему телефону, что Настя по семейным обстоятельствам какое-то время не будет ходить в школу, взял задание по домашке вперед. Почти две недели все было нормально, я выходил только в магазин возле дома. В конце-концов, я успокоился. Живем мы на другом конце Москвы от того дома. Работы у меня больше нет, но есть тысяч шестьдесят в заначке, на какое-то время нам хватит. Зарегистрировался на фрилансерских биржах, решил тряхнуть стариной.

Все стало очень плохо вчерашней ночью, когда дочка растолкала меня, храпящего на диване, и спросила: "пап, а кто там стучит за стенкой?".

Вот так вот. Кто стучит за стенкой.

Это было вчера. Тот мужик сказал, что до того, как он нас вызвал, "стучало" неделю. Значит, я видел повреждения на бетоне, возникшие за целую неделю. Значит, у меня есть какое-то время до того, как эта сука проест себе дорогу в квартиру. Видимо, сопутствующие каналы, идущие на ванную и туалет, для нее слишком узкие. Не знаю, как она нас нашла. Наверное, это моя вина - я только недавно постирал ту спецовку, на штанине которой оставалась черная слизь. Наверное, у твари с ненастоящим лицом отличный нюх, и две недели она ползла за мной, перетекая по ночам из подвала в подвал, через половину города. Сегодня я поставлю в туалете ловушки и куплю у знакомого с рук его Сайгу и все патроны, что есть.

А теперь я объясню, какая помощь мне нужна. Мне некуда пристроить дочь. Ее нужно обязательно отсюда убрать. Она отличная девчонка, очень воспитанная, и не принесет вам никаких проблем. Я буду регулярно ее навещать, все расходы и издержки вам возмещу. Никаких родственников ни по моей линии, ни по линии ее покойной матери у нас нет. Мне нужно, чтобы вы приняли ее у себя - не надолго, на пару недель. Если у вас есть свои дети - еще лучше. Уверен, что тварь идет именно за мной, так что вам ничего не угрожает. А через две недели я со всем этим, так или иначе, разберусь. Я собираюсь продать квартиру, если получится - пусть даже дешевле, чем мог бы, - и уехать с ней в деревню в Тверской области. Есть там один вариант. Мы сбежим. В сельских домах нет подвалов и вентиляционных шахт. Так что, если у вас есть хоть малейшая возможность пристроить Настю у себя - пожалуйста, как можно скорее напишите по указанному мылу. Пожалуйста.

А с тем, что стучит за стенкой, я, уж поверьте, разберусь.

ВНИМАНИЕ! Шок-контент.
ВНИМАНИЕ! Ненормативная лексика.

Автор: mikekekeke
Источник: http://hivemind.me/thread/1523.html

МЕЖДУ НЕБЕСАМИ И ПРЕИСПОДНЕЙ

Между небесами и преисподней, на бескрайних просторах зелёного холма стоит хата. Хата просторная, с наличниками на окнах и трубой, огороженная невысоким, но крепким забором, выглядит добротно. Есть и для скотины сарай и для инструмента, и загон небольшой и курятник. Всё построил мужик, сам. Звать мужика Прохор. "Густо замешан да крепко выпечен", говорили про Прохора. Высокий и широкоплечий, немногословный, но дружелюбный. По хозяйству не ленился и соседям помогал не раз. Жил далеко не бедно, но достатком не кичился.

Жил Прохор не один — с женщиной и двумя детками. Детки, Лёша да Маша, были не его, но почитали за отца. Женщина-Наталья некогда являлась вдовой и наружности была весьма милой. О прошлой жизни говорить не любила, а Прохор особо и не спрашивал. Жили вместе они не первый уже год, и уже не второй и не третий. Казалось, во всём друг дружку устраивали, сильно ни разу не ссорились. Наталья была скромной, в быту толк знала, за домом и огородом следила, готовила сытно и вкусно, детки всегда благообразны и не избалованы, Прохор вниманием не обделён. В ответ и Прохор относился к ним с заботой и уважением. Сам он тоже был когда-то женат, но погибла жена в пожаре в прежнем его доме давным давно.

И вроде всё шло своим чередом, неторопливо, но уверенно. Корова да козы давали молоко, конь изрядно таскал и плуг и телегу, порося и кроли прибавляли в весе, картофель и прочие лезли из земли в изобилии. Детки тоже подрастали и не чурались работы. Вот только куры…

Кур у Прохора было не мало, штук 40. Двух пород – мясная и яичная. И началось с ними что-то неладное. Куры стали пропадать. По одной-две в неделю. Заметили беду не сразу - не каждый же день их считать, но в воскресенье утром не вышел на выгул один петух. Детки заметили. Сначала сами пытались отыскать, излазили весь курятник и в округе посмотрели, но петушка не нашли. Прибежали в дом, рассказали Прохору с Натальей. Отправились на инспекцию все вчетвером. Действительно - петушка не хватает. И в курятнике нету, и у скотины в сарае, ни в компостной яме, ни в выгребной. Даже в доме проверили - нигде нет. Озадачился тогда Прохор, пересчитал кур. Кур оказалось 36 - совсем не хорошо. Убежать могли, конечно, но раньше ведь не сбегали. Да и загон у них добротный и курятник - не сбежишь особо. Стал Прохор кур считать регулярно. Спустя 4 дня кур стало 34. А ещё через 6 дней - 33.


ПЁС

Внимательнейшим образом обследовал Прохор курятник и загон. Никаких следов проникновения, или взлома, или ног, или лап. Поставил Прохор капканов различных в изобилии, на дверь курятника привесил крепкий замок. Цепь для пса удлинил, чтобы до курятника с запасом хватало. А Пёс цепной был отменным и большим. Беспощадно лаял на чужого, кто смел приблизиться к хате, но без команды никогда не нападал. Шерстью был мохнат и богат острыми зубами в пасти. "Стереги моих кур" говорил ему Прохор каждую ночь, и пёс стерёг. Да только в конце очередной недели нашёлся преданный сторож за курятником больной, обессилевший и весь седой. Капканы стояли на месте и выглядели нетронутыми, замок был крепко заперт. Кур осталось 30.

"Что же случилось, Пёс?", спрашивал Прохор пса. Но тот лишь слабо поскуливал и не мог пошевелить ни единою своею лапою. На теле его не нашлось ни царапины ни другой раны, только шерсть была бела как снег, а в глазах стояли слёзы и читался животный страх.

К обеду Пёс, казалось, оправился и исправно ел суп из своей миски, виновато поглядывая на хозяина. Но Прохор не винил пса. Не раз они напару ходили на кабана и лося, и никогда пёс не трусил. Всегда он был возле, неистовым лаем своим способный запугать даже ошалевшую кабаниху или даже кинуться на медведя, спасая хозяина. Да и шерсть опять же. Значит дело с курами было ой как не чисто. С приходом вечера Пёс долго и тоскливо смотрел на катящееся за горизонт Солнце, а с наступлением темноты забился в самый далёкий угол своей будки и не вылезал до рассвета.


МИЛИЦИЯ

Десяток кур — это уже совсем не шутки. Вызвал Прохор из района участкового. Участковый был Володькой — парнем молодым, но толковым. С хуторянами ладил, в каждой проблеме разбирался с усердием. На своём стремительном велосипеде явился на второй день после звонка, всё выслушал внимательно. Осмотрели они напару с Прохором курятник, загон, для скота сарай. Осмотрели вокруг дома и дом. Осмотрели огород. Даже лесок неподалёку осмотрели. Ничего подозрительного. Даже глазу зацепиться не за что. Но ведь десять кур — не шутки. И пёс. Пёс в прошедшие два дня будто сник, ел плохо, не лаял по своему обыкновению, из конуры ночью не показывался. Решил Володька загостить пару дней. Прохор был не против. К тому же Наталья и детки не на шутку перепугались из-за пса, а с милиционером оно как-то спокойнее себя чувствуешь. Всё таки их обучают этому делу.

В тот же самый день повесил Прохор над курятником лампы - четыре штуки. Теперь из окна в кухне всё было видно как на ладони: и сам курятник и порядка пяти-шести метров вокруг. Володька предложил натянуть тонкой лески и сделать сигнализацию из привязанных к леске железяк. Так и поступили - лишним не будет. Железяки приладили прямо под окном, чтобы слышно было. Испытали - работает на славу. Решили пару ночей посидеть на кухне, будто в засаде. В дальнем углу оставили свечу, так, чтобы можно было едва различать предметы, но с улицы увидеть что происходит внутри было почти невозможно. Сидели, пили чай, говорили вполголоса про житьё-бытьё.

Володька сам оказался из большого города. После армии пошёл он в милицию, по стопам отца. Но долго в городе не задержался. Как это бывает — арестовал не того, кого начальство разрешает и кого начальству разрешают. Отправили от греха подальше в район. Но он вроде как и не жалел. Тут проще всё, честнее. Так вот уже 4 года служит службу, притёрся, вроде как и даму сердца себе отыскал, может и жениться уж пора. Ну да там видно будет.

Рассказал он Прохору, что после звонка навёл справки, поговорил с местными. Ни у кого скотина не пропадала, в дом чужие не залезали, в огород тоже. Вообще никого подозрительного в округе не видели. Позвонил затем начальству — узнать не сбежало ли кого из колонии-поселения в шестидесяти километрах от хуторов. Ответили, что никто не сбегал, сообщений не поступало. Поделился Володька мыслями, что может зверь это или недоброжелатель из соседей. Прохор подозрения отмёл. С соседями в дружбе. Да и опять же, ни зверь ни сосед такого с Псом сотворить не смог бы. Пёс и сам зверь похлеще многих. Составили планы на утро.

Так и проговорили. Ночь прошла тихо.


БЕДА

С утра снова оглядели всё вокруг — ничего. У курятника следов нет, замок и леска не тронуты, куры и остальная скотина беспокойства не выказывают. Широкий двор пуст. Чересчур пуст даже. Что-то было не так, не хватало чего-то. Прохор окинул двор взглядом - взгляд упёрся в будку. На дворе не хватало Пса. Скорым шагом подошли к будке, заглянули внутрь. Пёс лежал в углу. Выглядел он уставшим, дышал тяжело, седая шерсть свалялась комками. Прохор вытащил пса на воздух, отцепил ошейник и отнёс в дом. Дома детки с Натальей тут же принялись пса выхаживать: вымыли, вычесали, дали мяса кусок, гладили и говорили ему поправляться. Пёс, казалось, чуть повеселел и принялся есть. Прохор смотрел на него мрачнее тучи, в воздухе повисла тревога.

К вечеру пёс совсем оправился, ел с аппетитом и будто воспрянул духом. Выпустили его во двор, к будке прицеплять не стали. Закончив дела свои до сумерек, Прохор отыскал Володьку, который делал милецейские свои изыскания. Отправились ужинать. После ужина пересчитали кур — все на месте. Проверили двери и замки. К десяти вечера Наталья уложила деток спать, пожелала Володьке с Прохором спокойной ночи и отправилась спать сама. Прохор выглянул во двор, крикнул пса, приоткрыл дверь. Но Пёс решительно сидел у будки, в дом идти не хотел, бодро глядел на своего хозяина. На сердце вроде полегчало. Прохор прикрыл дверь, но запирать не стал.

Ночь выдалась тёплая и ясная. Проговорили мужики на посту своём до полуночи. В первом часу ночи Володьку сморило — налазился по курятниками, да чердакам, умаялся. Прохор глядел в окно, глубоко задумавшись, прокручивая в голове прошедшие дни, вспоминая испуганные глаза Пса. Потом мысли его побежали в прошлое, когда он 8 лет назад взял пса совсем маленьким щенком. Породу Прохор не помнил. Помнил, что любила таких собак Людмила — его бывшая жена. Вспомнил лицо Людмилы, простое, но красивое, её русые волосы, всегда убранные в тугую косу. Вспомнил, как в минуты близости распускала она эту косу, и волосы густыми локонами словно языки пламени волновались на простынях вокруг её головы в такт обоюдному движению тел. Но вот будто пахнуло жаром. Волосы Людмилы взметнулись с простыней пламенем уже настоящим. Обожгли лицо. Со всех сторон окутал Прохора звук пожарища. Завывало пламя, трещали доски. Людмила глядела на него не моргая окутанная языками огня. Глядела. Глядела.

Проснулся Прохор весь в поту, сердце бешено колотилось. Приснилось. Не заметил как уснул. Ткнулся лицом в тёплый чайник на столе — вот тебе и пожарище. Ох, господи, что за наваждение. Володька всё так же дремал. Но звук! Звук пожарища не пропал. Даже не пожарища, скорее… Прямо у левого уха, будто кто-то скребёт в окно! Тут Прохор заметил, что Володька уже проснулся — он оцепенело смотрел в окно и изо всех сил упирался руками в стол, так что стул, на котором сидел милиционер, медленно со скрежетом начал отъезжать назад. Резко повернулся Прохор к окну — и увидел там Пса. Встав на задние лапы, с пеной у рта пёс бил лапами в окно, царапая стекло когтями.

Опрокинув стул Прохор кинулся на улицу. Пронёсся через комнату, сшибая по пути мебель, дёрнул ручку входной двери — заперто. Дернул ещё — заперто. Изнутри, на засов. Выдернул засов из пазов, схватил как дубину, распахнул дверь и бросился бегом к кухонному окну. Позади он услышал топот Володьки — очухался видно. Милиционер выскочил на крыльцо, заорал "Стоять всем на месте!" и пальнул дважды в воздух. Всё это Прохор слышал уже забегая за угол дома. Ноги несли его быстрее ветра, руки крепко сжимали большой тяжёлый засов.

Пёс лежал под окном. Его могучее тело было опутано цепью вдоль и поперёк, той самой, что была прикреплена к будке. Будка была тут же — выворотив из земли несущие балки и не имея возможности выпутаться, Пёс протащил её сначала до двери в дом, а затем до окна на кухне, чутьём своим узнав местоположение хозяина. Прохор огляделся, присел рядом с псом. Огляделся ещё раз - никого не заметил. Положил засов на землю, но так, чтоб в случае чего тот был под рукой. Склонился над собакой, принялся распутывать цепь. За спиной раздались шаги, остановились рядом. "Огляди скорей курятник", — попросил Прохор не оглядываясь. Шаги удалились. Пёс тяжело дышал, свесив язык на бок. Цепь местами была намотана так плотно, что практически душила его. Глаза, полные ужаса и осознания собственной беспомощности не мигая смотрели на Прохора. "Потерпи чуток", — проговорил он и принялся распутывать цепь. За спиной снова послышались шаги, донеслось частое дыхание.

— Пойду курятник осмотрю, на дворе никого нет, — раздался голос Володьки.
— Ага, — бросил в ответ Прохор и продолжил распутывать цепь, приговаривая "Потерпи, потерпи, чуть-чуть ещё осталось". Внезапно в голове будто что-то щёлкнуло.
— А как же… — начал было Прохор, оборачиваясь, но Володька отошёл уже прилично и его не услышал. Страх волною поднялся из живота, пробежал мурашками по спине и руками, зашевелил волосы на голове. "Иисусе… А кто же в первый раз подходил?". Прохор оцепенел, глаза его широко распахнулись, но ничего не видели, рука потянулась к засову.

Пёс принялся скулить и слабо скрести лапой руку хозяина. Это помогло отогнать сковавший Прохора ужас. Он быстро высвободил пса из пут, взял на руки и отнёс в дом. Внутри, поодаль от двери, стояла взволнованная Наталья, кутаясь в платок. Со второго этажа на лестнице высунулись детки. "Пригляди за ним", сказал Прохор и передал пса на руки Людмиле. Сам же поспешил к курятнику.

Лампы работали в полную силу; курятник было видно словно днём. Милиционер стоял возле: опёрся на переднюю стенку плечом и нервно курил. "Нету тут никого, — сказал он приближающемуся Прохору, выдыхая клуб дыма. — Если и были, то ушли. Всё оглядел". Сигарета подрагивала в пальцах Володьки.

— Ох и пересрал же я, — буркнул он виновато.
— Ничего, бывает, — спокойно ответил Прохор, будто погружённый в свои мысли.
— А Вы быстро среагировали, как спецназовец какой.
— А? А это… Да. Наследственность у меня хорошая. Отец и дед в спецвойсках служили.

Оба задумчиво упёрлись взглядами в дверь курятника и замок. Всё накрепко заперто. Володька присел на корточки, взял замок в руку и внимательно оглядел — вечером он прилепил тоненькую волосинку поперёк отверстия для ключа. Волосинка была на месте, целая и невредимая. Значит ключом замок не открывали. Следов взлома не видно. Дверь невредима, стены курятника целые, крышу тоже проверил. "Откроем — посмотрим?" — спросил он Прохора.

— Слушай, Володька, — начал тот, будто не услышав его вопроса. — Ты когда ко мне подходил нико…

Внезапно со стороны дома раздался протяжный душераздирающий вой. Прохор пулей сорвался с места и ринулся к дому сжимая кулаки. Володька плюнул сигарету и побежал за Прохором, вытягивая на ходу табельный пистолет из кобуры. В несколько секунд они достигли дома и влетели в комнату. В комнате на полу сидела Людмила, держа на коленках голову Пса. Его могучая пасть была приоткрыта, из неё на подол ночной рубашки выпал язык, глаза застыли на месте, могучее тело обмякло. Лёшка с Машкой сидели на лестнице и рыдали взахлёб. Пёс умер.


ПРОЩАНИЕ

Провожали Пса на рассвете. Поодаль от дома, в поле Прохор соорудил деревянный настил, Наталья с детками набрали цветов. К рассвету всё было готово. Подошёл Володька, обследовавший остаток ночи курятник, будку и землю вокруг. Пса завернули в чистую белую простыню и уложили на настил. Рядом Прохор положил только что заколотого поросёнка. Встал рядом с настилом, положил руку Псу на голову поверх простыни и зычно затянул печальную песню. Володька был несколько удивлён такими похоронами. К тому же он не мог разобрать слов песни — какой-то совершенно чужой язык. Глянул на Наталью. Та стояла в слезах и прижимала к себе плачущих деток; смотрела в пустоту, опустив голову. Удивлённой она не выглядела… Ну да ладно. Прохор закончил петь. Наталья и дети подошли и положили цветы. Володька тоже подошёл попрощаться.

Прохор зажёг спичку и поднёс к охапке сена под настилом. Огонь охотно переполз на соломинки и начал разрастаться. От сена занялись сухие доски. Вскоре весь настил полыхал огромным факелом, унося в небо дым и пепел. Пепел и бесстрашный дух Пса. Люди стояли поодаль. Стояли молча. Даже по щеке Володьки скатилась скупая мужская слеза и затерялась в двухдневной щетине. Лишь Прохор не проронил ни слезинки. Черты лица его стали жёсткими, взгляд холодным, с затаённой глубоко внутри злобой и жаждой мести. По тому, как быстро горечь утраты была спрятана в глубины души Прохора, как скоро она сменилась холодной решительностью, Володька догадался, что не в первой этому человеку провожать близкого, ушедшего раньше срока. Так же ясно было и то, что сидеть сложа руки Прохор не будет. Не собирался делать этого и Володька.

Как догорел погребальный костёр, Прохор собрал пепел и кости. Затем старательно перетёр всё в пыль и развеял в поле. Наталья с детьми ушла в дом готовить обед. Володька стоял поблизости и курил. Прохор сам позвал его на разговор. Сели на крыльце, собрались с мыслями. Картина получалась следующая: каждые 6-7 дней пропадает от двух до пяти кур? «До пяти?» - удивлённо переспросил Прохор. Володька ответил, что пересчитал кур ночью — осталось 25. Пропали три курицы и два оставшихся петушка.

«Ясно», — сухо ответил Прохор.

Следов взлома нигде нет. Следов ног, рук, лап или чего-то ещё, кроме оставленных людьми и собакой, ни рядом с курятником, ни рядом с домом, ни рядом с местом, где стояла будка, ни у скотины в сарае тоже нет. Капканы не тронуты, сигнализация не тронута. Что ещё?

— Дверь, — сказал Прохор. — Когда я побежал на улицу, дверь в дом оказалась заперта на засов, хотя я оставлял её открытой. Наталья не запирала, я спрашивал. Детки тоже не запирали, да и вряд ли смогли бы – высоко и тяжело. Но я всё равно спросил. Это были не они. Ты запирал?
— Нет, не запирал…

В воздухе повисла напряжённая тишина.

— Ещё одно, — начал Прохор, и мурашки снова пробежали по его спине и затылку. — Помнишь ты подошёл ко мне, когда я Пса распутывал? Сказал, что пойдёшь курятник осмотреть.
— Ну?.. В смысле помню, да.
— Ничего не заметил странного?
— Да нет, вроде. Ну кроме пса, всего перемотанного цепью.
— Ясно, — ответил Прохор, и рассказал Володьке про историю с шагами.

Прохор замолчал. Володька достал сигарету и закурил.

— Чертовщиной какой-то отдаёт, — сказал он наконец. — Дверь, запертая изнутри, пёс, перемотанный цепью, да ещё и поседевший от чего-то, шаги эти, следов нет никаких. Не по себе мне как-то, пиздец (прошу прощения).
— Да какое тут прощение. Пиздец он и есть пиздец. И ведь Пёс-то знал видно, что эта тварь придёт. Или твари. Или хер знает кто… Не пошёл в дом, у будки остался. Защищать… И ведь предупредил. Будку выворотил весь связанный и меня нашёл. И предупредил… — казалось, сокрытая печаль вот-вот вырвется наружу, но Прохор тут же пришёл в себя.
— Ладно! — он ударил тяжёлым кулаком по столу. — Чего делать-то будем?
— Всё, что можно было обследовать сейчас, я осмотрел за ночь и утро. Дальше нужны спецсредства. Я поеду обратно в райцентр. Там чего-то где-то в наличии оставалось вроде. Не много, конечно, да и я не особо специалист, но всё же лучше, чем ничего. Постараюсь протолкнуть это дело. За пропажу куриц, конечно, вряд ли кто серьёзно возьмётся, но историю с псом можно раскрутить как нападение. Будку и цепь не трогай и домашним не вели, следы от будки тоже старайтесь не затоптать. Я вернусь — осмотрю ещё раз. Может кого из старых знакомцев-специалистов из города получится выдернуть. Я там вроде как на хорошем счету остался. Хоть и пришлось в «ссылку» отправить, но мажоры-то, они, сам знаешь, не многим по душе. С курами чего делать — я не знаю. Другая животина его (или их) вроде не интересует.
— Может в дом взять?
…
— Я бы не стал…
— Эх да… И я бы не стал. Ну да ладно — там видно будет.
— Невесёлая ситуёвина вырисовывается…
— Совсем невесёлая. Ну да мы тоже не лыком шиты…
— Идите обедать! — услышали они с кухни голос Натальи.

После обеда Володька засобирался в дорогу. Попрощался с хозяйкой и детьми. Ещё раз окинул взглядом двор, дом, курятник. Взял велосипед, пошли с Прохором к калитке. На душе у обоих было тяжело.

— Слушай, Прохор, — спросил вдруг Володька. — А что за песню ты пел? У пса на… похоронах? Я ни слова разобрать не смог.
— Я и сам слов не понимаю, — ответил Прохор. — Слышал эту песню от отца, а он от деда, а тот от прадеда. Отец пел её обычно в тяжёлые минуты, когда близкие уходили. Он сам слов не понимал тоже, но пел. Да и песня сама грустная, прямо в душу западает. Думается мне, что про такие вот невзгоды она как раз и есть.
— Так оно и мне показалось, — отвечал ему Володька; про костёр и поросёнка он спросить не решился.

Вышли за калитку. Пожали руки. Потом вдруг обнялись почти по братски — сильно сблизила их та ночь.

— Я там Наталье телефон свой записал. Ты звони чуть что. И так просто звони. Я копать начну по своим каналам, может чего накопаю. Дак чтобы в курсе быть. Но через неделю отзвонись обязательно. Мне-то если только письмо тебе слать, так пока оно дойдёт. Думаю недели через две-три вернусь. Если повезёт, то не один. Держись тут.
— Уж я-то продержусь. Так, мать его, продержусь…

Обнялись ещё раз и поехал Володька. Нёс его велосипед прочь, вниз по холму. Вечернее солнце играло в спицах, раскидывая блики во все стороны. Ноги жали на педали, превращая желание в энергию. Пыль вздымалась из-под колёс. Тоскливо было на душе у Володьки, будто друга в беде оставляет. Но дело приняло нешуточный оборот. Нужно было действовать, и действовать быстро — такими темпами оставалось минимум недель пять, если число похищаемых не начнёт расти, как было нынешней ночью. По приезду ещё была мысль у Володьки устроить засаду, но уж если огромного Пса спеленали как ребёнка, надеяться на голую человеческую силу и чутьё было опрометчиво. Нужна была техника, инструменты, опытные напарники для подстраховки в конце концов. Без подготовки и тем более в одиночку соваться в такую засаду было глупо и опасно. Совсем не так думал Прохор, но Володька никак не мог знать этого в тот вечер.


КАЗАКИ

После прощания с Володькой Прохор вернулся в дом, велел Наталье запереть все сараи и двери как стемнеет и лёг на кровать. По всему выходило, что ближайшие 5 дней неприятностей можно не ждать. А значит время подготовиться есть. Прохор провалился в сон. Спал он долго и без сновидений. Проснулся лишь к полудню следующего дня.

В доме всё было тихо и спокойно. На столе стоял завтрак. С улицы доносились голоса Лёшки и Машки. Солнце светило ярко и радостно, и в первую секунду Прохор искренне обрадовался погожему дню. Но затем остатки сна улетучились окончательно, и вчерашний день и всё предшествовавшее ему снова навалилось на душу и разум. Рассиживаться было некогда. Прежде всего — дом. Нужно проверить всё: двери, окна, чердаки, стены — каждую щель. На окна поставить тяжёлые ставни, чтоб запирать на ночь. Чердачное окошко закрыть заглушкой, а на люк с чердака повесить замок. Обить может ещё дверь железными прутами, для крепости. О нет, сам Прохор прятаться не собирался. Но в доме останутся Наталья и дети. Кончено, непонятно, как оно или они пробираются внутрь, но не обезопасить хоть сколько-нибудь дом Прохор не мог.

Дела не отставали от мыслей. Прохор сразу принялся за работу. Домашние с настороженностью смотрели за его приготовлениями: сначала куры, потом Пёс, теперь в доме баррикады. Но выражение уверенности и упорства на лице Прохора несколько успокаивали. С Натальей и детьми Прохор был как прежде приветлив и ласков, но во взгляде его что-то определённо изменилось.

На следующий день, вешая на окна ставни, Прохор вдруг услышал лошадиное ржание и мужские голоса. Обернулся. Вдоль его забора ехало пятеро конных, все мужчины. Лошади тяжело навьючены. Одеты вроде как по-военному, в высоких шапках, на поясе у каждого сабля. Да неужто? Казаки! Прохор пригляделся. Ну точно — казаки. Какого чёрта принесло? Да и откуда вообще? «Один день удивительнее другого» — подумалось ему. Путники, казалось, ехали мимо и уже миновали калитку, как вдруг один из них развернул лошадь и крикнул, обращаясь к Прохору:

— Эй, мил человек! Здравствуй!

Остальные четверо остановили коней, поглядели сначала на своего товарища, потом на Прохора. Тоже повернули лошадей и подъехали к калитке.

Прохор спустился с лестницы, положил так и не привешенную створку ставни на землю и подошёл к калитке.

— И вы здравствуйте, добрые люди.
— Как хозяйство Ваше?
— (вот напасть) Да всё ничего вроде, бог даст — перезимуем. Вы какими судьбами в наших краях?
— Товарища мы ищем своего хорошего, боевого. Уж несколько лет как пропал, а куда не сказал. А у нас дело к нему. Уж пол России изъездили, да вот вроде ниточка нашлась. Вроде как где-то в ваших краях он.
— Ну что ж, товарища искать – дело доброе.
— Фролка, будем знакомы. Это вот товарищи мои: Стенька, Ерошка, Анфим да Епифан. – остальные четверо кивнули головами в знак приветствия, выглядели все пятеро достаточно молодо.
— Прохор.
— Добре. Послушай, Прохор. Уже много дней мы в дороге, кони наши устали и проголодались. Не пустишь ли ты на к себе хоть на двор передохнуть, да коням сена не дашь ли, а мы тебе помогли б чем смогли по хозяйству, али монетой отблагодарили бы.

Прохор оглядел их внимательно. Подвоха в их словах он не чуял, а чутью своему доверял, и вообще как-то по душе пришлись ему эти казаки.

— Пустить я вас не прочь, ребятушки, и сенца лошадям подкину. Да вот только в нехороший час вы приехали. Зло следит за этим домом, не угодить бы вам в беду. Могу вон соседа за вас попросить, думаю не откажет.
— Зла мы, мил человек, не боимся, не беспокой соседа, — ответил Фролка и широко улыбнулся.
— Ну, раз так, обходите забор справа, увидите там ворота — я вам открою.

Казаки въехали во двор, спешились, сняли с коней тюки. Прохор кликнул деток, велел им отвести коней в сарай и дать сена. Детки, увидев казаков, принялись их разглядывать. Анфим подмигнул деткам и скорчил смешную рожу — те заулыбались. «Добрый знак, может хоть подзабудутся», подумалось Прохору — весь вчерашний день Лёшки с Машкой то и дело выли навзрыд, и спрашивали, когда вернётся Пёс.

— Располагайтесь где нравится, только не у курятника. Лучше вообще стороной его обходить.
— Как скажешь, мил человек, — откликнулся Фролка, поглядел на курятник. — А что там? Вон, гляжу, конура как будто собачья лежит на боку.
— Это уж моя забота, ребятушки, это уж я сам.
— Добре.

На шум вышла Наталья. Завидев казаков, она сильно удивилась, но Прохор взглядом успокоил её. Казаки учтиво поздоровались с хозяйкой, Фрол, как и прежде, представился сам и представил своих товарищей.

— Вот тут если мы присядем, не помешаем? — спросил Фролка, указывая на лужайку слева от забора.
— Не помешаете, — отозвался Прохор и полез обратно на лестницу привешивать ставни.

К ужину со ставнями было покончено. Чердак также был готов, оставалась лишь дверь. Казаки тем временем готовили стоянку. Фролка, видимо он был среди них главным, сразу смекнул обстановку: Ерошка и Анфим заготовили дров, и себе и хозяевам дома, Епифан натянул от забора навес, сложил туда все вещи и занялся подготовкой места для костра, Стенька отправился в лесок, в надежде чего подстрелить. Детки постоянно крутились вокруг гостей. Наталья, было, их одёрнула, но гости были не против такой компании, веселей, мол.

К ночи казаки начали зазывать хозяев посидеть с ними у костра. Детки уже легли спать, Наталья сослалась на усталость и тоже отправилась ко сну, а вот Прохор был не прочь отвлечься от последних событий. Присели кружком, раскурили трубки. Прохор тоже раскурил.

— А что у вас тут за места такие интересные? — обратился к нему Стенька.
— Какие такие интересные? — удивился Прохор.
— Да вот ходил я сегодня в лес, думал поймать кого на ужин. Дак ведь на силу нашёл вон пару перепелов. Людей тут не много — распугать не должны были, да и следы звериные в лесу повсюду, а зверья нет. Будто ушло всё куда, попряталось.

«Видимо отвлечься не удастся» с досадой подумал Прохор, а вслух сказал:

— Странные тут дела у нас творятся, ребятушки, тёмные. Кто-то кур у меня таскает. Уже которую неделю. То ли зверь, то ли человек. Собаку вон загубил мою. Как таскает — непонятно. Замки не тронуты, следов нету. Пытались его с участковым местным поймать — не сумели.
— Дела-а-а…

«Как то легко стали слова выходить, взял и выложил всё первым встречным» подумалось Прохору. И вообще, в голове появилась необычайная лёгкость.

— Может подсобить тебе, мил человек? Мы ребята не из робких, — бодро спросил Фролка.
— Спасибо, сам как-нибудь управлюсь. Моё это дело, личное.
— Добре… А ну-ка — споём казаки!

Послышался одобрительный гул. Прохора же одолевало какое-то забытьё, хотелось лечь и раствориться в этой прохладной ночи и ясном небе с россыпью звёзд. Будто откуда-то издалека он услышал слаженный хор голосов, поющих чуднУю песню:

Под кровавою луною льёт кислотный дождь.
Сто веков дорогой боли ты вперёд идёшь.
За спиной лежит в руинах старый дряхлый мир.
Ты - велик, могучий воин – Чёрный Командир.

Высоко несут штандарты верные бойцы.
Не нужны им жёны, дети, матери, отцы.
Ты для них - бог-император, светлый, новый мир.
Всеобъемлющая сила - Чёрный Командир.

В беспощадном твоём взоре дьявольский закат.
Одного довольно слова – города сгорят.
С головой затопишь болью этот скучный мир.
Твой приказ беспрекословен, Чёрный Командир.

Хлещет кровь, кишки фонтаном, смерть на вертеле.
В эндорфиновом угаре…

Тут Прохор окончательно отключился и остальной песни не слышал.

Проснулся он рано утром и почувствовал себя лёгким и хорошо отдохнувшим, хотя голова была будто ватная и слегка кружилась. Лежал он под навесом, укутанный каким-то одеялом. Казаки сидели рядом, завтракали.

Фролка заметил, что хозяин дома проснулся:

— Лихо ты вчерась уснул, даже не попел с нами толком.
— Ох… Странные какие-то песни у вас, ребятушки…
— Чего ж странного? Про чёрного ворона, да батьку атамана, да лихого коня — казацкие наши все.
— А как же чёрный командир? Император? Смерть на вертеле?
— Эко тебя с табачка нашего забрало! — захохотал Ерошка. — Но это ничего, с непривычки просто, бывает.

Остальные казаки тоже заулыбались. Прохор смущённо почесал затылок и решил подниматься, да идти в дом.

— Держи. Выпей напоследок, — Анфим протянул Прохору алюминиевую кружку с чем-то горячим. — Прочищает голову с утреца.

Пахло травами. Прохор выпил полкружки и действительно, в голове прояснилось и мир перестал раскачиваться. Поблагодарил казаков и пошёл в дом. В комнате Наталья как раз накрывала завтрак.

Весь день Прохор провёл инспектируя дом. Казаки снова вызвались помочь и довольно умело набили железных полос на входную дверь по просьбе хозяина. Накололи впрок дров, накосили сена. К вечеру собрали свою стоянку и приготовились в дорогу. Прохору с Натальей большое спасибо, деток угостили какими-то причудливыми сладостями. Хозяева тоже от всей души казаков за помощь отблагодарили, деньги брать отказались.

Наталья с детьми, распрощавшись с гостями, ушли в дом, Прохор пошёл провожать гостей. У ворот к нему обратился всё тот же Фролка:

— Вижу, хороший ты человек, Прохор. Мы с ребятами не особо уж и торопимся, может таки подсобить тебе? Поглядели мы, как ты с домом хлопотал — будто к осаде готовишься. Сдюжишь ли?
— Сдюжу, никуда не денусь. Счёты личные у меня к этим скотам, кем бы они ни были.
— Ну, дело хозяйское. Человек ты видно что не робкого десятка. Вот, возьми от нас всех подарок, на удачу.

С этими совами Фролка протянул Прохору нож с резной рукоятью. Нож выглядел добротно: ровное лезвие, без единой зазубрины, рукоять, кое-где потёртая (нож явно немало повидал на своём веку), крепко сидела в руке.

— Не думай даже отказываться, — усмехнулся Фролка. — Он твой.
— Спасибо, ребятушки, ото всей души спасибо.

Фролка вскочил в седло.

— До свиданья, мил человек.

Остальные четверо махнули рукой.

— И вам до свидания. Удачи в поисках.

Фролка улыбнулся, развернул коня и пустил шагом. Остальные казаки последовали за ним. Прохор поглядел немного им вслед будто задумавшись и пошёл обратно в дом. Недавние события будто отступили на второй план и казались уже не таким пугающими. И то хорошо. Как-то спокойно он себя чувствовал с этими казаками. Может зря от помощи отказался? Ну да ладно. Мужик сам свои проблемы решать должен. Оставалось ещё 2 дня. Ещё 25 кур.


КОНТАКТ

Два дня прошли в бытовой суете. Казаки своим появлением как-то разрядили обстановку, сгладили. Но наступило утро шестого дня, шестая ночь неумолимо приближалась. Кур по-прежнему было 25. Значит - сегодня или завтра. Наталья с утра уже была встревожена — она видела, что Прохор готовится к чему-то, и произойдёт это что-то именно сегодня. Но знала она так же, что отговаривать бесполезно, поэтому старалась держать себя в руках, за что Прохор был ей очень благодарен — у самого на душе кошки скребли.

А не позвонить ли Володьке? После обеда отправился Прохор до телефона — час ходу. Ответил Володька только со второго раза. Ответил резко, будто оторвали его от чего-то срочного и важного.

— Здравствуй. Прохор это звонит, с курами который.
— Наконец-то, — голос Володьки смягчился, — я уж думал не позвонишь. «С курами который», — передразнил он Прохора, — будто я забыл. Мне теперь куры твои ночами снятся. Как дела-то?
— Да пока тихо всё.
— Куриц не убыло?
— Нет, 25 как было с того дня.
— Ладно. Слушай, Прохор, мысли меня посещают, что вляпались мы во что-то с этими курами. Во что-то серьёзное вляпались. По архивам судя, случай твой не единичный. 30 лет назад был похожий случай, в середине 80х, перед ним ещё один в 1955. Так же пропадали куры неведомым образом, ни улик, ни свидетелей. И что интересно, оба дела в итоге были переданы ГБшникам. А дальше — стена, за которую мне не пробиться. Ни одной записи, чем дела заканчивались. На запросы мне или вообще не отвечают, или допуска секретности не хватает.
— Дела…
— Я ещё поузнаЮ, есть тут одна зацепка. Но, сам понимаешь, отчёты уже сданы и запросы отправлял я официально. Структура у нас неповоротливая, но, сдаётся мне, стоит тебе ожидать в скором времени гостей из районных властей, а то и ФСБшников. Дела они любят делать быстро и тихо. Посторонних никого не видел? Они обычно в гражданском сначала заходят.
— Да нет вроде. Казаки только мимо проезжали.
— Кто?
— Казаки. В папахах и на конях. Переночевали у меня.
— Ни хрена себе. Вопросы задавали какие? Ты им рассказывал чего?

Прохор на секунду смутился.

— Ну так, сказал просто, что вор тут объявился. Они помочь предложили, но я отказался.
— Ладно. Вряд ли это «официальные представители» были. Слишком рано ещё. Но странно как-то.
— Да не говори…
— Курятником интересовались?
— Нет. Я ходить к нему не велел, а им и без надобности будто. Всегда на виду были вроде. По хозяйству помогли немного.
— Ладно, посмотрим. Я тут почву слегка подготовил на будущее — слил информацию по этим похищениям и нападениям одной журналистке знакомой. Расписал как мог красочно. Вроде она ухватилась — в районе-то всё равно не происходит ничего, изголодались они по жареному. Если шум поднимется, «чекистам» наверняка работать будет сложнее. Может я к тому времени сам к тебе вырвусь.
— Шустёр.
— А то.

Пару секунд из трубки не доносилось ни звука.

— Держись там, Прохор. Сегодня?
— Сегодня или завтра выходит что.
— Ты только не учуди чего. Сиди в доме. Пёс с ними, с этими курами.
— Пёс, да…
— Господи, извини, не хотел я. Извини, Прохор.
— Да ладно, ничего. Все когда-нибудь помрём. Пойду я что ли.
— Не суйся только никуда, слышишь?
— Слышу-слышу, да.
— Ну давай. Позвони мне, как там всё… пройдёт.
— Позвоню, ага. До связи.
— До свидания, Прохор.

Домой Прохор возвращался не спеша: думал, прикидывал. Дома поужинал, загнал зверьё в сарай, кур пересчитал. Всё накрепко запер. Наталье и детям велел идти спать раньше, дом запереть изнутри и не выходить. К окнам не подходить и его не выглядывать. Сказал, что сам дома ночевать не будет, придёт только утром. Наталья было принялась его отговаривать, но Прохор был неумолим. Из сундука вынул он свою безотказную «Сайгу», достал патроны, зарядил. На кухне взял воды и бутербродов. На всякий случай прихватил фонарь и одеяло. Сложил всё в заплечный мешок. Темнело.

Вышел в начале двенадцатого. Подождал, пока Наталья задвинет засов, толкнул дверь плечом – заперто. Обошёл дом кругом, проверил ставни – все крепко закрыто. Хорошо. Пора в засаду. Её решено было обустроить в кустах смородины. Курятник оттуда просматривался преотличнейше, к тому же и дом и сарай со скотиной тоже были на виду. Аккуратно, чтобы не поломать веток, пролез Прохор в смородину. Сел на траву, положил рядом «Сайгу», скинул мешок. Оставалось только сидеть и наблюдать. И Прохор сидел. Время текло мучительно медленно, то и дело затекали ноги и спина. Приходилось осторожно ворочаться в кустах, перекладывать вещи. Похолодало. Прохор закутался в одеяло и решил поесть. Идея оказалось не самой удачной: в тепле под одеялом да на сытый желудок захотелось спать. Подложил под спину рюкзак, поворочался, скинул одеяло. Холодно. Накинул обратно. Глаза закрывались. Прохор уже совсем задремал, как вдруг до его слуха донеслось шуршание. Не показалось ли? Прислушался. Точно! Опять шуршит. Сзади! Будто скребут чем-то о забор. Может малина просто на ветру качается? Как раз у забора она. Или мышь какая? Но нужно быть предельно осторожным. А вдруг - они? Прохор перехватил поудобнее винтовку. Когда взял её в руки – сам не помнил. Снял с предохранителя и тихонько пополз из кустов в сторону забора. Сердце часто билось в груди. Шуршание не повторялось. Почудилось что ли? Но проверить всё равно надо.

Прохор тихо как мог подполз к тому месту у забора, откуда, как ему показалось, доносился шум. Вот! Опять что-то будто шаркнуло с той стороны. И опять, чуть впереди. И снова, ещё чуть подальше. К калитке идёт! Не успел Прохор как следует испугаться, как из-за забора раздался нечеловеческое рычание! Волосы встали дыбом, сердце замерло в груди. Снова рычание! Надрывное, истошное. Наполненное злобой и болью. Прохоря затрясло от хлынувшего в кровь адреналина. «Сайга» в руках казалось совсем невесомой, мир вокруг стал ярче, мысли неслись в голове с бешеной скоростью. Прохор слышал каждое движение твари по ту сторону забора, слышал как тяжело она дышит, хрипит, скребёт по забору. И движется вперёд, медленно но верно.

Прохор бросился к калитке, распахнул её одним пинком ноги, срывая шпингалет. Как кошка шмыгнул в проём, резко развернулся вдоль забора в сторону твари и прицелился. Тело действовало само, быстро и чётко. Прохор вгляделся в пространство перед собой. Ночь была тёмной, всё небо затянули плотные тучи. Но всё же он смог различить бесформенную массу, колышущуюся у забора. Словно прилипнув к доскам, существо медленно ползло вперёд, громко хрипя. Время раздумий кончилось. Прохор прицелился точно в середину тёмной шевелящейся субстанции.

— Это тебе за Пса, тварь! – крикнул он.

Внезапно существо, не дождавшись выстрела, качнулась в сторону от забора и повалилась на землю.

— Сам ты пёс, ёбтатьэ-э-э… - раздался из субстанции человечески голос.
— Твою ж мать!

Палец уже тянул спусковую скобу. Прохор резко дёрнул ствол вверх. Раздался выстрел. Пуля ударилась в землю на несколько метров выше цели.

— Ты что шумишь, а-э-а-э… уэ-уэ-уй-уэ-э-экхххххппппкрррр-кх-кх… Ой бля…

Прохор включил фонарь и навёл яркий луч на «существо». Круг света выхватил из темноты корчащееся блюющее тело. Всем своим видом тело напоминало Семёна.

— Вот же тварь пьяная, чуть до инфаркта меня не довёл! — Прохор закинул карабин на плечо.
— Прошенька, это ты что ли-э-э-э..? Это Сёма это я. Здравствуй.
— Прохор! Прохор! Отзовись! — раздался голос Натальи со стороны дома. И тут же что-то хлопнуло. И ещё раз.

Прохор резко повернулся. На крыльце дома в прямоугольнике света он увидел силуэт Натальи. Что хлопало? Взгляд переметнулся на курятник. Две лампы из четырёх не горели! Бросив фонарь, Прохор побежал к курятнику, стягивая с плеча «Сайгу».

— Быстро в дом и запри дверь! — рявкнул он на Наталью.

За несколько метров до курятника перешёл на шаг, держа оружие наготове. Остановился, замер. Со стороны калитки снова донёсся душераздирающий рык. «Вот же ж паскуда…». У курятника было тихо. Осторожно ступая, Прохор приблизился. Осмотрелся. Ничего. Обошёл курятник по кругу, заглянул вниз, но без фонаря что-либо разглядеть было трудно.

— Выходи, тварь! — крикнул Прохор.
— Ну что ты ругаешься, Проша… Я домой хочу просто иду. Что ты… — раздалось со стороны забора.

Прохор обошёл курятник ещё раз. Обошёл дом. Вернулся к калитке и подобрал фонарь. Обошёл всё ещё раз с фонарём. Отпер курятник и пересчитал кур, все на месте. Осмотрел лампы - лампы лопнули. В деревне да на улице – обычное дело. Проверил скотину. Скотина нервничала, видно испугалась выстрела и криков. Подошёл к двери в дом.

— Тут стоишь?
— Тут, — донёсся из-за двери голос Натальи.
— Говорил же – не выходи из дома! Хоть что тут твориться будет! Не выходи!
…
— Поняла?
— Поняла.
— Не выйдешь?
— Не выйду.
— Ладно. Нормально всё со мной. Иди спать ложись.

Остаток ночи Прохор провёл сидя на крыльце, привалившись спиной к перилам и не сводя глаз с курятника. Но больше ничего не происходило. Шумел листвой ветер, качалась на петлях калитка, по небу на север позли тучи, по дороге на запад ползло тело Семёна.


КУРОЧКА, ОТКРОЙ ДВЕРЬ

С рассветом Прохор решил оставить пост. Зашёл ещё раз к курам, пересчитал. Не убыло. Сходил до сарая за молотком да гвоздями. Починил калитку. Постучал в дом. Наталья тут же открыла. Прохор только вздохнул, но ничего ей говорить не стал. Поди и так изнервничалась. Но надо будет всё же предупредить, чтобы так запросто не открывала. Рассказал ей Прохор, что за оказия с ним ночью приключилась. Что ничего страшного не произошло. Вроде заулыбалась. Ну и хорошо. Спустились детки. Позавтракали всей компанией.

Весь день Прохор проспал. Проснулся к ужину. Поел и решил собраться заранее. Наталья снова выглядела встревоженной. Просила не ходить. Пусть, мол, участковый разбирается. Прохор отвечал ей, что участковый тоже разбирается, и что всё будет хорошо. Сговорились, чтоб раньше девяти часов дом утром не отпирать, чтоб наверняка. А ежели что, Прохор и со скотиной в сарае поспит до назначенного часа. На улице темнело. Пора.

Прохор вышел в полной готовности. С Натальей обнялись, дверь закрыли. Обошёл с проверкой дом и двор. Подошёл к курятнику, оглядел, сменил сгоревшие лампы. Пора в засаду. Засаду на этот раз решено было устроить под курятником. Места там как раз хватало, чтоб лечь, а при желании и сесть. Накидал Прохор под курятник сена, накрыл сверху одеялом. Залез – неплохо. Холода с земли не чувствуется, со всех сторон прикрывает трава, в тени, калитку видать, вход в курятник прямо перед глазами. Остаётся только ждать. Лишь бы опять какой пьяница в гости не пожаловал. Боялся Прохор, что, возможно, спугнул он вчера злодеев, пока с Семёном «воевал», что теперь не явятся они, и не отомстит он за Пса и курочек, не изловит негодяев.

Минуты шли долго, томительно. Стрекотали сверчки, шумели деревья, где-то высоко в небе кричала птица. Прохор смотрел в пространство перед собой и ни о чём не думал. Спать ему не хотелось, благо выспался днём, но мозг, скучающий от безделья, вытаскивал из памяти какие-то отрывочные воспоминания, рисовал перед глазами призрачные картины. Как служил он давно в армии, как попал в перестрелку. Как отец рассказывал ему истории о старинных временах, как показывал фотографии деда верхом на коне. Вспоминались ему лихие молодые годы, походы через леса и пустыни, виденные то ли в книгах, то ли в фильмах. Люди в доспехах. Старый дом его вспоминался и деревня, и северное сияние, что видел он будто ещё ребёнком. Реки, затянутые льдом и конный караван. И ещё длинный-предлинный ряд образов, всё то, что он когда-то узнал, услышал, увидел, почувствовал. Вспомнилась Прохору песня, что причудилась ему у костра с казаками:

Хлещет кровь, кишки фонтаном, смерть на вертеле.
В эндорфиновом угаре сваришь жизнь в котле.
Стол накрыт, начни скорее свой кровавый пир.
Просыпайся наш великий Чёрный Командир.

Почудится же такое, ой да…

— Курочка, открой дверь, — услышал Прохор голос.

Опять Лёшка с Машкой игру затеяли. Прохор собрался окликнуть их и даже открыл было рот, но внезапно вынырнул из своих наваждений. Он лежал всё там же, под курятником, укрывшись одеялом и загородившись травой.

— Ку р оч ка отрой д вер ь — снова услышал он голос, даже несколько голосов.

Сердце замерло в груди, руки сжали «Сайгу», с которой Прохор лежал в обнимку. Голос звуча отрывисто и неестественно. Словно каждый звук произносился другим человеком.

— Куро чка о ткрой две рь.

Голоса были детские, похоже, будто Лёшка с Машкой по очереди произносят кусочки слов. Прохор уже слышал не раз, как детки игрались таким образом. Они сидели у курятника и повторяли «курочка, открой дверь! курочка, открой дверь!», потом обычно приходила Наталя, открывала курятник и выпускала куриц пастись, а детки лезли внутрь собирать яйца.

— К ур очка откр ой д в ерь.

Но этот голос или голоса звучали совершенно неестественно, совсем не по-человечьи. Свосем рядом, у входа в курятник. Преодолевая страх, Прохор решил действовать. Он снял «Сайгу» с предохранителя, приподнялся на локтях, направил карабин вперёд, держа его правой ругой, левой аккуратно потянулся к траве перед собой. Готовый выстрелить в любую минуту, Прохор раздвинул рукой траву. Из образовавшегося промежутка на него уставился глаз.

Прохор тут же нажал на курок. Но палец не двинулся с места! Он пытался ещё и ещё, напрягая все мускулы, но палец не шевелился. Попытался отдёрнуть левую руку — не двигается! Прохора охватила паника, он пополз назад к противоположному краю курятника… Но не смог даже шевельнуться. Он чувствовал, будто какая-то сила противостоит его движения, сжимает со всех сторон. Будто что-то держит каждый миллиметр его тела.

Глаз смотрел на Прохора. Он походил на человеческий, но разрез был вертикальным. Под глазом располагался губастый рот, уголок которого было видно через промежуток в траве. Губы почти касались руки Прохора. Рот зашевелился.

— Курочка от крой дверь, — сказало существо почти складно. Губы шевелились неестественно и совершенно не синхронно со словами. Изо рта после этих слов появилась нога; совершенно человеческая нога, босая. Затем нога втянулась обратно. На её место вылезла рука, мужская и волосатая. Рука схватила левую руку Прохора, зажав между ладонями траву. Обе руки качнулись вверх и вниз. Затем существо потянулось всё той же рукой, взяло Прохора за шиворот и потащило из-под курятника. Тело совершенно не слушалось. Карабин выпал из рук и остался лежать на земле. Вокруг был непроглядный туман. Дома видно не было, как и сараев, и забора. Только курятник, дверь в который была открыта.

Прохор висел в воздухе, удерживаемый за шиворот. Неведомая сила больше не сдавливала тело. Руки и ноги были словно ватные, но вполне двигались. Перед лицом застыла рожа существа. Прохор начал брыкаться и орать, пытаясь отпихнуть рожу. Вокруг по-прежнему не было видно ни зги. Лицо твари пришло в движение, рядом с глазом появился ещё один рот.

— Что жеты шу м ишь, Пр ошаэ-э-э, — проскрежетал из нового рта голос Семёна, и тут же существо согнулось и наблевало на землю. Резкое зловоние ударило в нос, Прохора замутило. Он вцепился обеими своими руками руку существа, сдавил изо всей силы.
— Пусти, тварь! — кричал он, лягаясь.
— Быстро в дом! — крикнуло существо голосом Прохора и швырнуло его в открытую дверь курятника. Словно тряпичная кукла могучее тело влетело внутрь и врезалось в стену. Раздался глухой удар. Прохор потерял сознание.


ПРОБУЖДЕНИЕ

Пробуждение ознаменовалось глухой болью. Прохор постепенно приходил в сознание. Голова гудела, саднило плечо, ныла спина. Попытался открыть глаза. Яркий свет ударил по зрачкам. Прикрыл глаза рукой.

— Павел Никонорович! Павел Никонорович! — услышал он мужской голос. — Кажись зашевелился ваш поциент. Вона — рукой дрыгает.
— Вот те на — очнулся! — раздался второй голос.
— Крепкий хлопец, — одобрительно донеслось откуда-то слева.
— А ну ка, поглядим-с, — раздалось совсем рядом. Говоривший был явно в возрасте. — Да-а-а, сильно вас, милок, зашибло, осторожнее надо быть. Хорошо ещё обошлось без непоправимого, так сказать. А то ведь бывали случаи, дорогой мои. Трагедии бывали, да-с.

Прохор убрал руку от глаз и прищурился. Он лежал на спине. Свет лился откуда-то сверху, не давая ничего разглядеть. В помещении было душно.

— Сесть сможете? — услышал он голос Павла Никоноровича.
— Вроде смогу, — выдавил Прохор.
— Осторожнее, осторожнее. На стеночку вот обопритесь, справа-с.

Прохор сел, нащупал рукой стену, облокотился. Перед глазами плавали круги.

— Дайте ка я вас осмотрю.

Прохор почувствовал, как к его ноге что-то прикоснулись. Он заморгал, взгляд постепенно прояснялся.

— А может ему рюмочку поднести, а? Пал Никонорыч? В лечебных, так сказать, целях, — сказал ещё кто-то сверху и гоготнул.

Сколько ж тут народу, Подумал Прохор. Он опустил голову, закрываясь от света, и попытался сфокусировать взгляд. Наконец ему это удалось.

— Да как же я ему поднесу, любезнейший, — проговорил Павел Никонорович, — когда я — курица?
— И то верно, — еле сдерживаясь откликнулся кто-то сверху и захохотал. Со всех сторон раздался заливистый смех.

Прохор смотрел на свою ногу, точнее не то, что было на ноге. На ноге сидела курица и гоготала голосом Павла Никоноровича.

— Да у нас и рюмок нет! Откуда рюмки в курятнике-то, судари мои? — сквозь смех сказала курица. Гогот грянул с новой силой.

Прохор метнулся куда-то влево, стряхивая «Павла Никоноровича» с ноги. Голова тут же отозвалась резкой болью. Перед глазами всё поплыло. Прохор чувствовал что вот-вот потеряет сознание и держался лишь неимоверным усилием воли. Он забился в угол. Вокруг ходили, стояли и сидели куры. Его куры. Выглядели они все знакомо и привычно, но каждый раз, открывая рот, куры говорили человеческими голосами.

— Ишь как подскочил! – говорила одна.
— Как ошпаренный, ей богу! — откликалась вторая.
— Ну не будьте уж так строги, судари мои, — отвечал им «Павел Никонорович», — человек напуган. И ведь не на пустом месте. Вообразите, если бы вот так вот-с… Шутка ли.

Прохор подумал, что сошёл с ума, что всё это ему чудится во сне ли, в болезни ли. Или он всё ещё курит трубку с казаками. Со всех сторон слышалась человеческая речь. Куры смотрели на своего гостя, что-то спрашивали. Но мозг был уже разогрет гормонами и пытался обезопасить своё обиталище и ментально и физически. Разговоры кур ушли на второй план, Прохор искал выход. Выход нашёлся в противоположной стене. Три метра, всего три метра. Ноги сами понесли к двери. Сделать шаг, второй, потянуться рукой.

Дверь загородила тварь с огромной рожей. Та самая, что закинула его в курятник — сомнений не было. Появилась неизвестно откуда и толкнула Прохора в грудь рукой, по-прежнему торчащей изо рта. Толчок был недюжнной силы. Прохора снова отбросило к стене.

— Что же вы уже уходите, милейший, — обратился к Прохору Павел Никонорович. — Раздосадовали Пресветлого нашего. Негоже, сударь мой, так поступать, негоже.

Рожа стояла у двери. Похожая телом своим то ли на курицу, то ли на тюленя, колыхалась она тёмной массой, загораживая проход. Прохора окружили куры. Они ходили вокруг него и по нему. Постоянно переговаривались, хохотали, задавали какие-то вопросы, предлагали рюмочку, шампанского, в номера. Голова шла кругом. Разум затуманился. Рожа по-прежнему стояла у двери, отрастив на этот раз себе ещё и клюв. Рожа гладила куриц, торчащей изо рта рукой, что-то говорила вторым ртом, глядела немигающим глазом. Потом куры принялись плясать. Они орали и бегали. Подпрыгивали и хлопали крыльями. Зазывали плясать Прохора. Травили пошлые анекдоты и снова хохотали и плясали. В курятнике было нестерпимо душно, жутко воняло.

Рожа подняла Прохора и поставила на середину курятника.

— Танцуй, Проша! — кричал Павел Никонорович.
— Пляши, родной! Пляши! — раздавалось со всех сторон.

Ноги подкашивались. Прохор упал на пол. Но рожа снова его подняла. Взяла за руки, закружила. Ноги скользили по свежему помёту. Куры хохотали басовитыми голосами, орали какие-то песни. Дышать было не чем. Пот струился по телу.

Прохора то бросали в угол, то снова тащили плясать. Любые попытки сбежать рожа резко пресекала. Сил уже не оставалось. Сколько это продолжалось Прохор сказать не мог. Он сильно хотел есть, а значит прошло как минимум несколько часов. Периодически сознание покидало тело, и Прохор проваливался в забытьё, откуда его снова и снова выдёргивал или гомон голосов, или рожины пляски.

Наконец, Павел Никонорович объявил, что вечер окончен и Пресветлый вынужден откланяться. Наступило некоторое затишье.

— Нынче вынужден покинуть Вас я и сам, судари, — говорил Павел Никонорович. Вокруг все слушали. — Ухожу я и наш милый гость, Прохор.
— В добрый путь, господа! Лёгкой дороги! — раздались голоса вокруг.
— Идёмте-с, Прохор. Собачку Вашу нам с Пресветлым усмирить не удалось, к сожалению, дак вот может хоть Вы компанию составите. Идёмте, он ждать не любит. Скорей-с!

Дверь курятника была приоткрыта.

— Бу дте лю безны-с, - проскрипела рожа.

Волна гнева поднялась в Прохоре. «Собачку не усмирили, значит, ублюдки». Ярость затуманивала сознание, придавая сил. Он сунул руку в карман и нащупал нож, подаренный казаками. «Будь что будет!» Прохор бросился на рожу. Та опять резко вскинула руку. Ладонь с треском врезалась в грудь, но удар не отшвырнул Прохора. Сверкнул нож, и лезвие ударило по запястью руки. Глаз рожи расширился. Нож прошёл через плоть и кости словно через масло. Кисть упала на пол. Культя резко втянулась в пасть, и оба рта вместе с клювом дико заорали. Завершив удар Прохор плавным и точным движением сразу сделал второй выпад. Остриё угодило точно в глаз. Тут же рядом на роже распахнулись ещё 3 вертикальных глаза. В них явно читалась боль. Существо метнулось прочь из курятника, сорвав с петель дверь и выломав часть стены, и скрылась всё в том же непроглядном тумане.

— Ах ты сучий сын! — дико завизжал сзади Павел Никонорович.

Прохор резко развернулся — курица неслась на него. Ей на подмогу собирались остальные.

— Да вы вконец охуели! — взревел Прохор. На всех парах Павел Никонорович налетел на резкий пинок. Пернатое тельце отлетело к стене. Рука Прохора сама метнула нож. Пролетев через курятник за считаные секунды, он прибил Павла Никоноровича к стене.
— Затопчу, погань! — закричал Прохор и кинулся на остальных кур. Но вдруг рукоять ножа ярко вспыхнула и прибитое куриное тело лопнуло, окатив всё и всех кругом кровью, перьями и потрохами. Прохору забрызгало глаза. Он быстро утёрся рукавам и приготовился к драке, но курицы уж не бежали на него. Они забились по углам, хлопали крыльями, вытягивали шеи и испуганно квохтали.
— Что, ублюдки, испугались?! Нападайте!

Прохор побежал на куриц. Те бросились врассыпную, забили крыльями, громко закудахтали. В курятнике воцарился хаос. Поднялась пыль, полетели перья. Курицы повыбегали на улицу и разбежались по двору.

Прохор подскочил к ножу и выдернул его из стены. Похоже, курицы больше не представляли угрозы, но тварь всё ещё была где-то поблизости. Выбравшись из курятника, Прохор первым делом полез за «Сайгой». Карабин был на месте. Магазин полный. "Не уйдёшь, сволота", аульсировало в голове. С ножом в одной руке и «Сайгой» в другой, Прохор кинулся в погоню. Следов видно не было, но далеко тварь уйти не могла. Высадив ногой несколько досок в заборе и покинув родной двор, переполняемый гневом, весь в курином дерьме, крови и кишках, грозный мститель пустился в погоню в предполагаемом направлении бегства рожи.


ГОСТИ

Наталья ещё рано утром услышала громкий шум и кудахтанье куриц, но ослушаться Прохора и открыть дверь не посмела. Наконец условленный час настал, она выглянула во двор. Курятник был словно разграблен, весь вымазан изнутри чем-то липким, в заборе виднелась дыра, кругом ходили куры. Наталья разбудила детей. Вместе собрали кур по двору и посадили в загон. Не хватало одной курицы… и Прохора. Обыскали всё — нету. Разволновались не на шутку. Наталья вспомнила, что Володька оставлял свой телефон, но до телефонной будки было далеко, а дом оставлять страшно. В раздумьях она не заметила, как к калитке подъехал чёрный микроавтобус. Из него вышел высокий и сухой мужчина средних лет, одет по-городски. Крикнул хозяев. Наталья осторожно подошла, поинтересовалась, что нужно. Мужчина ответил, что привёз посылку и улыбнулся. Из микроавтобуса вышли двое коренастых парней, открыли заднюю дверь и принялись что-то вытаскивать. Этим чем-то оказался Прохор. Он повис у парней на руках без какого-либо движения, весь вымазанный грязью. Наталья охнула.

— Куда заносить? – мягким голосом поинтересовался высокий мужчина.

Наталья тут же отперла калитку.

— В дом, в дом скорее.
— Да не переживайте Вы так. Он просто без сознания. Переутомился видать, — успокаивающе сказал мужчина. Махнул рукой парням, и те понесли Прохора к дому.

Внесли внутрь. Уложили на кровать. Один из парней сходил к машине и вернулся обратно с «Сайгой» и ножом. Отдал всё Наталье. Та сердечно благодарила гостей, извинялась за доставленные хлопоты. Мужчина ответчал, что им не в тягость и вообще — рады помочь. Спросила, что случилось с Прохором. Мужчина отвечал, что он путешествует, и проезжали они с двумя вот этими вот его сыновьями по здешним местам. Говорил, что на рассвете увидели они из машины тело, лежащее на дороге. Уточнял, что тело было с ног до головы перемазано в грязи и тяжело дышало, в руках были нож и карабин. Пояснил, что тело они оглядлядели, и на вид оно будто бы нуждалось в помощи. Решили подобрать. Так вот у них Прохор и оказался. Откуда появился он на дороге, путешественники не знали. Как смогли беднягу почистили, уложили на сидения. Поездили по округе, поспрашивали людей. Кто-то из соседей его признал и указал дорогу.

Наталья зазывала гостей на чай в благодарность. Но мужчина отвечал, что им пора в дорогу и поспешил откланяться. Хозяйка проводила их за калитку и отправилась на кухню за аптечкой. Как только звуки отъезжающей машины стихли, из комнаты, где лежал Прохор, донёсся шум, потом раздались шаги. Наталья поспешила было в комнату, на в дверях натолкнулась на Прохора. Выглядел тот устрашающе.

— Не ранен я, — сказал Прохор, увидев аптечку. — Согрей мне воды. Сейчас умоюсь и пойду звонить Володьке.
— Ой Прошенька, как же ты?! Что же?! Может отдохнёшь сначала? Ведь только в сознание пришёл!
— Сознание я не терял, повалился просто на дорогу без сил. Как машина подъехала, прикинулся — мне тогда не сложно было. А то мало ли. Володька предупреждал гостей ждать, а люди меня подобрали явно не местные. И не спрашивали они дорогу ни у кого. Погрузили на сиденья, и прямиком к дому. Ох не к добру.
— Что же происходит-то, Проша?
— Не буду рассказывать тебе. Не уснёшь потом. Чертовщина какая-то происходит, Наташа. Чистой воды чертовщина. Не особо я верующий, но после ночи сегодняшней… Позови ка ты завтра батюшку. Пусть дом благословит. А сейчас поспеши.
— Ой господи, что же это… — охнула Наталья и убежала греть воду.

Отмывшись, Прохор собрался в дорогу. В голове была сумятица. Сначала тварь в курятнике с говорящими курами, потом подозрительные «спасители» — неспокойно нынче стало в родных краях. «Сайгу» решил с собой не брать, взял нож казацкий. Поодаль крутились детки. Переживали видимо за Прохора, но видели, как тот собран и мрачен и не мешали.

После обеда Прохор выдвинулся. Велел с незнакомыми никому не разговаривать, и вообще из дома без надобности не выходить. Прежде чем идти осмотрел ещё раз курятник — всё в перьях и кишках. Значит не почудилось. Надо отчистить и починить будет. Но сначала Володьке сказать – пусть залезет да обследует. Домашним в курятник входить не велел. Прошёл до дыры в заборе – крепко приложил, несколько досок аж сломались. Ну да ладно. Доски тут, пожалуй, наименьшая проблема. Вышел на дорогу, двинулся к будке.

По пути вспоминал он, как пустился в погоню за тварью. Как бежал, не разбирая дороги, спотыкался и падал, несколько раз наугад сворачивал. И, наконец, нагнал. Существо стояло на возвышенности, метрах в ста. Прохор стоял в деревьях и не мог отдышаться после бега. Опустился на одно колено, упёрся руками в землю. Наконец дыхание успокоилось. Тварь тем временем не двигалась с места. Прохор решил стрелять: затаился, проверил, есть ли патрон в патроннике, прицелился, выстрелил. Пуля угодила точно в средину туши… и срикошетила в кусты. Прохор выстрелил ещё раз, но уже по пустому месту. Тварь сбежала с феноменальной скоростью. Продралась через заросли лопуха и выскочила на дорогу. Прохор кинулся в погоню. Бег давался уже с трудом, в висках пульсировало. Он жадно глотал воздух ртом, стараясь не сбавлять темпа, но, миновав лопух, споткнулся о собственную ногу и повалился в дорожную пыль. Всё тело ныло, было невыносимо тяжело, подняться не хватало сил. Спустя несколько секунду он услышал шум двигателя. По дороге, с той стороны, куда убежала тварь, ехала машина. Прохор не мог даже крикнуть водителю, предостеречь, язык не ворочался, руки и ноги стали словно чугунными, сознание ускользало. Машина начала тормозить и, наконец, совсем остановилась в паре метров от лежащего. Захлопали двери, затопали ноги. Кто-то подошёл и оглядел Прохора, пощупал пульс, послушал дышание.

— Без сознания просто, — сказал он в сторону автомобиля.

Прохор мог слышать и разбирать слова, хотя казалось, будто доносятся они откуда-то издалека.

— Нихрена себе шустрый, — услышал он ещё один голос. — Почти догнал ведь. Ещё и шмальнуть успел и попал даже. Чудеса-а-а…

Тут Прохор понял, что лучше лежать и не дёргаться.

— Повезли его домой, — раздался третий голос. — Мужик видать крепкий оказался, помереть не должен. Надо бы послать кого присматривать за ним, уж очень деятельный, зараза. Ох и получит кто-то пиздюлей в штабе за сегодняшнее представление…

Сильные руки подхватили его и потащили к машине.

Так Прохор и оказался дома. Дело было ясное, что гости таки пожаловали, как и предупреждал Володька. До будки оставалось ещё минут 15. Всё тело болело, глаза закрывались, но медлить было нельзя. Наконец дошёл. Набрал знакомый номер, послышались гудки. На том конце сняли трубку, раздалось шипение.

— Алё! — крикнул Прохор.

Шипение усилилось.

— Алё, Володя! — крикнул он громче. — Володя!

Наконец сквозь шум пробился голос Володьки.

— Прохор! Это ты, Прохор?!
— Я это, я! — кричал Прохор в трубку.
— Слушай меня внимательно! – снова раздался крик Володьки, елё перекрывающий шум и треск. — Запиши цифры! Слышишь? Цифры запиши!

Голос звучал надрывно, Прохор заволновался.

— Пишу, Володя! — Прохор подобрал с дороги острый камень.
— Восемь! Ноль! Шесть! Шесть! Три! Четыре! Два! Один, один! Ноль! Шесть! Шесть, восемь! Слышишь меня?!
— Слышу, да! — отвечал Прохор, царапая камнем цифры на столбе.
— Повтори!

В трубке не утихал треск. Прохор повторил.

— Всё верно! — кричал Володька. — Это номер! Позвони по нему завтра! Слышишь?! Завтра позвони, Прохор! Не сегодня только! За..!

Связь оборвалась. Прохор набрал Володю ещё несколько раз, но телефон не отвечал.

— Ох мать-перемать…, — вырвалось у Прохора. Он сел под будкой и опёрся спиной на столб. Всё произошедшее с ним встало перед глазами. Яркие страшные воспоминания, которые хотелось как-то выплеснуть, поделиться с кем-нибудь, овладели разумом. Прохора лихорадило.


ЕЩЁ ГОСТИ

Солнце медленно катилось к горизонту, дул лёгкий ветерок. Измотанный за ночь Прохор дремал, прижавшись спиной к столбу. Наконец его разбудил громкий треск. Он резко вскочил на ноги, схватившись за нож – мир вокруг поплыл в сторону. Прохор тряхнул головой и повернулся на звук. Из-за поворота показался тощий мужик на жутко тарахтящем культиваторе, превращённом в мотороллер с прицепом. Гремящая конструкция приближалась. В водителе мотороллера Прохор узнал своего соседа — Николая, коренного местного жителя.

— Здарова, Прохор! — крикнул Николай, останавливаясь рядом.

Прохор поздоровался в ответ.

— Слышал чего, это…! — орал Николай, не подумав даже заглушить мотороллер. — Тута у нас какие-то страсти творятся! Стрельба, говорят, была! В Семёна, говорят, стреляли, что тот еле ноги унёс!
— Не, не слышал, — отмахнулся Прохор, не желая перекрикивать грохочущий культиватор.
— О-о-о! Ну дак это, вчера, али позавчера Семён домой шёл! Среди бела дня шёл! — начал Николай с воодушевлением. Ему явно нетерпелось поделиться новостями.
— Слушай, Николай! Некогда мне! Спешу я! Надо дома… (тут Прохор произнёс непонятный набор букв, в надежде на то, что из-за разрывающего уши тарахтения собеседник всё равно ничего не услышит)
— О-о-о! Вона чё! Ладно! Садись тогда — подвезу! Расскажу как раз!

Прохор оглядел самоходную установку Николая: одно место для водителя и прицеп, заполненный навозом. «Хватит с меня дерьма на сегодня», пронеслось в голове. Перспектива слушать рассказ тоже не воодушевляла.

— Сам дойду!
— Ну ладно! Ты заходи в гости хоть!
— Ага, - буркнул Прохор в ответ.
— Ну пока! Вот ещё чего! Ты это, аккуратнее по дороге то! Там какая-то автомобиля прётся по нашим ухабам! С сарай размером – дура такая! Во всю ширь!
— Буду, буду! Пока!

Дьявольский агрегат наконец сдвинулся с места и начал удаляться, оставляя за собой пахучий шлейф.

«Автомобиля, значит, едет». Прохор насторожился. Подошёл к столбу, куда записал цифры, продиктованные Володькой. Заучил их наизусть. Потом подобрал с дороги камень и усердно зацарапал сделанную надпись — разглядеть что-либо стало совершенно невозможно. Шума машины пока слышно не было. Прохор двинулся в обратный путь по обочине.

Машина нагнала его минут через 20. Это был потрёпанный внедорожник с логотипом областной телекомпании на дверях и капоте. Когда автомобиль поравнялся с Прохором, со стороны водителя опустилась стекло и из окна высунулась пухлое лицо.

— Эй, человек! — раздался голос изо рта пухлого лица, явно обращённый к Прохору. — Человек! Прохор остановился.
— Здравствуй! Подскажи нам, будь любезен, самый кратчайший путь к жилищу некоего Прохора. Мы с областного телевидения. Едем снимать сюжет про зверское нападение. Слышали про такое? Нам из милиции звонили. Сказали, что дело серьёзнейшее. Чрезвычайно интереснейший случай! Слышали про такое? Я — Валерий Валерьевич. Очень рад. Так что?

Прохор устало поглядел на Валерия. Всё тело ныло после ночного сражения, сильно болело плечо. Вернуться домой на машине показалось не такой уж плохой идеей. Да и всё равно понадобятся потом эти журналисты по Володькиному плану. Хотя никакого желания снова слушать Валерия Валерьевича у Прохора не было.

— Знаю, слышал, да. Мне по пути как раз, могу дорогу показать.
— Замечательнейше! Садитесь внутрь машины.

Прохор сел. Внутри были ещё двое. Как выяснилось позже из разговора, то были оператор Сашка и «член-корреспондент областного телевидения» Мария Станиславовна Шапкина. Мария сразу вцепилась в Прохора с расспросами. Внезапно выяснилось, что подвозят они того самого потерпевшего и друга участкового Володьки, от которого член-корреспондент и узнала о нападениях. Прохор в общих чертах рассказал о случившемся, представив рожистую тварь лесным зверем и совершенно умолчав о говорящих курицах. Мария на протяжении всей беседы нетерпеливо ёрзала, а Валерий Валерьевич активно отпускал комментарии, обильно сдобренные прилагательными в превосходной степени.

Доехали быстро. Прохор пригласил всех в дом и вышел из машины. У забора стояло ещё два автомобиля. Оба выглядели одинаково и солидно. В каждом на водительском кресле сидел серьёзного вида человек. Не дожидаясь гостей Прохор поспешил в дом.

— А вот и хозяин вернулся! — услышал он мужской голос открывая дверь.

Навстречу двигался, протягивая правую руку, мужчина лет 50ти в деловом костюме. На лице его сияла улыбка.

— Здравствуй, Прохор! Будем знакомы — Игорь, глава районного самоуправления. Ваш верный друг и помощник. Очень приятно!

«В открытую явились», подумал Прохор. Протянул руку, поздоровался.

— А это — Настя, — продолжал Игорь, указывая рукой на женщину в милицейской форме, стоящую рядом с Натальей. — Следователь из райцентра. Она будет работать с вашим делом. Прошу любить и жаловать.

Настя подошла и тоже поздоровалась с Прохором за руку. Она вся просто источала любезность и дружелюбие.

— А наш участковый что, больше работать не будет? – Прохор решил сразу прояснить ситуацию, тем более что последний разговор с Володей вышел каким-то странным.
— Ах ваш участковый, — проговорила Настя и посмотрела на Игоря.
— А Владимир с прошлой недели перевёлся, да. На повышение пошёл. Парень он молодой, перспективный. Таких людей надо продвигать, поддерживать. Сюда уже направили другого участкового, не беспокойтесь. Но Ваше дело я беру под собственный контроль. Кстати о делах. Жена Ваша любезно сообщила, что пытались Вы сами разобраться, но потерпели неудачу…

Далее последовала облачённая в форму непринуждённой беседы череда вопросов. С цепкостью опытного дознавателя Игорь выспрашивал у Прохора о произошедших событиях, в особенности о событиях последней ночи. Прохор как мог отвечал наиболее общё, но его собеседник постоянно уточнял детали, задавал пересекающиеся вопросы и даже одни и те же вопросы, но с различной формулировкой. Прохору становилось всё сложнее избегать наиболее скользких моментов. На счастье, дверь в дом распахнулась и внутрь на длиннющих шпилька вошла Мария с микрофоном в руке и оператором за спиной. Она затараторила заранее приготовленный текст в камеру, потом явно нацелилась на Прохора, но, увидев мужчину в костюме, сразу же распознала в нём представителя властей. Рассудив, что Прохор никуда не денется, а представители власти — это ресурс редкий, внимание репортёров переключилось на Игоря. Вопросы посыпались градом. Глава самоуправления был явно раздосадован тем, что его беседу с Прохором прервали и взирал на на телекамеру с недовольством. Он кое как отделался от Марии общими фразами и, сославшись на позднее время, ретировался, пообещав ещё раз заглянуть на днях и «всё проконтролировать». Следователь ушла вместе с ним, пообещала вернуться завтра утром.

На улице меж тем было и вправду совсем темно. Прохор дал слово журналистам, что всё расскажет и покажет завтра, а сейчас он очень сильно устал. Выглядел он настолько вымотанным и потрёпанным, что Мария практически сразу согласилась отложить запись своего репортажа. Наконец все посторонние покинули дом. На кухне был припасён ужин. Прохор с жадностью поглотил его, кое как успокоил взволнованную Наталью. Велел со следователем и Игорем особо не откровенничать, а журналисты, мол, пусть рыскают. Сил больше не оставалось. Прохор добрался до спальни, кое как разделся, рухнул на кровать и сразу уснул.


РАЗГОВОРЫ

Проснулся Прохор только к обеду. Спина и плечо ныли. Он ощупал себя: сильно вроде ничего не опухло; пошевелился, подышал глубоко. Переломов похоже не было. Вышел из спальни. Наталья хлопотала по дому, сказала, что журналисты уже все извелись снаружи, облазали всё вдоль и поперёк, даже съездили к соседям и ждут Прохора. Прохору же дела до них не было. Он наспех поел и вышел из дома через пристройку – нужно было срочно добраться до телефона. Обошёл дом по широкой дуге за кустами орешника и вышел на дорогу. Отдохнувшее тело было снова полно сил и ноги быстро несли Прохора к цели.

Наконец продиктованные Володькой цифры были набраны и из трубки послышались длинные гудки.

— Здравствуй, наконец-то, — прервал гудки Володькин голос.
— Как узнал, что я это? — резко спросил Прохор.
— Только ты телефон этот знаешь, он давно припасён у меня на всякий случай.
— Ясно. Ты не серчай уж, я последнее время малёха нервный стал.
— Понимаю, чего уж там. Рассказывай, как дела.

Прохор рассказал всё, что случилось, стараясь не упустить ни одной детали.

— Нихера себе хера себе… Говорил же, не лезь.
— Не мог я не лезть. И не жалею.

Володька ещё некоторое время задавал вопросы и уточнял детали. Потом на минуту умолк – задумался.

— Ладно, — наконец сказал он, – Что было, то было. Мне тебя тогда и удивить особо не чем. С «Пресветлым» ты, значит, уже лично пообщался. Что это за херь, я сказать не могу – ничего не нашёл вразумительного, кроме этого его названия. Появляется с некоторой периодичностью, последние лет 50 точно, может и раньше появлялся. Забирает из курятника кур, потом налетают государственные агентства, закрывают территорию для посторонних, изымают все публичные документы, ставят высший уровень секретности. Хозяев земли обычно переселяют на другой участок, с какими-то компенсациями или ещё чем…
— Не хочу я уезжать никуда.
— Уж поверь мне, твоё мнение их интересует в последнюю очередь. Дела ворочаются серьёзные в этой сфере, я уже на своей шкуре убедился. Может лучше плюнуть да переехать?
— Поживём-увидим, — сурово ответил Прохор.
— Твоё право. Вот чего ещё. В паре предыдущих случаев хозяева кур в дом забирали, для сохранности как бы. Наткнулся я тут на протоколы изъятия этих кур. Официально всё, типа: «с согласия владельца, для помощи следствию, в целях проведения следственного эксперимента» ну и так далее. Короче, куриц сажали обратно в курятник. Случай не единичный. Значит, зачем-то они должны быть в курятнике. Возьми на заметку. Кстати, навещал тебя уже кто-нибудь из власть имущих?
— Вчера нарисовалась. Глава самоуправления и следователь — девица какая-то.
— Пошло-поехало значит.
— Ты сам-то куда? На повышение говорят.
— Хреновышение, ага. Прессовать меня тут начали, как поняли, что не просто так секреткой интересуюсь. Я, опыт уже имея, быстро заявление написал на пару дней по личным обстоятельствам, чтоб искать не сразу начали, как свалю. Пошёл в кабинет шмотки забрать по-тихому. Только сумку собрал – в дверь уж ломятся. И телефон как раз звонит, как в кино прямо. Я сразу почувствовал, что ты звонишь. Запихнул телефон в ящик вместе с рацией. Трубку снял, вторую рацию схватил и бегом. Благо, первый этаж – в окно махнул. Шансы, конечно, не велики были, но получилось в итоге-то! Чистая удача. Мне тебя вообще практически не слышно было – бежал просто и орал в рацию, как очумелый. Потом вроде расслышал голос твой, еле-еле. Всё боялся, что услышат они цифры из ящика, но, видать, пронесло. Такое вот повышение. Отсиживаюсь теперь на конспиративной квартире, так сказать. От деда осталась ещё. Непростой он был товарищ, похоже, по его каналам и копал как раз. Там есть ещё куда двигаться, так что через недельку ещё созвонимся, надеюсь. Во вторник давай.
— Как скажешь. — Если чего срочное случится, ты звони. Не обещаю, что отвечу, но запись в телефоне останется. Может как с журналистами тебе весточку передам. Приехали они?
— Приехали, да. С утра караулили уже, еле убежал.

Володька хмыкнул.

— Не обижай их там особо, пригодятся.
— Да я уже заметил. Глава самоуправления сразу с лица скис, как их увидел. Хитрожопый, кстати, тип. Поговорил с ним – как будто допрос с пристрастием.
— Звать как?
— Игорь.
— И всё?
— Сказал просто «Игорь».
— Ясно. А следователь?
— Представилась Настей.
— Игорь и Настя, значит. Посмотрю, что удастся найти на них. Аккуратнее там с ними. Не знаю, чего более конкретного посоветовать. Врать им смысла особого думаю нет — Игорь-то уж точно в курсе, чего происходит. Следователь эта – не уверен, но скорее всего тоже не просто так приехала. Но и не трепли особо, дурачка включай если что.
— Понял, буду осторожнее… Володь, чего это за херня-то творится? 40 лет прожил, про такое и не слыхивал даже. Я там в курятнике чуть не уверовал во все религии сразу, мать их…
— Не знаю я, Прохор, не знаю… Даже загадывать не берусь…
— Наталья батюшку сегодня вызвала, может хоть он чего…
— …Вряд ли. Ты ж и сам не веришь.
— Верить-то не верю, но позвать сам предложил…
— Но пусть, Наталье так спокойнее будет. Детки как?
— Да всё нормально, они и не в курсе поди чего происходит-то. Люди новые снуют – им только интереснее.
— Понятно. Ещё расскажешь чего?
— Да вроде всё у меня.
— Мне тоже добавить нечего. Пока нечего. Давай до вторники тогда. Только не лезь никуда больше. Да тебя и не пустят, я думаю. Скоро оживлённо на дворе у тебя станет. Готов будь. У них рожи-то всегда вежливые, но люди серьёзные, могут и в клетку запереть при необходимости. Не лезь на рожон.
— Постараюсь… До свидания, что ли.
— Давай, да. До связи.

В трубке запищали короткие гудки. Прохор повесил её на рычаг и отправился в обратный путь.

Домой Прохор вернулся спустя пару часов. У курятника собралась целая толпа. Приехал батюшка Илларион с двумя служками. Батюшка был статен, стоял перед курятником, расправив плечи, и помахивал кадилом. Его глубокий бас произносил молитву. Перед батюшкой стоял прислужник. Он держал на руках раскрытую книгу, в которую изредка заглядывал Илларион. Второй прислужник ходил вокруг курятника и окроплял его святой водой. Натялья с детьми стояли рядом с батюшкой и молились. Всё это благословенное сборище снимали журналисты. Мария что-то воодушевлённо говорила в камеру и оживлённо жестикулировала. Завидев Прохора, входящего в калитку, она кинулась наперерез, боясь упустить «главного пострадавшего» в очередной раз. Оператор устремился за ней. Член-корреспондент пыталась что-то говорить на ходу, но речь периодически прерывалась, когда длиннющие шпильки её туфлей проваливались в землю, а руки рефлекторно дёргались, помогая телу удержать равновесие. Прохор понял, что беседы на этот раз не избежать, но может оно и к лучшему. Вопросы сыпались один за другим, «нашим телезрителям» постоянно нужны были разъяснения и душещипательные подробности. Прохор стойко держался, успев за 40 минут несколько раз пересказать произошедшие события. Наконец назойливая пара от него отцепилась и устремилась к своему внедорожнику, в окне которого маячило довольное лоснящееся лицо Валерия Валерьевича.

Не прошло и минуты, как к дому подъехала ещё одна машина. Из неё вышла следователь Настя. Она сразу направилась к Прохору. После короткой беседы с ней выяснилось, что завтра приедет следственная группа изучать улики. Возможно, исследование займёт некоторое время, так что группа разобьёт временный лагерь неподалёку. Разумеется, всё это необходимо для безопасности хозяев и прочее и прочее. Прохор не возражал, хотя догадывался после беседы с Володькой, к чему всё идёт. По окончанию разговора, Настя направилась к курятнику «провести предварительный осмотр». Батюшка Илларион как раз заканчивал свою службу.

Прохор тем временем, не желая легко отдавать свой двор в полное распоряжение полиции, направился в сторону репортёров. Те выглядели довольными, словно питон, заглотивший добычу целиком, и явно собирались ползти обратно в свою нору переваривать съеденное. Прохор как бы между делом завёл разговор с Валерием Валерьевичем и сообщил последние новости, а так же упомянул, что через 6 дней или раньше(!) будет новое нападение. В награду за это «несчастная жертва зверских нападений» получила благодарный пылающий взгляд Марии Станиславовны Шапкиной и несколько десятков восторженных «великолепнейше» и «замечательнейше». Сашке будто бы было всё равно. Тут же руководителем группы было принято решение срочно вернуться в город, отдать отснятый материал на обработку, а самим вернуться с целью проведения регулярных прямых включений. Спустя один телефонный звонок Валерий Валерьевич уже получил одобрение и место в сетке вещания на 2 ежедневных выпуска. Журналисты спешно отбыли.

По дороге в дом Прохор столкнулся с батюшкой и прислужниками. Илларион плавным жестом приказал помощникам следовать дальше, а сам остановился поговорить с хозяином дома. Он протянул Прохору руку ладонью вниз. Тот перехватил пухлую кисть батюшки на полпути к своему лицу и крепко пожал. Илларион несколько растерялся, но через секунду сообразил что случилось и ответил на рукопожатие.

— Благословен будь, сын мой, — начал батюшка.
— И ты здравствуй, — просто отвечал ему Прохор.
— Наталья мне сказала, будто неладное что-то творится с хозяйством твоим. Вот я смотрю и телекамера тут ходит и милиция. Что ж это за несчастье такое, что Вам ещё и пресвятая церковь понадобилась?
— Не знаю как и сказать даже.
— Говори как есть, сын мой.
— …Повадился кто-то кур у нас воровать. Собаку загубил мою. С участковым пытались изловить – не вышло. Я потом сам пошёл. Засаду устроил в ночь. Да сам попался… Демона я видел, кажется, батюшка. Затащил он меня в курятник. Сущий ад в ту ночь творился. Думал не переживу…
— Демона говоришь, — протянул Илларион, — случай, конечно, не обыденный, но и не уникальный, сын мой. Мир, сотворённый господом нашим, много чудес в себе таит. А вот что – не называл ли демон тебе своего имени?

Прохор насторожился. «Была не была».

— Сам демон не говорил, но слышал я… голос, называвший его «Пресветлым».
— «Пресветлый» значит, — проговорил Илларион и задумался, будто вспоминал что-то. — Давай вот что, — наконец заговорил он, — раз говоришь, видел демона, пришлю я к тебе завтра послушника моего. Он парень смышлёный, большие надежды подаёт. Отслужит он недельную службу. Приютить найдётся где?
— Найдётся, думаю. На первом этаже полно места.
— Ну вот и славно. Тут видишь, что, Прохор, был бы кто другой, я бы может и не волновался, мало ли что человеку в голову взбредёт. Но ты человек благоразумный, не пьяница, если говоришь, что демона видел, может дело серьёзным быть. Слышал я от моего отца-настоятеля всякое, что тому за годы странствий по миру удалось повидать, и про демонов он говорил тоже. Дважды с ними встречался… Тут особый подход нужен.
— Спасибо большое, Илларион, — отвечал Прохор. Я уж не знаю чего и делать, куда и деваться. Послушника Вашего примем, и место найдём, и напоим-накормим.
— Вот и славно, вот и славно, Прохор. Ждите завтра после обеда. А сейчас вынужден Вас покинуть.
— Конечно, конечно. Спасибо за службу сегодняшнюю. До свидания.

Батюшка степенно направился к автомобилю. Снаружи его ждал служка. Он открыл дверь и помог Иллариону сесть в салон. Машина тронулась. Не успели представители церкви скрыться из виду, как к Прохору подошла Настя. Следователь сказала, что осмотр курятника закончен, и что она вернётся завтра утром вместе со следственной группой. На том и распрощались с последним гостем.

Прохор собрался в дом, но тут вспомнил про кур. У курятника стояла Наталья и продолжала молиться; детки куда-то убежали. Подходя к ней Прохор расслышал слова молитвы «… покаянья нету, крест над головой…», решил немного обождать. Он обошёл кругом дом, надеясь своим хозяйским взглядом заметить что-нибудь новое, необычное, что проглядела следователь, что, возможно, поможет спастись ото всей этой мракобесии. Подошёл к будке, которую со дня гибели Пса никто не трогал. Постоял рядом, вспомнил своего верного друга, взгрустнул. Сзади тихо подошла Наталья. После встречи с батюшкой она казалась менее взволнованной. Прохор справился о её здоровье, о детях – всё было в порядке. Скотина тоже была напоена и накормлена. Кур временно посадили в сарай, перенесли туда кормушку и поилку. Хозяйство было в надёжных руках и содержалось в порядки несмотря ни на что. Прохор немного расслабился, на душе потеплело. Остаток дня прошёл за обычными бытовыми заботами, будто ничего не произошло. Видимо разум искал спокойствия в повседневности, и Прохор не собирался мешать этому в тот вечер.


ПРИБЫТИЕ

Утром, едва успев умыться и позавтракать, Прохор услышал шум моторов. Выглянул в окно: в сторону его дома тянулась вереница автомобилей. Большие чёрные внедорожники ползли вперёд, покачиваясь на ухабистой дороге. Судя по одинаковым буквам на номерах, машины принадлежали государственной конторе. «Следствие видать едет», подумалось Прохору, «народищу-то… будто целый взвод». Через 20 минут, после того как процессия остановилась, Прохор понял, что был недалёк от правды: из автомобилей начали выходить люди в полевой форме, чуть разбавленные людьми в гражданском и тремя-четырьмя деловыми костюмами. Действовали быстро и слаженно: были слышны отрывистые приказы, из автомобилей споро выгружали коробки, какие-то трубы и тюки. Прохор заметил, что у калитки стоит Игорь и машет ему рукой.

Подойдя к калитке хозяин поприветствовал гостей. Игорь был как всегда любезен и улыбчив. Он разъяснил Прохору, что районные власти решили приложить максимум усилий, и не допустят, чтобы на граждан и их имущество нападали безнаказанно. Так же было заявлено, что курятник будет отремонтирован и поставлен под наблюдение, дом будет взят под охрану, будут назначены ответственные, приняты меры и прочее и прочее. Прохор слушал эту длинную уверенную речь в пол уха. Вокруг сновали люди. Не прошло и полчаса с приезда, а у курятника уже суетились рабочие: заделывали стену и ставили новую дверь. В поле через дорогу, напротив дома Прохора, устанавливали палатки, снаряжали генераторы, налаживали коммуникации, разворачивали полевую кухню. «Серьёзно взялись», думал Прохор, глядя на растущий лагерь. Вокруг курятника были установлены осветительные прожектора, повешены несколько камер наблюдения. Дабы всячески расположить к себе хозяев, Игорь водил Прохора по местам выполнения работ: всё показывал и рассказывал, спустя час к ним присоединилась следователь Настя. Работа спорилась.

К полудню явились журналисты. На этот раз они прибыли на большом фургоне. Стоило ему остановиться, как одна из дверей распахнулась и из проёма выскочила Мария. Она осмотрела происходящее вокруг совершенно осоловелым от радости взглядом. Казалось ещё чуть-чуть и у неё изо рта потекут слюни. На этот раз журналистов прибыло четверо. Пока уже знакомая троица лихорадочно носилась по округе и выбирала места для съёмок, новый член бригады отогнал фургон в место базирования – то же самое поле через дорогу, поодаль от «следственного» лагеря. Егор, так звали четвёртого, вылез с водительского кресла и скрылся в глубине автомобиля. Пару минут спустя задние двери распахнулись и на землю бухнулось несколько коробок, лязгнув чем-то металлическим. Затем вышел сам Егор с тарелкой офсетной параболической антенны в руках, и полез устанавливать эту самую тарелку на крышу фургона. Прохор краем глаза наблюдал за телодвижениями нового члена репортёрской команды – «связист» видимо.

После того, как антенна была установлена, настроена и протестирована, Егор подал сигнал своим коллегам. Те пулей вернулись к фургону, вооружились камерой, микрофоном, накрашенным лицом Марии и ринулись в бой. Целились они явно в Игоря, тем более что тот везде таскал за собой Прохора, но, не дойдя метров 20 до цели, троица была ловко перехвачена галантным мужчиной в штатском, который представился пресс-секретарём руководителя «операции» и «все вопросы только к нему». Журналистов такой поворот событий только раззадорил: значит дело было серьёзным и наверняка (естественнейше!) «нечистым». В воздухе запахло приключениями.

К вечеру, отделавшись ото всех гостей, Прохор наконец был предоставлен сам себе. Он ходил по двору, занимаясь своими обычными делами, но продолжал пристально наблюдать за обстановкой. Команда «следователей» продолжала тянуть какие-то провода: вдоль забора, у курятника, вдоль дороги. Несколько человек делали какие-то измерения, ставили метки. На место меток устанавливались прямоугольные серые коробки, которые явно ориентировали по сторонам света. Люди спешили, но действовали без суеты. Видно было, что это профессионалы, и они явно собираются закончить всё сегодня, пока не стемнеет.

В девятом часу вечера посторонних на дворе почти не осталось. Даже журналисты уползли в свой фургон, набегавшись за день. Прохор сидел на крыльце, когда в проёме открытой калитки показался молодой парень в рясе. «Очевидно послушник Иллариона», подумал Прохор. Парень был крепко сложен, высок и широкоплеч. За спиной его висел тряпичный мешок. Стремительной уверенной походкой подошёл он к Прохору и учтиво поздоровался, представившись послушником Кириллом. Передал письмо от Иллариона, подтверждающее его «назначение во служение и помощь» и адресованное в основном Наталье со словами поддержки и списком глав из евангелия для прочтения в тяжёлый час. Прохор отдал Кирилла на попечение хозяйки, а сам пошёл проведать кур, которых поместили обратно во отремонтированный курятник.

Курятник чуть ли не сверкал в сгущающихся сумерках – со всех сторон в него били яркие прожекторы. У входа стояли два человека в форме, которые, завидев Прохора, дежурно заулыбались. Прохор открыл дверь, на секунду задержался и, затаив дыхание, вошёл внутрь. Повёл взглядом вокруг. Куры выглядели как обычно: ходили кругами, квохтали, клевали солому и гадили. Прохор шумно выдохнул и расслабился. Взял одну курицу в руки, поднёс к лицу, пригляделся – курица как курица. Поставил обратно на пол. Огляделся вокруг: внутренние стенки были чисто вымыты, на полу постелена свежая солома, еды и воды достаточно, будто ничего и не было. Только след, оставленный ножом и новая дверца с неокрашенным куском стены напоминали о произошедшем. Прохор хотел что-нибудь сделать, предпринять, как-то обезопасить кур, но делать в курятнике было нечего. Тем более после иллюминации и охраны, организованной Игорем. Ничего не оставалось, как вернуться дом. Дико хотелось спать. На выходе из курятника Прохор как бы в шутку спросил стоящих у входа: «Всю ночь что ли стоять собираетесь?». На что ему серьёзно ответили, что стоять будут всю ночь. Что ж, Прохор не возражал.

В доме готовились ко сну. Прохор зашёл проведать Кирилла. Как оказалось, Кирилл готовился к ночной службе у курятника, «дабы изгнать нечистого». Прохор не возражал и тут. Он предупредил, что на ночь дверь будет заперта, чтоб стучал громче ежели что. Послушник же ответил, что службу кончит только утром, и в дом ему заходить без надобности, так что сон хозяев не побеспокоит. Поблагодарил за тёплый приём и заботу. Голос Кирилла был совершенно ровным, безэмоциональным, а взгляд совсем отрешённым. Ну да не его это дело, решил Прохор, подождал, пока послушник выйдет на службу, запер дверь и отправился спать.


НАЧАЛО

Прохор внезапно проснулся посреди ночи. Он часто и глубоко дышал, сердце бешено колотилось. Наталья спала рядом, не выказывая никаких признаков беспокойства. Прохор тихо встал и вышел из спальни. На душе было тревожно, в голове носились мысли, руки дрожали. Ему чудились звуки. Мерзкие голоса хохочущих кур, рваные слова «рожи» и тихий собачий лай. «А не дёрнуть ли настоечки, от нервов», подумал Прохор. За последние дни он совершенно вымотался морально, и мысль выпить чего-нибудь горячительного и расслабиться казалась вполне уместной.

Вошёл на кухню. Настойка хранилась в подвале, куда вёл люк, расположенный под столом. Прохор подошёл к столу и уже совершенно автоматически глянул на залитый светом курятник – мысли о выпивке тут же вылетели из головы, вместе со всеми остальными мыслями. У входа в курятник, аккурат между двумя караульными, в ярких лучах прожекторов стоял Пресветлый, держа перед собой тремя руками курицу. Курица не шевелилась, словно загипнотизированная. Она смотрела на пресветлого, раскрыв клюв. Затем перья её начали темнеть и через несколько секунд стали совсем чёрными. Руки Пресветлого пришли в движение. Они мяли курицу как пластилин, будто скатывая в шар. Тело курицы легко поддавалось, принимая новую форму. Дальше Прохор уже не смотрел. Бегом преодолел он расстояние до входной двери и выбежал на улицу. Дверь громко ударилась о стену, но караульные и рожа словно, казалось, не услышали этого. Прохор двинулся на Пресветлого, набирая скорость. Спустя мгновение он уже бежал со всех ног. Тварь была полностью поглощена своим занятием, караульные точно не спали, но стояли будто ничего не замечая.

До твари оставалось пара метров. Прохор широко шагнул левой ногой и с размаху пнул правой Пресветлого в бок. Чуть выше места удара на теле "рожи" широко открылся глаз. Чёрная туша согнулась и отлетела на несколько метров. Прохор хотел броситься на тварь, но кто-то с силой потянул его назад. Резко обернувшись, он увидел, что один из караульных бесцеремонно держит его за трусы.

— Не лезь, мужик! — бросил он приказным тоном. Прохор сразу оценил расстановку сил — к роже прибавились ещё и двое вооружённых людей. Но он не собирался просто смотреть, как закатывают его кур. От резкого толчка вцепившийся в трусы караульный выпустил свою добычу и повалился на землю. Второй скидывал с плеча автомат, но Прохор уже знал, что для этого бойца сражение окончено. Носок правой ноги резко ввинтился землю против часовой стрелки, колено выпрямилось, закручивая и толкая тело вперёд, кулак вылетел по широкой дуге точно в лицо караульного. Тот, осознав ситуацию, попытался прикрыться и вскинул руки, но было слишком поздно. Удар пролетел над защитой и попал точно в подбородок. Голова резко крутнулась, черепная коробка ударила мозг, и караульный повалился без сознания на землю. Краем глаза Прохор уловил движение – первый караульный стоял на четвереньках и собирался подняться. «Ну кто же так встаёт…», пронеслась мысль в голове Прохора, и он пнул встающего в ухо. Ещё один противник потерял сознание — осталась только тварь. Пресветлый по-прежнему лежал там, куда его отбросило ударом. Он уже закончил комкать курицу, и явно вознамерился запихать её в одну из своих пастей. Прохор двинулся на тварь, полный гнева и решительности. Но та, быстро проглотив куриный ком, проскрежетала «рад и все о б щего благ а» и с сумасшедшей скоростью сиганула через забор. Прохор на секунду растерялся, но вдруг осознал, что уже некоторое время слышит шум и усиленные мегафоном приказы со стороны лагеря в поле — к курятнику шло подкрепление. К курятнику, но не факт, что к Прохору. Медлить было нельзя. Догнать Пресветлого казалось задачей невыполнимой, но тварь всё равно придёт снова, за курами. Вспомнились слова Володьки. «В дом, значит, забирали».

Прохор вбежал в курятник. Кур было заметно меньше – чуть ли не половина от прежнего количества! Ну да ладно, сейчас было не до того. Прохор схватил мешок, лежавший на полке у входа и начал собирать в него кур. Собрав всех, он закинул мешок на плечо, выскочил на улицу и побежал к дому. Кирилла нигде не было видно. Прохор кликнул его несколько раз на бегу, но ответа не последовало. К курятнику уже бежали люди. Некоторые перелезали через забор, кто-то вбегал через калитку. Прохора давно уже заметили, и несколько человек бросились наперерез. Но им было не успеть. Уже стоя в дверях, Прохор ещё раз окликнул Кирилла и огляделся – нигде нет. «Вот зараза», процедил Прохор сквозь зубы и захлопнул дверь.


РАДИ ВСЕОБЩЕГО БЛАГА

Запершись в доме, Прохор думал, что солдаты попытаются ворваться внутрь. Он слышал топот на крыльце, выкрики команд, лязг оружия. Со второго этажа спустилась испуганная Наталья. Ничего не объясняя, Прохор отдал ей мешок. Велел скорее посадить кур на чердак, самой с детьми запереться на втором этаже и ни за что не выходить. Как Наталья ушла, Прохор решил осмотреться. Он осторожно подходил к окнам и заглядывал то в щели между ставней, то в замочную скважину двери. Дом брали в оцепление, выставляли прожекторы, освещая дом так, что скоро что-либо увидеть изнутри будет невозможно. Везде сновали солдаты. Оба выхода из дома и все окна охранялись. Прохор оделся и зарядил «Сайгу». Он сознавал, что шансы против нескольких вооружённых людей у него не велики, но сдаваться не собирался. У двери постоянно слышались шаги, но открыть её никто не пытался. Видимо ждали приказов.

Прохор быстро поднялся на чердак. Перепуганные всклокоченные куры топтались в углу. Их оказалось всего 11. Больше половины пропало. На улице Прохор их не видел, а зная, как они себя ведут при появлении Пресветлого, вероятность того, что некоторые просто испугались и убежали, была мала. Видимо аппетит твари вырос. Вот напасть! Да ещё и военные с ним заодно. Прохор выглянул в маленькое неприметное окошечко: дом был полностью окружён. Рядом с лагерем стояло несколько грузовых автомобилей, набитых вооружёнными солдатами. «Уже и подкрепление прибыло… Значит заранее знали, что придёт эта мразь сегодня». А что там с журналистами? Их фургон стоял на том же месте. Все четверо стояли на улице и беседовали с пресс-секретарём Игоря, за спиной которого стояли два солдата. Мария размахивала руками и, похоже, что-то кричала, Валерий Валерьевич пытался её успокоить. Сашка держал на плече камеру, Егор просто стоял рядом.

Тут Прохор увидел, что в калитку входит сам Игорь в сопровождении следователя Насти и… батюшки Иллариона! Вся троица явно направлялась к дому. Прохор быстро спустился и встал у входной двери. Спустя минуту в дверь постучали.

— Прохор! Прохор, нам нужно с Вами поговорить! — услышал он голос Игоря. — Прохор! Вы меня слышите?!
— Солдат своих уберите со двора! Тогда поговорим! — зло ответил Прохор.
— Присутствие опытных людей, умеющих обращаться с оружием, крайне важно в данной ситуации, Прохор. Это для безопасности всех нас. Поймите, ситуация, в которую Вы попали, очень серьёзная. Она может казаться пугающей. Но мы уже сталкивались с подобным и имеем опыт решения таких проблем.
— Чего они тогда мешали мне? Не говоря уже о том, чтобы пристрелить эту дрянь?
— Послушайте, всё намного сложнее, чем Вам кажется, — донёсся из-за двери голос Насти.
— Всё верно, — подхватил Игорь. — То, что сейчас происходит на Вашей земле очень важно, Прохор. Очень. Для Вас. Для нас. Для всех. Важно для России, для всех людей. Это не просто нападения и похищения, Прохор. Это лишь часть гораздо более масштабного процесса. Очень сложного и важного для нас всех процесса. Очень важного, слышите, Прохор?
— Что же это за процесс такой, что меня изводит этот Пресветлый?

За дверью воцарилось молчание, затем послышались невнятные приглушённые голоса, шорох.

— Послушайте, Прохор, — снова заговорила Настя. — Доверьтесь нам. Мы сможем Вас защитить. Всё что от Вас требуется, отдать нам кур. Мы знаем, как дальше будут развиваться события. Вам ничего не угрожает.
— Мы возместим все Ваши потери, — продолжил Игорь. — Как материальные, так и моральные. Мы вернём Вам кур. Привезём других. Сколько скажете — столько и привезём. Вместе мы справимся обязательно. От Вас нужно лишь немного сотрудничества.
— А собаку мне кто вернёт?!
— Сожалею об этой Вашей утрате. Стоит признать, что в случае с Вами мы среагировали несколько позже, чем следовало. Это привело к этой, вне всякого сомнения, тяжёлой утрате. Но повторяю, мы всячески Вас поддержим. Вам не справиться в одиночку. Давайте сотрудничать.

Услышав голоса, со второго этажа вышла Наталья. Она остановилась поодаль и встревоженно смотрела на Прохора. Прохор смотрел на неё.

— Что это за дрянь эта, зачем она это делает? — спросил он у стоявших за дверью.
— К сожалению, я не имею полномочий рассказывать Вам детали, Прохор, — отвечал Игорь. — Это секретная информация, представляющая государственную тайну…
— Вот мать-перемать! — выругался Прохор.
— Послушай, сын мой, — раздался из-за двери голос Иллариона. — Всё, что говорят эти люди, это всё очень важно. Это может выглядеть страшным и несправедливым, вся эта ситуация. Но они помогут тебе. Они делают богоугодное дело, Прохор. Ради всеобщего блага. Прислушайся к их словам, сын мой. Бог не оставит никого в беде, он всегда пошлёт спасение. Эти самые люди — твоё спасение. Твоё и твоей семьи. Я молюсь за всех вас. Молюсь, чтобы всё кончилось хорошо. Ведь мы все - люди, рабы божьи. Сила наша – в единстве, в вере. Позволь им разобраться с бесом. Я теперь всегда буду здесь, помогать и советовать. Это теперь и моя ноша тоже. Не взваливай всё на свои плечи. Подумай о детях, как им тяжело.

Услышав голос Иллариона, Наталья подошла к Прохору, робко взяла за рукав и умоляюще заглянула в глаза. Прохор понимал, что ей гораздо тяжелее всё это переносить. Что она слаба и напугана. Он всегда думал, что может защитить своих близких, но все эти военные, оружие, уговоры… Казалось, эта проблема скоро станет ему не по силам, опасность возрастала. Наталья уже была на грани срыва. Он не мог мучить близкого человека, тем более никак не мог снова потерять кого-то.

— Кирилла вашего не видать нигде, как ушёл вечером. — сказал Прохор.
— С Кириллом всё в порядке. Он… был несколько напуган. Теперь он в безопасности. Он в лагере у военных, ему там помогают. С божьей помощью.
— Прохор, ради всеобщего блага, давайте уже поможем друг другу, — снова вступил в разговор Игорь. — Сейчас мы теряем время. Эта тварь придёт снова, придёт скоро. Не найдя куриц в курятнике, она вломится в Ваш дом. Она становится сильнее с каждым днём. Вам не справиться в одиночку, а при сложившемся положении дел мы не сможем Вас защитить.

На лестницу, разбуженные криками и шумом, вышли Лёшка с Машкой, сонные и такие маленькие и хрупкие. Наталья стиснула руку Прохора.

— Ладно, — решился Прохор. — Что делать мне?
— Просто отдайте нам кур, Прохор. Мы позаботимся обо всём остальном.

Прохор посмотрел на Наталью и детей: "Всё будет хорошо".

Прохор полез на чердак. Куры были на месте. Они немного отошли от срочной эвакуации и ходили взад-вперёд в поисках насеста. Прохор взял мешок, в котором принёс кур и принялся их собирать. Вдруг в углу в куче тюков с тряпьём зашевелилась тёмная масса. Прохор весь напрягся и резко развернулся лицом к опасности. Тёмная масса ворочалась, пытаясь выбраться. Тело начло расслабляться, готовясь среагировать на атаку, пульс застучал в ушах. Наконец масса высвободила ногу и смогла встать на пол. Это определённо был человек. Он поднял руки в верх, показывая, что оружия нет и медленно приблизился. В свете прожекторов, который пробивался на чердак, Прохор наконец смог различить лицо своего гостя. Это был Володька, весь вымазанный то ли краской то ли грязью, и одетый в какие-то лохмотья.

— Вот и свиделись, — еле слышно шёпотом произнёс он.

Прохор чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он подошёл и сгрёб Володьку в объятья.

— Давай позже всё эти приветствия, — спустя секунду сказал Володька. — Сейчас нужно сосредоточиться на ситуации. Лучше ничего не говори, твой басище они сразу услышат — дом твой на внешней прослушке наверняка, с направленных микрофонов. Слушай внимательно что я говорю. Им не просто куры нужны, им нужен ещё и ты. Всё позже расскажу. Сейчас складывай всех, кроме одной, в мешок. Одну потом посади в самое укромное место в доме. Они пока не знают, сколько кур осталось с последнего визита. А им нужны все. Особенно та, которая останется последней. Так мы выиграем некоторое время, пока они поймут что к чему. Сейчас я с тобой спущусь вниз, аккуратно, чтобы не засветиться. Они наверняка попытаются тебя захватить, но штурмовать не будут. Ты им живой нужен да и вроде как сотрудничать решил. Так что просто попытаются вытащить из дома. Отдай им куриц, но так, чтобы тебя они не достали. Открой дверь и кинь мешок, например. Я тебя подстрахую. Всё понял?

Прохор кивнул.

— Тогда пошли.

Прохор вошёл в комнату первым. Указал Наталье жестом молчать и кивнул на Володьку. Потом показал жестами подниматься наверх. Наталья испуганно кивнула в ответ и ушла на второй этаж, взяв детей. Прохор подошёл к двери, за ним кошкой прокрался Володька, встал точно за дверью.

— Есть тут кто? — заговорил Прохор.
— Мы все здесь, конечно-конечно, — ответила из-за двери Настя.
— Принёс я кур, держите.

Прохор быстро приоткрыл дверь, стараясь не попадать в образовавшийся проём и кинул мешок. Володька тут же пнул дверь сзади и резко дёрнул Прохора за шиворот. Что-то промелькнуло в проёме и ударилось в стену над комодом, ещё два глухих удара послышались уже из-за закрытой двери. Прохор взглянул на стену – ружейный дротик.

— Вот значит как вы об нас позаботиться решили, сволочи?! Как зверя какого завалить!
— Прохор, успокойтесь. НЕ нужно делать из нас врагов! Это для Вашего же блага! — попытался взять ситуацию под контроль Игорь.
— Для всеобщего блага, сын мой! — вторил ему Илларион.
— Катитесь к чёрту со своими благами, твари! Забирайте куриц и катитесь отсюда! Оставьте в покое нас.
— Хорошо-хорошо, Прохор, мы уходим. Помните, мы хотим помочь Вам. Давайте поговорим утром, хорошо? — не отступал Игорь.

— С Пресветлым своим говори, паскуда! Пошли прочь!
— Прохор, послушай меня! Прохор! — заговорил Илларион, но из-за двери ему никто не ответил. Прохор, сын мой! Наталья, вы здесь? — тишина — переговоры кончились.

Игорь раздражённо дёрнул левой рукой. Толстый жилистый провод, выходящий из рукава его пиджака и тянущийся куда-то под рясу Иллариона, натянулся. Раздался влажный щелчок и на землю упал конец провода с серебристым утолщением. Затем эта «пуповина» несколько раз дёрнулась и втянулась в рукав Игоря. Илларион заморгал, поёжился.

— Могли бы просто на бумажке текст написать, — раздражённо буркнул он.
— Так быстрее. И надёжнее. — холодно ответил Игорь. — Заберите кур! — крикнул он какому-то офицеру. — На сегодня всё. Дом держать под постоянным контролем, всё, в радиусе пяти километров – закрытая зона. Всех соседей убрать нахрен. Никаких посторонних! Чтобы мышь не проскочила!
— Есть! — послышалось с нескольких сторон.
— Пойдём, — бросил он своим спутникам.

Настя и Илларион последовали за Игорем.

— Что ж за геморрой-то сплошной в этот раз, — заговорил он. — Сраный деревенский участковый, как рецидивист, мать его, по секретным архивам лазает-разнюхивает, журналисты крутятся под боком, мужик этот местный на своём мотороллере просто доебал уже своими расспросами и советами. Как мёдом ему тут намазано. Уж в рожу раз получил, и всё равно мелькает где-то на горизонте. А куровод этот! Вообще бред! Вместо того, чтобы сидеть дома и сраться со страху, Объекту пиздюли раздаёт! Бред! Кому сказать — не поверят. Теперь ещё в доме заперся, козлина! И ведь какой хитрожопый! Выкинул и дверь закрыл, скот. Чего он шуганулся так? Ведь успокоили вроде. Жопой что ли учуял? Лучшие снайперы, блять, и те не смогли попасть!

Игорь был вне себя от злости. Настя попыталась его успокоить:

— Но ведь время ещё есть, и куры у нас.
— Есть-хуесть… Ладно, завтра видно будет. Вытащим его из халупы как-нибудь, главное чтоб дышал, и сердце билось. Илларион, ступай в медпалатку, оставайся там со своим послушником – может пригодишься ещё. Баба у него набожная, попробуем надавить. Ты, я смотрю, не первый раз уже «на проводе» в переговорах.
— Случалось, да. Опыт общения с куроводами в рамках операции имею. Люди-то деревенские в основном, батюшку слушаются, вот нас и привлекают. Меня сюда специально направили несколько лет назад, как в один из районов вероятного проявления активности, коли уж всё равно я в курсе этих дел был.
— Хорошо. Слышал я, Ваши его тоже серьёзно изучают.
— Изучают, да. Особая братия. Понятиями материального мира полностью описать Пресветлого невозможно. Церковь вносит свой посильный вклад. У нас есть свои источники и знания, которые руководство Вашего проекта находит полезными. Так что сотрудничаем, с божьей помощью.
— Это-то я в курсе, да. Я о том, что ходил слух, будто были у Вас там свои какие-то… «чересчур сильно заинтересованные».
— Ходил слух, да. Но знаете, я ведь по сути обычный священник, пусть и с некоторым особым опытом. Меня в особые дела не посвящают. Давно уже ничего не слышно по поводу этих «заинтересованных», как Вы выразились, в публичных кругах. Видимо вопрос решён.
— Ясно. Что ж, все свободны до завтра, до полудня. В 12:10 сбор командования операции. Вы, Илларион, тоже приходите. Поговорим, подумаем.
— Хорошо, с богом, — ответил Илларион.
— До свидания, — попрощалась Настя, все трое разошлись.

Все приказы были отданы, в рабочем порядке формировались команды оцепления и наблюдения, крики приказов затихали. Но не затихали журналисты. Пресс-секретарь Игоря заявил прямым текстом, что им необходимо покинуть место проведения операции, а всё отснятое будет изъято. На сборы дал ровно 20 минут и приставил следить двух солдат. Мария бурно негодовала, называя солдат подлецами, угрожала придать всё гласности, кричала, чтобы отдали отснятый материал. Валерий Валерьевич тоже что-то возмущённо сопел. Сашка курил в сторонке. Егор демонтировал с крыши фургона антенну. Журналисты никак не хотели уезжать, но вот антенна была снята и борудование собрано. Солдаты ещё раз напомнили, что ровно через три минуты будут вынуждены арестовать нарушителей периметра и поместить под постоянный особый контроль на всё время выполнения операции. Упорствовать дальше смысла не было.

Все четверо погрузились в машину, Валерий Валерьевич сел за руль, тронулись. Солдаты подождали, пока автомобиль скроется за поворотом и отправились обратно в лагерь. Фургон подбрасывало на ухабах, Сашка с Егором копошились с аппаратурой в глубине фургона. Мария сидела на пассажирском сидении рядом с Валерием Валерьевичем. Оба выглядели подавленными. Это дело могло стать началом быстрого взлёта их карьеры, принести известность, популярность, признание. Но вот так вот просто, за пару часов, всё рухнуло. Их вышвырнули в самый интересны момент. Мария с Валерием Валерьевичем переглянулись — это был ещё не конец. Фургон резко свернул с дороги, прямо в поле, фары и свет внутри погасли. Машина снова ехала к дому Прохора, но так, чтобы как можно сильнее удалиться от лагеря военных. Сашка заглянул в кабину, спросил что случилось.

— Мы возвращаемся за нашей сенсацией, Саша. Готовь камеру, — глаза Марии сияли, она была полна решительности. Валерий Валерьевич тоже выглядел необычайно сконцентрированным и серьёзным. — Всенепременнейше возвращаемся, — твёрдо проговорил он.

Им необычайно повезло — оцепление было выставлено только у самого дома, полностью перекрывать район военные ещё не начали. Фургон остановился в четырёхстах метрах от ярко освещённой цели. Мария тут же выскочила наружу и принялась поторапливать Сашку. Василий Васильевич и Егор решили остаться в фургоне, готовые подобрать коллег и скрыться в любую секунду. Репортёр и оператор выдвинулись. Ночь выдалась тёмная, как по заказу. Две тени призраками приближались к ярко освещённому дому. Уже можно было разглядеть, что происходит на дворе: повсюду сновали солдаты, с нескольких сторон разбирали забор, перетаскивали какие-то ящики и провода, у курятника крутились люди с какой-то аппаратурой в руках. Сердце Марии часто билось. Вот оно — военные, секретность, работа тайком под угрозой ареста, и всё это теперь — её. Она обернулась и посмотрела горящим взглядом на Сашку. Эту ночь, до тревоги, они были вместе, и теперь Мария хотела поделиться с любовником бушевавшими в ней эмоциями.

— Снимай, снимай же скорее! — шепнула она, кокетливо улыбнулась и поспешила вперёд, не став дожидаться, пока Сашка закончит включать и настраивать камеру. Отойдя метров на десять, он обернулась и нетерпеливо помахала рукой, подзывая всё копошащегося оператора. Как только Мария отвернулась и снова зашагала вперёд, Сашка привычным движением вытянул из-за пояса пистолет, с навёрнутым глушителем и сделал два выстрела.

Мария покачнулась и упала лицом в землю, яркое пятно света впереди, к которому её так тянуло, начло меркнуть. Сашка подошёл ближе и добил журналистку выстрелом в голову. Рядом с телом он бросил осточертевшую тяжёлую камеру и маленький GPS-маячок — таскать трупы в его обязанности не входило. Дело сделано. У фургона Сашку ждал уже успевший заскучать Егор. Тело Валерия Валерьевича лежало в кабине, заливая пол кровью. После размещения ещё одного маячка в фургоне операция «Свобода слова» была формально завершена. Пришло время заявить о себе местному руководителю операции — обстановочка у них там, судя по всему, складывалась не особо спокойная. Двое мужчин отправилась в лагерь военных, вдыхая прохладный ночной воздух и наслаждаясь редкими минутами отдыха.


БАГРОВЫЙ АНГЕЛ

Ровно в двенадцать часов утра Игорь вошёл в штабную палатку. Он ещё на подходе почувствовал «след». Запах, который ни с чем не перепутаешь. Запах, который могли различить лишь избранные. Их было определённо двое, но Игорь не мог понять, к какому типу относятся нежданные гости. Его научили за время подготовки различать «следы» себе подобных, но запахи этих двух были ему не знакомы. Игорь вошёл в палатку. Двое мужчин сидели в глубоких креслах у дальней стены.

— Товарищ командующий, — обратился к Игорю начальник штаба. — Эти двое просто…
— Всё в порядке, — оборвал его Игорь. — В палатку никому не входить до моего разрешения. Выполнять.

Начальник штаба вышел.

— Приветствую, — бросил Сашка не вставая с кресла. Его лицо с ночи сильно изменилось, и о прежнем облике оператора напоминал лишь цвет глаз, который тоже должен был смениться в течение ближайшего часа. Егор, сидевший рядом, просто кивнул в знак приветствия. Он тоже уже не был похож на прежнего Егора — стал полнее и ниже, а лицо приобрело монголоидные черты.
— Добрый день, — ответил Игорь. — С кем имею честь?
— Мы с коллегой — наблюдатели от российского отделения Энергетического Концерна. С этого дня будем находиться в расположении вашего лагеря, — сказал Сашка и замолчал, давая собеседнику время переварить услышанное.

«Пожаловали, значит. С самого верха», подумал Игорь. Он допускал такое развитие событий, но всё-таки был взволнован — это была его первая личная встреча с людьми такого уровня.

— Считаете, что своими силами я не справлюсь? — как бы в шутку спросил Игорь.
— Вы уже допустили утечку информации, командующий — мер, принятых вами в отношении журналистов, оказалось недостаточно. Проблема решена, но впредь извольте не допускать таких промахов, тем более, что развитие сложившейся в настоящий момент ситуации с куроводом прогнозируется как Инцидент класса «А».

«Вот сука, секретарь, ничего поручить нельзя», мелькнуло в голове у Игоря, «получит сегодня по шапке».

— Приложим все усилия, чтобы подобное не повторилось, — произнёс он. — По поводу класса «А»…, — очень не хотелось признавать ещё одну свою оплошность, но замалчивать информацию с этими людьми было себе дороже. — Информация о том, что куровод знает Имя Объекта была получена лишь сегодня ночью. У нас есть опасения… что заодно с куроводом действует представитель… бывший представитель полиции, который тайно проводил исследовательскую работу по нашей… деятельности, и, вероятно, смог найти какую-то информацию… в секретных источниках, получив туда каким-то образом доступ. И куровод узнал Имя от него, а не от… эм… не сам. Обстоятельство этого происшествия сейчас тщательно расследуются…
— Вовка-рецидивист, — перебил Игоря Сашка и улыбнулся. Егор хмыкнул. — Знаем-знаем, шустрый оказался парень. Такой нам самим не помешал бы – не разглядели вовремя.
— Он, кстати, сейчас с куроводом, в доме, наверняка слил очередную порцию информации своему товарищу, — заговорил Егор. — Но мы уверены, что куровод знал имя Объекта ещё до контакта с полицейским. На это косвенно указывают некоторые факты. Так что будьте готовы — исход ситуации как Инцидент класса «А» крайне вероятен.

«Да вот же ж паскудство. И тут проглядели! Пролез, пиздюк, прямо под носом. То-то кур так хитро выкинул…», Игорь начинал нервничать, «…разведка-гандоны, куда смотрели, да ещё и ситуация класса А, так ведь и отстранить могут… посмертно».

— Приложим все усилия, чтобы подобных инцидентов больше не повторялось! — выпалил Игорь. — Согласно поступившей от Вас информации, я немедленно проведу усиление лагеря и дополнительный инструктаж личного состава, виновные получат взыскание.
— Приложите, усильте… — проговорил Игорь. — Вы, я смотрю, «манипулятор», достаточно неплохого уровня. Несмотря на некоторые промахи, вы хорошо себя показали, сумев получить материал у куровода без штурма. Если сможете удачно завершить это дело, можно будет поднять вопрос о вашем повышении. С другой стороны, нетрудно догадаться, что шанса на ошибку у вас тоже нет. Явление Багрового Ангела происходит всё реже во время приходов Пресветлого. В России явления не было уже более тридцати лет — очень большой срок. Не облажайтесь. Хоть мы и будем поблизости, многое по-прежнему будет зависеть от вас и ваших людей. Всё необходимое для нас двоих прибудет через 4 часа, так что можете не беспокоиться о расквартировании. Через 3 часа приедет лаборатория. На этом пока всё. Сашка и Егор поднялись с кресел. И направились к выходу.
— Ах да, звать нас можете…, ну, скажем, меня Сашка, коллегу — Егор.
— Есть! – отвечал Игорь. Гости вышли.

Мозг Игоря лихорадочно затасовал воспоминания из курса подготовки: «Твою же мать… Теперь ещё и наблюдатели от Концерна и Багровый Ангел – час от часу не легче. Ангел… Явление ангела - Инциент класса "А" по классификации - означало возможность получить очень ценное Сырьё после окончания цикла и ухода Пресветлого. На самом деле, как такового ангела не являлось. Являлось нечто, что брало начало из коллективного бессознательного разумных существ, находящихся поблизости от происходящего. Огромная энергия, чья природа полностью не понята до сих пор, взаимодействовала с подсознанием людей, и мысли обретали форму. Первое задокументированное явлении на территории России произошло ещё во времена становления Российской империи. В какой-то богом забытой деревушке, через которую как раз проходила экспедиция. Это событие стало отправной точкой в изучении Пресветлого в России, но серьёзно вопросом занялись лишь в начале XX века. А тогда, в далёком XVIII, зимней ночью, на дворе одного зажиточного крестьянина появилось нестерпимо яркое сияние. Постепенно оно приняло черты огромного человеческого силуэта с крыльями. Люди выбегали из домов, падали на колени и начинали молиться. Но самое интересное происходило в радиусе ста семи метров от свечения. Там все посходили с ума. Они толкались, кидались друг на друга, дрались, чтобы добраться до того, что находилось под Ангелом, до того, что потом назвали Сырьём. Те, кто добирался до цели, вгрызались в Сырьё, отрывали кусок и глотали почти не жуя. Потом вгрызались снова – и умирали. Через 4 секунды после попадания вещества в желудок. Когда Ангел пропал, из «круга» вернулся только один человек. Впоследствии, он стал одним из основателей Энергетического Концерна и, по слухам, был жив до сих пор. После первого случая «явления» стали документироваться по всей России с некоторой периодичностью, обычно несколько лет, сопровождаясь видениями, истерией и смертями. До какого-то момента это были ангелы, потом несколько раз появлялся «Великий Красный Ленин», «Пурпурный Маркс», даже «Кровавый Сталин», почти сразу после смети своего «оригинала». Были и некоторые «курьёзные случаи», например, когда Ангел явился в курятник в поселении при Вологодском пятаке. Не нужно было иметь познаний в психологии, чтобы понять, что в образе того «ангела» явно доминировали неосознанные желания двухсот пожизненно заключённых… Но название «Багровый Ангел», как самое старое, прочно закрепилось в обиходе и использовалось по сей день в операциях.

«Вологодскй содомит» был последним «явлением» на территории России. В других странах частота феномена тоже падала. К китайцам Красный Мао не заглядывал уже лет тридцать, последнее приземление «НЛО с коммунистами» в США имело место около сорока лет назад. По остальным регионам временные разрывы были ещё больше. Провалить эту операцию нельзя. Победа любой ценой… Перво-наперво, необходимо выполнить все предписанные инструкцие процедуры, поставить метки, развернуть лабораторию…»

Игорь чувствовал, что на него кто-то смотрит. Он обернулся – в палатку заглядывал начальник штаба, спрашивая всем своим выражением лица «можно ли уже начинать». Игорь посмотрел на часы – 12.20. Кивнул начальнику штаба и палатка начала заполняться офицерами. Игорь прошёл на своё место во главе стола, встал и опёрся руками о столешницу. Сырьё в его организме пришло в движение и устремилось к мозгу. Чувства обострились, начался анализ рассаживающихся по своим местам людей. Игорь слышал частоту пульса каждого из присутствующих, ощущал ритм их дыхания, замечал малейшую мимику, непроизвольные движения конечностей и глаз, изменения цвета кожи, различал присутствие гормонов в крови по запаху. Мозг начал формировать речевые и поведенческие паттерны, наиболее подходящие под ситуацию.

Все расселись по местам и обратили взоры на командующего.

— ЧТО ЭТО ЗА БАРДАК ТУТ ТВОРИТСЯ, ЁБ ВАШУ МАТЬ!!! — обратился Игорь к собравшимся. Заседание штаба началось.


ПОБЕГ

Прохор сидел один в комнате на полу, обняв «Сайгу». Шторы были плотно задёрнуты, свет не горел. Они проговорили с Володькой всю оставшуюся ночь и утро. Часы показывали полдень. Володька спал. Он был совершенно вымотан и отправился в подвал устраивать лежанку, как только сообщил Прохору всё, что знал. Наталья и дети были наверху. Шума оттуда слышно не было, но, спят они или нет, Прохор не знал. Его одолевали тяжёлые мысли. То, что рассказал ему Володька, не сулило ничего хорошего.

Он нашёл отчёты. «Отчёты по завершённому циклу». В них документировались события, происходящие во время нападений Пресветлого. Отчётов было много. Все они были практически идентичны и различались лишь координатами, датами и именами. К некоторым отчётам прилагались пояснительные записки, благодаря которой и удалось сделать безрадостные выводы. Владельцы кур погибали. Напрямую об это нигде не говорилось, но каждый отчёт кончался строками вида:

«Сокращение стаи до одного экземпляра (Дата)»
«Визит к последнему экземпляру (Дата/Время)»
«Дата и Время проявления Gallus gallus №1»
«Дата и Время рождения глаза»
«Дата и Время поглощения глаза»
«Время прибытия Объекта»
«Изначальная масса куровода»
«Время и продолжительность трапезы»
«Время убытия Объекта»
«Остаточная масса куровода»
«Прогнозируемая масса Сырья»

В пояснительных записках иногда указывались имена куроводов. Некоторые из этих имён значились в списках переселенцев, по которых Володька говорил раньше. В качестве нового адреса значилась какая-нибудь отдалённая область. Судя по тому, что «Остаточная масса» такого переселенца в среднем составляла около 30% от его первоначального веса, селился он на новом месте только на бумаге, предназначенной для органов статистики.

Пара найденных отчётов была не окончена. Перед «Датой и Временем появления Gallus gallus №1» стояла сноска. Пояснении значилось, что в ходе штурма куровод был приведён в состояние, делающее невозможным поглощение, либо Gallus gallus №1 был уничтожен до рождения «глаза»; штурм предпринят в связи с удержанием необходимого материала. Володька утверждал, что это были как раз те случаи, когда хозяева кур баррикадировались в домах вместе с птицами.

Особенно угнетало то, что в списках на «переселение» значились все, кто проживал в доме. Так что сдаваться самому, в надежде обезопасить Наталью и детей, было бессмысленно. Прохора заперли в клетке до поры, как лабораторную мышь. Хотя Володька обещался выйти ночью на разведку и поискать возможных путей бегства.

Прохор не заметил, как к нему подошла Наталья и села рядом.

— Что сказал Володя? — робко спросила она.
— Всё нормально, — Прохор не хотел пугать её. — Завтра мы попробуем уйти отсюда.
— А если не получится? Вон их сколько — по всему двору шастают. И день и ночь.
— Получится-не получится… Не уйдём — останемся тут. Сдаваться я не собираюсь. И вас в обиду не дам. Пусть только попробуют сунуться, скоты!
— Может послушать их, Проша? Ведь даже батюшка Илларион говорил, что поможет. Он же святой человек, врать не будет.
— Не поможет нам Илларион. Володька рассказывал, что видел он, как батюшка с нами из-за двери разговаривал. Всё это Игоря слова были. Губами он шевелил, а Илларион за ним повторял, стоя как истукан. Уж не знаю как, но сомневаться не приходится, что управляют власть имущие батюшкой твоим, как куклой, чтобы у нас отобрать всё.
— Ну что же ты говоришь-то такое…

Прохор подумал, что Наталья до этого момента никогда с ним не спорила и не пыталась в чём-то переубедить. Видимо сейчас ей было действительно страшно.

— Давай просто отдадим, что они хотят, — продолжала она. — Зачем ты оставил последнюю курочку? Ведь они станут её искать. Давай отдадим курочку, и они нас тогда отпустят.
— Не можем мы её отдать, Наталья. Никак не можем.
— Но ведь мы тут взаперти сидим. Света не видим, - Наталья заплакала. –Машка с Лёшкой меня спрашивают всё, «когда гулять пойдём?», «когда на речку?», «когда дяди уйдут?». Я вижу, что им страшно. И мне…

Прохор на секунду дрогнул в душе, но тут же взял себя в руки.

— И скотина не кормлена уже день. И наши-то припасы все в погребе, что не достать. Как же нам жить-то? Сколько мы так ещё просидим? Что же мы кушать будем, Проша?

Пора было это прекращать. Прохор повернулся к Наталье, холодно посмотрел в её глаза и чётко и ясно ответил:

— Дерьмо.

Он сам не ожидал от себя такой жёсткости, которая нахлынула откуда-то из глубины души. Наталья поднялась и убежала в слезах на второй этаж. Прохор снова остался один. Он не знал, что делать дальше, он просто сидел на полу и ни о чём не думал. Оставалась одна надежда — побег.

Володька проснулся к ночи. Недалеко от его лежанки в подвале стояла клеть, внутри сидела курица. Видимо Прохор посадил её туда. На часах было десять вечера. Володька вылез из подвала и направился в комнату. Там сидел Прохор, на стуле, с винтовкой, лицом к двери и медленно жевал кусок хлеба. Даже не видя его лица, Володька ощущал настроение хозяина дома – мрачное и подавленное. Нужно было уходить из этого отсюда и бежать. Бежать куда-нибудь подальше, в глухую тайгу. Володька сам не понимал до конца, зачем вернулся сюда. Он испытывал какую-то привязанность к Прохору. К обычному мужику, который оказал в совершенно необычной ситуации, тёмной и страшной, но продолжал бороться. Даже сейчас он был готов кинуться на любого, кто без приглашения войдёт в дверь. Будь их хоть десять человек, хоть сто. Глядя на Прохора, Володька почему то вспоминал своего деда – смутный образ со старой выцветшей фотографии: бравый широкоплечий офицер верхом на коне. Эту фотографию передал ему отец перед смертью, и Володька продолжал бережно хранить её.

— Есть какие новости? — спросил Володька подойдя к Прохору.
— Нету, будто затаились. Ни шагов не слышно, ни разговоров. Несколько часов назад ещё машины приезжали. Одна огромная такая, с прицепом.
— Ясно, — ответил Володька. Видимо Пресветлый снова придёт сегодня, подумал он. Читая отчёты, он обратил внимание, что лет 50-60 назад «циклы» занимали несколько месяцев. По самым же свежим записям, которые удалось раскопать, цикл длился 2-3 недели. Видимо они нашли способ ускорить процесс и расширяли лагерь. Лишний раз Прохора волновать не следовало, но нужно было торопиться.
— Часа через два я пойду осмотрюсь, — сказал Володька. — Через крышу выйду. Дам знать, если путь будет.
— Давай так, — устало ответил Прохор. — Там на кухне поесть Наталья приготовила, голодный поди.
— Я пайка своего погрыз, мне хватит.
— Ну ладно, — вздохнул Прохор. — Думаешь выберемся?
— Должны, — отвечал Володька.

Они проговорили ни о чём ещё два часа. Снаружи, будто бы, стало ещё тише. Больше всего Володька боялся, что в дом попытаются вломиться, или усыпить их газом. Но, по-видимому, пока военным дела до них не было. Они получили своих куриц и ждали «проявления Gallus gallus №1», в чём бы оно ни заключалось. Но скоро недостача обнаружится.

— Пойду, — сказал Володька.

Прохор поднялся со стула. Вместе они зашли на чердак. В дом Володька проник чудом, проскочив мимо патрулей и выбив решётку на окне в подвал. Теперь то окно было наглухо закрыто Прохором, да и дом с земли хорошо освещался. Оставалась надежда на крышу. Трудно было представить, как им всем удастся выбраться этим путём, особенно Наталье и детям. Но просто сидеть и ждать было невыносимо. Прохор открыл люк на крышу. Володька снова надел свои лохмотья и медленно полез вверх. Высунув голову, он огляделся – люк выходил на правую сторону крыши, удачно прикрытый трубой от обзора со стороны входной двери, где сконцентрировались главные силы военных. В поле зрения никого не было. Володька вылез целиком и спрятался в тени за трубой. Внизу было светло как днём. У курятника никого видно не было, у сарая со скотиной тоже. Выглянул из-за трубы – лагерь определённо стал больше, а ещё – вокруг дома по большой окружности через равные промежутки времени мигали красные огни. «Только бы это не датчики слежения были», подумал Володька, не подозревая, что его заметили ещё в тот момент, когда он оглядывался, высунувшись из люка.

Со стороны курятника послышался какой-то шум. Володька повернул голову и увидел, как из двери вываливается огромная чёрная туша, упираясь в землю несколькими руками. Туша лоснилась в свете ламп, перетаптывалась, внутри неё будто что-то шевелилось. «Вот ты значит какой», пронеслось в голове Володьки. Через секунду на обращённом к дому боку Пресветлого прорезались два глаза. Его тело качнулось и зашагало к крыльцу. «Вот зараза!» мысленно воскликнул Володька и пополз обратно к люку.

Что-то с силой ударило в бок. В глазах потемнело. Донёсся звук выстрела. Володька чувствовал, что не может вдохнуть и начинает терять сознание.

— Что там?! — услышал он из люка голос Прохора.
— Закрывай быстро! — выдохнув последний воздух, крикнул Володька и покатился вниз. Прохор кинулся было наружу в попытке поймать его, но по крыше застучали газовые гранаты. Одна из них ударилась совсем рядом с люком, едва не попав внутрь. Вокруг подымались клубы дыма, которые не сулили ничего хорошего. Видимость ухудшалась, голова начинала кружиться. Прохор стиснул зубы и захлопнул люк; быстро спустился на первый этаж, умылся водой из ведра и надел приготовленный противогаз. Володька ожидал такой вариант развития событий и потому пришёл подготовленным. Пару комнат на втором этаже Прохор как смог обезопасил от газа тряпками и одеялами, а так же оставил в спальне ещё один противогаз. Это должно было защитить Наталью и детей на некоторое время.

У входной двери послышались шаги. «Неужто Володька!», мелькнула мысль.

— Володя?! — крикнул он.
— Ку роч ка! — ответил из-за двери до боли знакомый зычный голос.

Не раздумывая, Прохор выстрелил несколько раз прямо через дверь. Шаги затихли. Воцарилась тишина. Через пулевые отверстия внутрь пробивались лучи света. Прохор спрятался за комод, держа дверь под прицелом. Снова послышались шаги и тот же голос:

— Кур очка от кро й две рь ку роч к а откро й д верь.
— Открываю, родной! – зло крикнул Прохор приглушённым противогазом голосом и пустил в деверь ещё две пули.
— Куро чка от крой д верь, — снова раздался скрипящий голос, но уже где-то совсем рядом.
— Куроч ка… — голос доносился со стороны окна прямо над головой Прохора. Он вскочил и выстрелил в закрытые ставни.
— Р ади все обще го бла га кур очка, — голос удалялся — тварь шла по кругу. Прохор перезарядил «Сайгу» и затаился. Тварь продолжала ходить вокруг дома, читая свою мантру. Она не пыталась выломать дверь и влезть в окно, просто ходила. «В дом не может войти, значит», вспомнил Прохор. Он хотел было подняться наверх и проведать Наталью, как вдруг из подвала раздался голос: «Ну открой же дверь, Прошенька! Ну просит же Пресветлый. Ну что ты?!».

Прохор осторожно подошёл к открытому люку и заглянул внутрь. На земляном полу в сете лампы стояла клетка, в клетке сидела курица, из курицы раздавался голос:

— Ну вот и свиделись снова, родненький! Соскучал, небось, по Павлу Никоноровичу? Времечко-то моё уже пришло. Скоро и твоё времечко придёт. А ну ка поднеси меня к Пресветлому, Прошенька.
— Ах ты тварь! – крикнул Прохор, спустился в подвал и с силой пнул клетку. Она отлетела в угол, ударилась о стену и прокатилась по полу.

Павел Никонорович заохал.

— Вот же грубиян! А ты у нас, я гляжу, мужичонка не простой. Но тем паче! Вмиг тебя выкурят из этой халупы. Ничто не разделит нас с Персветлым! Так суждено мне! И тебе так суждено!

Павел Никонорович будто бы вошёл в раж и не умолкая сыпал предсказаниями о судьбе, Пресветлом и скором воссоединении.

Прохор взял одеяла, на которых спал Володька и запеленал в них клетку. Затем вылез из подвала и закрыл дверь – голоса Павла Николаевича слышно не было. Зато были слышны другие голоса – вокруг дома явно царило оживление. Прохор разбирал в топоте множества ног отголоски приказов и переговоров, отовсюду. Он решил было стрелять из окон наугад, но людей вблизи дома, похоже, было очень много, и, наверняка, они были вооружены. Попытка бегства не просто с треском провалилась. Он потерял Володьку, снаружи ходила тварь и солдаты, а в подвале сидела орущая курица. Прохор начал поддаваться панике.

— Прохор! Прохор, ты меня слышишь?! — услышал он вдруг усиленный мегафоном голос Игоря. — Нам нужно поговорить! Ситуация критическая, но мы можем помочь!
— Как же мне с тобой говорить, паскуда ты поганая, когда я тут взаперти сижу, — пробурчал Прохор.
— Я тебя прекрасно слышу, Прохор… Можешь говорить так, как сейчас.

«Вот же сволочи». Прохор опустился на пол и привалился спиной к печи.

— Оставьте в покое нас! — крикнул он.
— Мы готовы уйти, как только всё закончится, Прохор. Но ты сам не хочешь сотрудничать с нами. Зачем ты оставил себе одну курицу? Сейчас всё бы могло уже закончиться.
— Закончиться.., конечно! Вместе со мной и моей семьёй! Володя мне всё рассказал, про вас, подлецов!
— Послушай Прохор, Владимир не мог узнать о том, что здесь происходит. Это вне его компетенции. Не знаю, что он мог тебе рассказать, но к теперешней ситуации это отношения не имеет. Поверь мне, Прохор.
— Один раз я тебе уже поверил – чуть не свалили меня исподтишка!
— Куроч! Ка! Откро й две рь! — раздался скрипучий крик. — Кур очка! Бла га! Р ади!
— Заткните своего поганого демона! — крикнул Прохор.
— Откро й! Куроч ка! — ещё громче заорал Пресветлый.
— Приди! Приди ко мне! — раздался из-под пола голос Павла Никоноровича.
— Бла га! — верещала тварь.
— Прохор, не теряй зря драгоценное время! Мы тебе поможем!
— ПРИДИ ППРЕСВЕТЛЫЙ!!!
— ДВ Е РЬ!!!

Прохор, словно загнанный зверь, забился в дальний угол комнаты, ощерившись, держа "Сайгу" на изготовку.


ВОЛОДЬКА

Игорь стоял перед командным опорным пунктом в ста пятидесяти метрах от дома. Рядом были начальник штаба и Настя. Куровод не выходил и перестал отвечать, микрофоны лишь изредка ловили его глухое дыхание. Игорь почти перестал ощущать те еле различимые сигналы, что были главным его оружием в манипуляции людьми. Вероятно, из-за близости Пресветлого. Он явно стал больше. Крутился у крыльца словно огромная чёрная туча, «уговаривая» впустить его. Он чувствовал Gallus gallus №1, но не мог войти в помещение, пока там находился куровод. Отрывистые реплики Пресветлого звучали всё громче — он начинал проявлять агрессию. Надо было что-то срочно предпринять.

— Может разнесём к херам эту хату, а? — заговорил начальник штаба.
— Если с этим куроводом что-то случится, нас всех закопают здесь же, вместе с его трупом, — вяло ответил Игорь. — Надо вытащить его из дома. Как-то.

Он обернулся назад и глянул на Сашку. Тот сидел на стуле с совершенно отрешённым видом. Рядом стоял пустой стул — Егора не было. Он ушёл на холм в двухстах метрах от опорного пункта, вооружённый до зубов, с огромной дальнобойной винтовкой. Именно он сбил с крыши участкового. Участковый… Игорь задумался. Этот поганец всё испортил. Но! Возможно, он же всё и исправит.

— Ведите участкового, — бросил Игорь.

Володьку привели через пару минут. Он находился на грани обморока и еле стоял. Игорь позвал его несколько раз, но Володька не отвечал, повиснув на руках солдат.

— Микрофон к нему поднесите, — скомандовал Игорь. Из его рукава выскользнул провод, подобрался к Володькиной ноге, забрался в штанину и полез вверх. Через секунду появился контакт. Участковый действительно был в плохом состоянии. Пуля, выпущенная Егором, попала в левый бок в область плавающих рёбер. Одиннадцатое ребро было сломано, осколком кости пробило желудок. Так же была сломана правая рука и несколько пальцев на ней, очевидно, после падения с крыши. Оттуда же и сотрясение. Но говорить Володька был способен.
— Прохор, — раздался его голос. Прохор, слышишь меня?
…
— Прохор, это я.

В динамика, транслирующих звук из дома, послышалось шуршание. Затем шаги.

— Володя? — раздался голос Прохора.
— Прохор, всё в порядке, слышишь, — отвечал Игорь голосом участкового. — Я тут с ними, в безопасности.
— Это ты, Володя?
— Да, я это, я. Выходи, Прохор, всё будет нормально.
— Лучше ты иди сюда, — настороженно произнёс Прохор.
— Я ранен, мне тяжело идти, Прохор. Мне сейчас врачу показаться надо. Давай уж сам, подходи.
— Что-то мне не по себе, Володя. Не верю я им.
— Я знаю, Прохор. Просто на взводе все сейчас, нервничают. Сам понимаешь.
— Ты сильно ранен там?
— Ушибся немного. Ходить не могу пока. Ногу сломал может. Но в целом — терпимо.
— Чего ты с крыши-то упал?
— Да поскользнулся видимо. Ты не бойся. Они сами-то перепугались. Дым тот был чтобы чудище отогнать.
— Дак оно же тут стоит. Орёт как резаное!
— Они отгонят его, ты выходи только. Наталью с детьми тоже выводи. Они там поди места себе не находят.
…
— Слышишь, Прохор? Всё хорошо будет.
…
— Ладно, — согласился Прохор. — …у меня здесь пистолет твой, принести?
— Нет, оставь в доме. Сам тоже без ружья выходи. Не тронут они тебя.
— Какой, сука, «оставь в доме»! — взорвался Прохор. — Ты при мне пистолет свой взял, когда на крышу полезли! Что вы там делаете с Володькой, ублюдки!!! Опять обмануть меня хотите?!!

Игорь был обескуражен. Как он мог попасться на такую идиотскую уловку? Как он не смог различить обмана в голосе? Он же, мать его, манипулятор, специализируется на обмане!

— Я и забыл что-то, — попытался реабилитироваться Игорь.
— В жопу иди, гад! Знаю я твои уловки! Сначала батюшку на меня науськал, теперь и Володькой …завладел! Оставь в покое его, сволочь!

Снова всё пошло наперекосяк. Игорь испуганно оглянулся на Сашку. Тот, казалось, еле заметно улыбался, будто происходящее забавляло его. Игорь перевёл взгляд, гневно уставился на начальника штаба — его лицо было деланно невозмутимым. Затем посмотрел на солдат, держащих Володьку – за поясом одно из них был заткнут табельный пистолет участкового.

«Ну пиздец!!! Снова облажался! Да что ж это, мать его, за говно-то?!!»

Лицо Игоря налилось краской, заходили желваки.

— Несите сюда «разговорчивый стул»! — рявкнул он. — Поставьте во дворе!

Двое солдат внесли во двор тяжёлый металлический стул c перфорированным сиденьем. На каждой его ножке, у конца, были приварены уголки с отверстием. В эти уголки солдаты вбили длинные железные стержни, зафиксировав стул. Бывшего участкового усадили и пристегнули наручниками. Игорь разорвал связь. Володька тихо застонал от боли.

— Прохор! — крикнул Игорь. — Даю тебе одну минуту, чтобы выйти из дома. Или твой друг умрёт! Прямо здесь — на твоём дворе! И по твоей вине!

Услышав угрозы Игоря, Прохор подошёл к входной двери. Заглянул в дыру от пули – там было темно.

— Ку роч ка.., — раздался совсем близко голос из-за двери.

«Поганая тварь! Прямо на крыльце сидит, будь она проклята!»

Прохор отошёл к окну, отодвинул занавеску и вгляделся в щель между ставнями. Свет больше не бил по глазам. Прожекторы были направлены на стул, стоявший во дворе. На стуле, свесив голову, сидел Володька.

— Отпустите его, сволочи! — закричал Прохор. — Только троньте – я вас всех перестреляю, блядины!
— Выходи и перестреляй! Давай, Прохор, мы ждём! — раздался злорадный голос Игоря.

Прохор видел, как Володька поднял голову. Его губы шевелились, но слов было не разобрать. Вдруг справа появился крепко сложённый солдат, встал рядом со стулом и с размаху ударил Володьку по лицу. Потом ещё раз, и ещё. Прохор чуть не взвыл от горя и злости.

— Прекратите! — закричал он.
— Ку роч ка! — отозвался Пресветлый из-за двери.
— О сколько мне ещё томиться в подвале тёмном и сыром! И ждать тебя, считая каждое мгновенье!– завыл снизу Павел Никонорович.

Голова шла кругом.

Солдат остановился и отошёл в сторону. Володька поднял голову. Он снова пытался что-то сказать. Прохор пригляделся – участковый повторял два слова: «не выходи, не выходи, не выходи». На Володьку снова посыпались удары. Его тело бросало из стороны в сторону, наручники надрывно бряцали. Но колья крепко держали стул, а стул крепко держал свою жертву. Володька сильно завалился на бок, видимо потерял сознание. Солдат остановился, выпрямился, махнул кому-то рукой. Подбежал офицер с чемоданчиком, достал шприц и сделал Володьке укол.

— Он так долго не протянет, - снова раздался голос Игоря. — Выходи, Прохор. Ты убиваешь своего друга.

Володька снова зашевелился.

Участкового били уже несколько минут. Его лицо превратилось в кровавое месиво, в сознании его удавалось держать лишь благодаря стимуляторам, но куровод не думал выходить. Нужно было что-то более убедительное. По приказу Игоря солдат принёс две металлические спицы. Командующий лично подошёл к Володьке и воткнул ему по спице в каждую ногу. Участковый вздрогнул, но не закричал. «Ничего, скоро закричит», думал Игорь. Солдаты уже тянули к стулу провода.

— Это твой последний шанс, Прохор, — заговорил Игорь. — Следующую экзекуцию Володя точно не переживёт.

Солдаты зачистили провода и закрепили их на спицах. Володька зашевелился на стуле, потянулся руками к Игорю. «Наконец-то, сломался», подумал тот. Он склонился над своей жертвой. Володька, морщась от боли, вдохнул и как мог громко крикнул: «Прохор, не выходи!». Его срывающийся, полный боли голос, вырвался из динамиков громкоговорителей, пролетел над домом и унёсся в поле. Егор раздражительно хлестнул участкового ладонью по лицу. Затем отошёл на несколько шагов и махнул рукой. На провода подали ток. Володька выгнулся на стуле, его рот широко раскрылся, глаза закатились. Он хотел кричать, но не мог, парализованный током. В воздухе поплыл запах горелого мяса.

Прохор закусил кулак. По пальцам потекла кровь. Он не мог бросить Володьку. Но выйти сейчас означало предать его. Прохор сжимая кулаки смотрел в щель между ставнями, на то, как пытают его друга. В ушах звенели голоса трёх тварей. Одна повторяла своё «заклинание», стоя за дверью; вторая вопила из подвала; третья обвиняла Прохора во всей той боли, которую испытывает сейчас Володька. Отчаяние поднималось в душе.

Егор прикинул состояние участкового — ресурс организма был на исходе, точнее это был практически мертвец. Куровод по-прежнему не выходил. Ничего не получалось. Всё в этот раз шло через жопу. Нужно было что-то придумать. Или идти «на поклон» к Сашке и Егору, просить совета и помощи. Игорь медленно двинулся в сторону командного пункта, продумывая дальнейший план действий. Его догнал один из офицеров.

— Что прикажете делать с задержанным?

Игорь обернулся и посмотрел на стул с Володькой.

— Дайте ему стимуляторов. Побольше. Чтобы в сознании был. И сожгите.

Прохор видел, как ушёл Игорь. Ток отключили. Володька мотал головой, беспорядочно шевелил руками, с разбитого лица текла кровь. Он тяжело дышал и кашлял кровью поле каждого вдоха. Снова подошёл офицер с чемоданчиком, что-то достал и склонился над Володькой, закрывая обзор. Затем подошёл ещё один солдат, с канистрой в руках, и, как только «доктор» отошёл, принялся обливать Володьку из канистры какой-то жидкостью. У Прохора заныло в груди, он не мог вдохнуть, он знал, что сейчас будет. Солдат отошёл в сторону, поставил канистру на землю, достал из кармана походные спички, зажёг одну и бросил под стул.

Володька вспыхнул. Казалось, сначала он не понимал, что происходит. Озирался по сторонам, дёргался, будто пытаясь стряхнуть с себя что-то. А потом он закричал. Громко и страшно, заглушив всё вокруг, вместе с Пресветлым и Павлом Никоноровичем. Прохор отшатнулся от окна. За его спиной раздался громкий стук, потерявшийся в крике. Игорь оставил на Володьке своё переговорное устройство, и теперь можно было разобрать малейший звук, каждый судорожный вздох, а крики далеко разносились в ночи. Прохор пятился назад, пока не споткнулся обо что-то. Он посмотрел под ноги – на полу лежала Наталья, без сознания. Ореолом вокруг её головы белели волосы – Наталья была совсем седая. Прохор перенёс её на кресло, стянул с головы противогаз. Дальше так продолжаться не может. Пути назад уже не было. Он крепко сжал руками «Сайгу и твёрдо зашагал к выходу. Одним резким движением выдернул тяжёлый засов. Распахнул дверь.

На крыльце сидел Пресветлый. Он тут же подошёл вплотную к дверному проёму и уставился на Прохора тремя парами немигающих глаз.

— Ку ро чка. Дв е рь.., — заскрипел он, но слова утонули в очередном раздирающем душу Володькином крике.

Прохор упёрся в Пресветлого ногой и с силой толкнул. Туша колыхнулась, взмахнула руками и скатилась по ступенькам. Прохор вскинул «Сайгу» к плечу и трижды выстрелил в Володьку. Все три пули достигли цели. Крик оборвался, тело на стуле обмякло. Володька был мёртв. Мгновение спустя в грудь и бедро Прохора воткнулись два дротика. В глазах сразу помутнело, руки начали тяжелеть, ноги подкашиваться. Но Прохор успел ещё раз прицелиться и выстрелить в солдата, избивавшего Володьку. Тот всплеснул руками, зажал ими горло, забулькал внезапно образовавшимся в его теле новым отверстием, попятился назад и повалился на землю.

«Сайга» выпала из рук. Следом упал Прохор. Он сохранял сознание, но не мог пошевелиться. Всё вокруг виделось будто в тумане, плыло. Несколько солдат подхватили его и вытащили за порог. Тело не слушалось, Прохор беспомощно лежал на полу. Оставалось лишь смотреть, как лоснящаяся туша Пресветлого взбирается на крыльцо и входит в дверь его дома. В воздухе стоял тошнотворный запах. В глазах Прохора стояли слёзы.


ВО ИМЯ ГОСПОДА НАШЕГО

Игорь не верил своим глазам: куровод вылез! Сам! Чтобы застрелить труп! Это ли не чудо? Солдаты тоже молодцы – сработали оперативно. Теперь Пресветлый наконец добрался до своей Gallus gallus №1, наконец они оба заткнулись и… Что там между ними происходит, Игорь не знал. Никто не знал. Но в результате должно появиться яйцо. Должен родиться «глаз». Дальше останется только ждать конца цикла. Процесс теперь не остановить, критическая точка была пройдена.

Игорь вернулся к дому. Куровода осматривал врач, но было и так видно, что всё с ним в порядке.

— Потушите этого партизана, — кивнул Игорь в сторону горящего тела Володьки. — Воняет же. Приберите тут всё.

Несколько человек кинулись исполнять приказ. Игорь подошёл к дверному проёму. Пересекать порог было нельзя. Любой, кто попытается сейчас это сделать, даже если его не успеют предварительно застрелить следящие за входом снайпера, всё равно умрёт от обширного кровоизлияния в мозг. Из-за чего так происходило, никто не знал – всего лишь очередное белое пятно среди сотен себе подобных в деле изучения Пресветлого. Но, было одно «но»: судя по статистическим данным, несколько раз после случаев вторжения посторонних в пространство дома в текущий момент цикла Пресветлый покидал дом и уходил, последняя курица просто умирала, глаз не рождался. Поэтому процедура строго предписывала уничтожать любого, намеревающегося войти в дом. Солдаты вообще боялись близко подойти к двери, Игорь же с расстояния в пару шагов решил осмотреться. Лучи прожекторов, проникавшие внутрь, выхватывали из темноты нехитрое убранство комнаты. В кресле сидела жена Прохора. Или сожительница, или кто она там ему… Женщина не двигалась. Игорь не мог понять, мертва она или без сознания — Сырьё в его организме не отвечало, весь дом сейчас был большой чёрной дырой в воспринимаемом информационном поле. Где-то там внутри должны быть ещё двое детей. Но это не важно. Куровода в доме не было – необходимое условие соблюдено. Менять что-либо ещё категорически запрещено процедурой проведения операции.

Из глубины дома послышались тяжёлые шаги – Пресветлый возвращался. Игорь отошёл от двери на несколько метров. Его примеру последовали солдаты и офицеры, находившиеся рядом. Прохор остался лежать в крыльце. Чёрное тело, ставшее ещё больше, с трудом протиснулось в дверной проём. Пол под Пресветлым прогибался и скрипе. Существо остановилось рядом с Прохором. Извергнутые из чёрного тела руки потрепали его за одежду, подёргали за руки и за ноги.

— Б ла га, - проговорил один из ртов, и Пресветлый двинулся вперёд. Он спустился с крыльца, ломая ступеньки, неторопливо прошествовал к курятнику. Напротив него существо остановилось и ударом руки выбило дверь. Затем оглядело образовавшийся проём и расширило его ещё несколькими ударами.

Игорь спокойно наблюдал за происходящим. Он знал, что Пресветлый сейчас залезет в курятник и будет сидеть там, пока не состоится поглощение глаза. И только после поглощения он вернётся в дом — для трапезы. Теперь это лишь вопрос времени. Ситуация снова была под контролем. Необходимости в спешке не было, но Игорь хотел сделать всё быстро и качественно, чтобы реабилитировать себя в глазах двух наблюдателей. Он двинулся к командному пункту. Нужно было отдать приказы, организовать работу. Группа специалистов уже вышла за глазом. Необходимо очистить дом от всего лишнего, забрать оттуда оставшихся людей, снять эту поганую дверь и ставни вместе с оконными рамами. Во время трапезы куровод должен будет находиться в своём жилище, но состояние самого дома и остальных людей, проживающих в нём, уже не играло особой роли, а потому лучше было обеспечить свободный доступ внутрь.

Сашка по-прежнему сидел на стуле у штабной палатки.

— Поздравляю, — бросил он Игорю бесстрастно, — мы уже подумывали вмешаться в ситуацию лично. А это могло бы повлиять на конечный результат. Кризис миновал, но будьте внимательны, Игорь, расслабляться ещё рано. Цикл ещё не закончен.
— Я продолжу исполнение процедуры со всей…
— Вы наверняка заметили, — бесцеремонно прервал его Сашка, — с какой лёгкостью куровод столкнул Пресветлого с крыльца.
— Так точно, — отвечал Игорь. — Это уже не первый случай… эм… применения силы по отношению к Объекту со стороны куров…
— Это ещё один знак, — снова оборвал Сашка Игоря на полуслове. — Без сомнения, мы имеем дело с Багровым Ангелом. С весьма занятным Багровым Ангелом…
— Будут какие-то особые указания? — Игорь насторожился.
— Просто продолжайте неукоснительно следовать процедуре и не теряйте бдительность, — ответил Сашка и погрузился в свои мысли, давая понять, что разговор окончен.

Опять эти наблюдатели чего-то не договаривают. Не дают передохнуть. В штабную палатку Игорь зашёл с задумчивой миной на лице. Там его ждал ещё один сюрприз: в углу на стуле под присмотром вооружённого солдата сидел батюшка Илларион.

— Товарищ командующий, — обратился к Игорю дежурный офицер. — Этот гражданский, — он кивнул на Иллариона, — пытался пройти к дому через заграждение. Очень настойчиво пытался.

Игорь вопросительно взглянул на батюшку.

— Я просто хотел помочь, — заговорил тот. — Очень переживал… за всех. А потом эти ужасные крики, и стрельба. Кто-нибудь пострадал?
— Ситуация под контролем, — отмахнулся от него Игорь. — Цикл скоро войдёт в завершающую стадию. Ваше дальнейшее присутствие здесь не обязательно.
— То есть Пресветлый побывал в доме… — проговорил Илларион.
— Вас это уже не касается. Дежурный, проводите батюшку с послушником до их автомобиля.

Игорь углубился в просмотр видеозаписей и рапортов по последним событиями, но вдруг оторвался от своего занятия. Что-то его насторожило… Илларион не спросил ни про Наталью, ни про детей, ни про Прохора. Его не интересовало, кто кричал. Он оговорился только о Пресветлом. И что-то странное было в тембре голоса… Будто в Илларионе произошла какая-то перемена. Игорь ощутил резкое повышение уровня гормонов в той стороне палатки, где сидел батюшка.

Дежурный открыл было рот, чтобы попросить священника подняться, но тот резко поднялся со стула, прошёл мимо охранявшего его солдата и направился к выходу, никого не замечая и что-то бубня себе под нос. Игорь заинтересованно смотрел на Иллариона – концентрация адреналина, эндорфина и дофамина в его крови увеличивалась, дыхание и сердцебиение участилось, мозговая активность росла. Батюшка шёл к выходу словно в трансе. Было слышно, как он шепчет «свершилось, господи, свершилось, момент настал, чудо свершилось, я уже иду, господи…». Игорь выпустил из рукава провод и подключился к Иллариону – контакт установился, но никакой информации не поступало, более того, священник продолжал идти вперёд как ни в чём не бывало. Игорь усилил контролирующее воздействие и попытался пробиться к мозгу.

Илларион остановился. Он медленно развернулся в сторону Игоря и придавил ногой к земле уходящий под рясу толстый провод. В воздухе появился отчётливый запах. Запах человека, вкусившего Сырьё.

— Содрогнись в муках адских! – громогласно произнёс батюшка, вскинул правую руку и направил указательный перст свой на командующего.

Поток энергии хлынул из провода и ударил одновременно по всем каналам восприятия. Игорь скорчился от страшной боли. Из его носа, глаз и ушей потекла кровь. Болел каждый миллиметр тела. Спасаясь от невыносимой пытки, командующий изо всех сил кинулся прочь, но придавленный ногой провод дёрнул его назад. Казалось, будто священник стал весить пару сотен килограммов. Игорь повалился на пол.

— Издохни, бесовская тва..! – снова загремел голос Иллариона, но его прервал звук автоматной очереди – солдат, наконец, среагировал на ситуацию. Пули кучно вошли в тело священника. Он попятился, сделал несколько шагов… и исчез. На пол упал серебристый наконечник провода. Свет в палатке замигал и погас совсем. В брезенте по направлению автоматного огня виднелись пулевые отверстия.

Игорь пытался встать. Они ничего не видел и не слышал. Хотел окликнуть дежурного офицера, но не мог выдавить из себя ни единого звука. Подняться тоже не получалось, даже на четвереньки. Ноги и руки были словно ватные и сильно дрожали. Глова кружилась. В палатку вбежали дежурившие у входа солдаты и изготовились для ведения огня, обшаривая тёмное пространство подствольными фонарями. Дежурный офицер наконец добрался до тревожной кнопки. Над лагерем завыла сирена.

Включился свет.

— Где священник?! — рявкнул на вбежавших солдат дежурный офицер.
— Он минут пять назад вышел отсюда и направился в сторону санчасти, товарищ майор, — поспешно ответил один из солдат.
— Пять минут? — переспросил Игорь. Он приходил в себя. Организм быстро восстанавливался благодаря Сырью, хотя, конечно, до легендарной регенерации боевых оперативников Игорю было далеко.
— Так точно, — рапортовал второй солдат. — Он как раз за столовую палатку повернул, и у вас свет погас, а потом стрельба началась. Мы прибыли незамедлительно.

Игорь выругался. Из радиостанции в палатке донёсся голос командующего штабом:

— Двое гражданских приближаются к оцеплению с восточной стороны. Предположительно отец Илларион и его послушник.
— Открыть огонь на поражение! Немедленно!!! — скомандовал Игорь. Дежурный офицер кинулся к рации, схватил трубку и продублировал приказ.

Со стороны дома послышались автоматные очереди, затем откуда-то сзади раздались раскатистые выстрелы снайперских винтовок. Прошло полминуты, но стрельба не прекращалась.

— Цель отступила… и применила средства защиты, — раздался голос начальника штаба.
— Докладывает дозор-1, — это был один из снайперов. — Пули не могут поразить цель. Траектория полёта изменяется на границе синего купола.
— Дозор-2, подтверждаю.
— Дозор-3, подтверждаю.
— Дозор-4, подтверждаю.

«Синий купол? Изменяют траекторию?». Чувства возвращались, но Игорь всё ещё не мог различать предметы вокруг.

— Майор! — крикнул он. — Что там на мониторах?

Майор поднял взгляд на панель мониторов, транслирующих сигнал с видеокамер.

— Цель — двое мужчин, в рясах… окружены синим прозрачным куполом, радиусом 10-12 метров. Расстояние от цели до дома 170 метров. Цель под плотным обстрелом. Скрыться не пытается… Игорь поднялся со стула и двинулся к выходу. Он был весь перепачкан в собственной крови. В ушах ещё звенело и всё виделось будто в тумане, но командующий чувствовал себя вполне дее- и боеспособным. Он нацепил на ухо новое переговорное устройство и отдавал приказы на ходу:
— Куровода взять под охрану и поместить в дом. Всему персоналу, находящемуся в доме: прекратить работы, занять оборонительные позиции. Огонь не прекращать. Не подпускать нарушителей к дому и курятнику любой ценой. Состояние Пресветлого?
— Объект по-прежнему в курятнике, — докладывал кто-то из офицеров. — Признаков активности не проявляет.
— Состояние куровода?
— Под действием транквилизатора.
— Состояние цели?
— Цель не дви… начала медленное движение вперёд! Расстояние до дома – 167 метров. Эффект от применяемых средств поражения не наблюдается.

«Твою мать!», Игорь ускорил шаг – нужно было как можно быстрее увидеть всё своими глазами, «почувствовать» и проанализировать. В спешке он не заметил, как позади него Сашка легко поднялся со стула и пошёл следом.

Небо на востоке начинало светлеть. Поднялся лёгкий ветерок. Отец Илларион, воздев руки к небу, шёл к дому в сопровождении Кирилла, окружённый светящимся в сумерках куполом. На лице батюшки сияла блаженная улыбка, уста его молвили:

— Свершилось, господи! Я иду! Иду принять благословение твоё! Явить чудо твоё! Надели меня мужеством, господи, чтобы исполнить волю твою! Чтобы выстоять против сотен еретиков, оскверняющих благодатные дары твои! Даруй мне силы, чтобы уничтожить неверных, господи! Ибо не ведают, что творят, и упиваются неведением своим!

Кирилл шёл следом за батюшкой и молился. В них стреляли с нескольких сторон: три группы автоматчиков и четыре снайпера. Огонь вели грамотно, постоянно выдерживая плотность обстрела. Шквал пуль, касаясь поверхности купола, разлетался в стороны, словно волна, набегающая на камень. До дома оставалось 160 метров. С большой вероятностью, противник скоро применит тяжёлое вооружение, но благословенный купол обязательно выдержит. Никто не помешает Святой Церкви Александровой обрести дары господа всемогущего, правителя царства небесного, и Пресветлого, земного посланника его. Кирилл достал из-за пазухи книгу в кожаном переплёте. К этому моменту его готовили всю жизнь. И он, наконец, настал.


ДЕТИ

Игорь смотрел на две чёрные фигуры, движущиеся к дому. Пули их не брали. Противопехотный гранатомёт и газовые гранаты тоже не помогли. Священник с послушником медленно приближались к оцеплению. Игорь чувствовал, что противник очень силён, особенно Илларион. Но как им удавалось скрывать свою силу всё это время? Хотя Игорь догадывался о том, что ещё многого не знает о Сырье. И не узнает никогда, если эти двое доберутся до Прохора, или глаза, или Пресветлого… или чего им там вообще нужно.

— Прекратить огонь, — Игорь решился на эксперимент. — Выключить освещение дома. Поставить дымовую завесу на месте цели. «Может это их хоть немного замедлит…»

В сторону синего купола полетели дымовые шашки.

— Какова ситуация в доме?
— Дом взят под охрану. Внутри размещены пятнадцать единиц личного состава. Рядом с домом занял позицию мотострелковый взвод. На втором этаже по-прежнему находятся двое детей. Куровод на первом этаже под усиленной охраной. Жена куровода на том же месте, где была обнаружена при заходе.
— Что с курятником?
— Курятник под постоянным наблюдением. Объект внутри. Изменений в поведении не выявлено.
— Всем быть готовым к возобновлению огня по цели.

Игорь посмотрел на монитор – в инфракрасном диапазоне защитный купол священника выглядел пульсирующим жёлтым пятном. Сам же командующий отлично чувствовал свежеиспечённого противника безо всяких приборов – Илларион генерировал вокруг себя огромное количество энергии.

Сашка стоял чуть поодаль. Он смотрел, как дым обволакивает благословенный свод, напоминающий формой купол православной церкви. Он видел, несмотря на дым, стоящих внутри купола людей. Илларион определённо стал сильнее, намного сильнее. В этот раз он явился лично, чтобы урвать себе кусок Ангела. Сашка перевёл взгляд на Игоря. Командующий неплохо держался: успел отойти от полученного удара, импровизировал, пробовал варианты, пытался контролировать обстановку. Но он ещё не знал, что за «зверь» пожаловал к ним в гости. Это будет посложнее, чем загнать куровода в угол.

Сияющий купол навевал воспоминания… Всё началось тогда, холодной зимней ночью, в маленькой деревушке. Сашка из окна своего дома увидел на соседском дворе удивительное яркое свечение. Свет был прекрасен. Он завораживал и манил к себе. Сашка не мог сопротивляться. В чём был, он вышел на улицу и побежал к свету. Рядом бежали другие люди, его соседи. Все они тянули вперёд руки, улыбались, радостно кричали. Забор, огораживающий участок, рухнул под напором нескольких тел. Сашка полез вперёд по упавшим вместе с забором людям, свечение сияло совсем рядом. Со всех сторон к нему спешили жильцы ближайших домов. В центре сияния лежало безрукое тело. Сашка замедлил шаг и пригляделся. Тело принадлежало хозяину участка, крестьянину Николе. Кажется, он был ещё жив и слабо шевелил ногами. Но через секунду его облепили прибежавшие люди. Они вгрызались в Николу как дикие звери. Дрались между собой за место у тела. Дети кидались на своих родителей, отпихивали их в сторону, били и устремлялись к Николе. Те, кто поднимался, набрасывались на своих обидчиков, но некоторые уже не вставали. Другие падали замертво прямо над истерзанным крестьянином. Их лица были перепачканы кровью, глаза широко раскрыты, рты искривлены в страшной усмешке. Рядом завывали немощные старики, которым не давали добраться до «лакомства», но они всё равно исступлённо пытались пробиться к телу и лезли поверх умерших за своей страшной трапезой. Звуки кровавого пиршества, смех и крики сливались в ужасную какофонию. Рядом с сиянием было светло как днём. Сашка озирался по сторонам в поисках чего-то и вдруг увидел Его. Большое чёрное существо с несколькими глазами сидело чуть поодаль и грызло человеческую руку. Судя по остаткам рубахи, это была рука Николы. Вторя рука лежала рядом. Именно она была нужна Сашке. Он осознал это в одно мгновение и двинулся к чёрному зверю. Справа к существу бежали ещё двое, радостно смеясь и протягивая вперёд руки. Увидев их, существо кончило есть и, когда расстояние между ним и бегущими сократилось до метра, резко ударило своих гостей. Два уже мёртвых тела перелетели поле, ударились о стену дома и осели на землю, выгнувшись в неестественных позах. Сашка продолжал медленно приближаться. Вот он подошёл к зверю вплотную, опустил взгляд и посмотрел на вторую руку Николы, лежащую не земле. Зверь угрожающе заурчал. Сашка наклонился и поднял руку. Зверь хищно оскалил пасть. Сашка поднёс руку к своему лицу и вцепился в неё зубами. Зверь пристально смотрел на человека перед собой двумя парами глаза, затем изготовился и прыгнул в атаку. Сашкин кулак с силой врезался в чёрную тушу. От удара существо откатилось на несколько метров. Издав нечленораздельный звук, зверь поднялся и пошёл на своего обидчика. Сашка не двигался с места - он чувствовал, что второй атаки не будет, битва уже закончена. Существо медленно приблизилось, подняло недоеденную им руку, развернулось… и ушло прочь. Шум пирующих у тела Николы постепенно стихал – живых оставалось всё меньше. Сашка ощутил сильный голод и сильнее сжал зубами свою добычу. Последним, что он запомнил, была обглоданная до костей рука Николы и чувство безграничного покоя.

Очнулся Сашка в своём доме. Рядом сидел лекарь, но вскоре выяснилось, что необходимости в нём нет – единственный выживший на дворе Николы чувствовал себя отлично. Потом было много расспросов, много разговоров и слухов. На Сашку косились с опаской и благоговением. Он вышел живым после встречи с ангелом, а все грешники, значится, издохли там на месте. Потом и вовсе случилось чудо – Сашку задавило бревном на лесопилке, где он работал. Всю грудь смяло в лепёшку. Но молодой плотник не только выжил - он оказался абсолютно здоровым уже на следующий день. В народе пошли слухи о святом, в деревню зачастили паломники и монахи. Сам Сашка был тоже человеком верующим и, после разговора с местным отцом-настоятелем, отправился в столицу к владыке.

В духовенстве в ту пору царили разброд и шатания. Сашку определили в храм под Петербургом, где он и прожил следующие десять лет. При храме была большая библиотека. Сашка много читал. Его знания стремительно росли. Информация, прочитанная в книгах, мгновенно систематизировалась и анализировалась в мозгу молодого «чудесного монаха». На её основе зрели новые идеи, появлялись новые мысли. Сашка стал меняться, и окружающие замечали это. Через пять лет вокруг молодого «святого» возник некий круг единомышленников. Ещё через пару лет умелых манипуляций, приобретения нужных знакомств и дальновидных инвестиций, Сашка сформировал вокруг себя полноценный монашеский орден. Орден подчинялся церкви, но имел право вести свою собственную деятельность. Начались поиски того, что не давало Сашке покоя – огромного чёрного зверя.

Орден быстро рос, приобретая всё большую независимость. Появившееся было по этому поводу недовольство со стороны владыки, было быстро устранено благодаря значительным финансовым вливаниям от имени ордена в казну церкви. Это не могло решить проблему насовсем, но, по Сашкиным подсчётам, через 6-7 лет он мог сам занять пост владыки, так что бояться было не чего.

Информация о чёрном звере накапливалась. Существо получило имя Пресветлый. Начали вырисовываться некоторые закономерности его поведения. Так же были обнаружены люди, выжившие после кровавых трапез, сопровождающих появление Пресветлого – вкусившие Сырья. Все они, пережив страшную ночь, начинали меняться с течением времени, развиваясь и умственно и физически. Многие из них присоединялись к ордену, но были и те, что предпочли жить сами по себе. Все они, без сомнения, превосходили обычных людей, но Сашка чувствовал, что эти «обращённые», всё же, слабее его самого. Несколько раз поступали сообщения о явлениях ангела, но выживших не оставалось.

Сашку всё меньше интересовали дела церкви: религия интересовала его лишь как один из множества факторов, влияющих на восприятия человеком Сырья и Пресветлого. К XIX веку орден обрёл свою окончательную структуру со множеством отделений по всей территории Российской империи и даже за её пределами и вышел из состава церкви. Изучение Пресветлого теперь было поставлено на поток, но шло оно по-прежнему в разрезе христианских представлений о мире, подкреплённых тотальным религиозным фанатизмом. Сашке становилось тесно. В мире набирало обороты развитие науки, появлялись новые возможности. И отец-основатель решил уйти. Уйти, но сохранить орден, т.к. когда-нибудь, возможно, накапливаемые им знания пригодятся. Он разыграл, как это назвали позже, Исход святого Александра в царство божие. Убедительно и красочно. Верхушка ордена, состоявшая из вкусивших Сырьё, естественно, понимала, что происходит. Кто-то ушёл вслед за Сашкой, другим такое положение вещей было на руку и они взяли власть в свои руки. Остальные же получили очередное доказательство своей веры и начали почитать отца-основателя наравне с апостолами. Орден получил имя Святой церкви Александровой.

Сашка улыбался нахлынувшим воспоминаниям. Неплохое было времечко, но оно прошло. И вот теперь творец и его творение стояли по разные стороны баррикад. Около семидесяти лет назад орден начал активную деятельность по добыче «чудесных даров господних», что совершенно не устраивало уже сформировавшийся к тому времени Энергетический Концерн - огромную международную организацию, практически монополизировавшую сбор Сырья. Сашка был одним из трёх основателей Концерна. Ему уже приходила в голову идея вернуть себе руководство над орденом, устроив явление святого Александра, но все, кто знал его лично вне верхушки ордена, уже давно умерли. Руководители же Александровой церкви при их нынешнем уровне могли и сами устраивать явления святых по десять раз на дню, воодушевляя своих подчинённых и считая это даром всевышнего. Да и не было в захвате ордена особой необходимости. Такие вот стычки с опытными пользователями Сырья иногда приносили бесценный опыт и знания и служили полем для проведения экспериментов. Главное, не дать ордену разгуляться на этой операции как в сорок восьмом под Семипалатинском. Ещё раз такую обидную потерю нового типа Сырья Концерн не потерпит, а орден, при всей его долгой и доблестной истории, никак не сможет пережить обиду Концерна. Да и ядерный полигон в этих краях будет не особо к месту…

— Что же ты там задумал, поп ты поганый? — голос Игоря отвлёк Сашку от воспоминаний.
— Готовится к атаке, — спокойно ответил он из-за спины командующего. Игорь вздрогнул – он даже не чувствовал, что позади кто-то стоит.
— Он подошёл на нужное расстояние, — продолжил Сашка, — и нападёт… сейчас.

Дым от шашек раскидало в стороны, словно резким порывом ветра. Над куполом возник сияющий крест.

— Двадцать два слова кровавых корчей! — разнёсся над полем необычайно громки бас Иллариона.

Игорь не отрываясь следил за происходящим.

— Приготовиться к отражению атаки! — крикнул он в микрофон.

Стоя за спиной батюшки, Кирилл раскрыл книгу и принялся читать: «Познайте, на бога руку поднявшие, страшные муки кровавых корчей! Изрыгая органы из тел своих, склонитесь на колени перед посланниками великого господа нашего!»

Взвод охраны, стоявший в оцеплении на пути следования Иллариона, зашёлся в истошном вопле. Солдаты повалились на землю, их тошнило кровью, тела дёргались в агонии. Батюшка с послушником ускорили шаг, намереваясь проскочить в образовавшуюся дыру в оцеплении. Их встретили ожесточённым огнём. Нападавшие снова замедлились, но не остановились. К попавшим под атаку священника солдатам спешили санитары. Располагавшиеся рядом взвода перегруппировывались, закрывая брешь. Из лагеря подходило подкрепление.

— Пятьдесят пять слов изгоняющей пляски! — снова загремел голос Иллариона.

Кирилл перелистнул несколько страниц и заговорил: «Тьму изгоняющий пляс да овладеет разумом вашими, вороги лика господня. Топчите землю, ноги ломая, крестом осеняйте телеса свои неистово, пока сущность бесовская с последним вздохом вашим не выйдет прочь! Бейтесь в экстазе раскаяния, рвите кожу свою нечистую, свой язык греховный, свою глотку падшую! Да придёт к вам очищение через муки собою причиняемые, долгие и истовые!»

На этот раз под удар попал весь передний край. Солдаты и прибежавшие санитары пустились в безумную пляску, увеча свои тела собственными руками. Воздух снова наполнили ужасные крики. Некоторые солдаты, стоявшие неподалёку, бежали прочь, лишь бы не видеть кровавого представления. Илларион с Кириллом снова ускорили шаг. На этот раз военные не смогут быстро восстановить оцепление — путь к дому был открыт. Плотность автоматного огня снизилась, но снайперы будто решили восполнить недостаток огневой мощи и увеличили темп стрельбы.

— Тридцать три слова искупления греха подглядывания!
— Ты, что тайком наблюдаешь, замыслив недоброе, раскайся в грехе своём! Голову свою грешную очисть от очей алчущих! Персты блудливые отсеки от ладоней своих! Так ты предстанешь пред ликом святым, прощенья моля и милости!
— Дозор-3 докладывает, — раздался голос в переговорном устройстве Игоря. — Дозор-1, 2 и 4 выведены из строя. Повторяю, Дозор-1, 2 и 4 выведены из строя.
— Принял, — сквозь зубы процедил Игорь. Он в растерянно посмотрел на Сашку:
— Что же делать?
— Ждать, — просто ответил тот и зашагал к дому. Он смотрел на Иллариона: батюшка сильно постарел за последние сто лет, но, несомненно, набрался сил. Орден регулярно получал Сырьё, пусть и в малых количествах, но основа их силы была в другом. Она была в вере. В вере людей, видящих чудеса в исполнении служителей церкви, и в фанатичной вере служителей церкви в возможность творить чудеса во имя господа. Сырьё давало лишь начальный импульс, остальное делала человеческое психика. Несколько пуль откланялось щитом, это замечал один солдат, потом второй, третий. Мысль о том, что в цель не попасть, поселялась в голове. Теперь уже сами стреляющие помогали пулям лететь мимо цели, верили в силу стоящего перед ними служителя, воспринимали слова его как приказы. Процесс шёл по нарастающей. Орден, определённо, выработал свой уникальный стиль использования Сырья. Каким образом осуществлялось влияние на подсознание, было не до конца понятно. Но принцип работал, и он всегда был на поверхности, с тех пор как явился первый Ангел. Концерну, добивающемуся нужного уровня способностей лишь количеством вводимого препарата-Сырья, ещё было чему поучиться у организаций, подобных Александровской церкви.

Илларион и Кирилл стояли совсем рядом с домом. Сашка подошёл к ним и остановился у границы купола. Солдаты, стоявшие в охранении, не покинули свой пост, но были сильно напуганы. Страх расползался во все стороны. Всё больше людей попадало под влияние Иллариона. Нужно было решать проблему быстро.

— Здравствуй, Илларион, — заговорил Сашка.
— Здравствуй, отец-основатель, — священник низко поклонился. Кирилл выглядел растерянным. Спустя секунду, до него дошёл смысл этого короткого диалога, и послушник пал ниц.
— На этом церемонии окончены, — проговорил, выпрямляясь, Илларион. — Кирилл, поднимайся.

Послушник встал.

— История повторяется, отец, — продолжил священник. — Только вместо Матфея я стою перед тобой.
— На что ты надеешься, сын мой? — заговорил Сашка. — Матфей привёл армию ордена, но всё равно не смог получить того, чего хотел. А ты явился лишь с послушником. Что будешь делать ты теперь?
— Ты всегда меня недооценивал, отец. За прошедшие шестьдесят лет я ушёл далеко вперёд. Да и что ты можешь противопоставить нам двоим здесь и сейчас? Снимешь свою личину и нападёшь? Пресветлый тогда вмиг почувствует тебя и уйдёт. Когда ещё появится нужный куровод? Ещё через шестьдесят лет? А может сто, или двести? Ты не хуже меня знаешь, что даже обычные явления становя реже. Но даже пусть так – ещё двести лет для тебя не срок, как ты поступишь сейчас? Убьёшь меня? Снова выжжешь гектары земли своим гневом? Давай! Я уже не боюсь смерти! А через двести лет мы придём с новой армией. Армией истинно верующих! И заберём чудесный дар господень! Что ТЫ будешь делать теперь, отец?! Все эти твои солдатики – они не смогут помешать мне! Смотри! Я убью их прямо здесь и сейчас! Всех до единого! Триста тридцать три слова испепеления еретического мяса!
— Что-то новенькое, — с улыбкой проговорил Сашка и отошёл в сторону. Солдаты, стоявшие у дома, бросились бежать.

Кирилл раскрыл книгу на последней странице, набрал воздуха в грудь и разомкнул уста свои, для прочтения священного текста. Его разум был кристально чист. Голова его полностью очистилась от лишних мыслей… и с глухим влажным треском разлетелась на куски. Спустя секунду послышался звук выстрела. Обезглавленный Кирилл принялся ожесточённо жестикулировать. Сашка мысленно улыбнулся: «старая школа – мертвое тело рефлекторно жестами воспроизводит слова личного Последнего проклятия, призванного покарать убийцу». Наконец руки послушника опустились, он повалился на землю.

Проклятие ударило по стрелку – Егор лениво поднял руку и почесал чуть покрасневшую щёку. «Неплохо, даже попал», подумал он. Затем снова прицелился, на этот раз в Иллариона. Выстрелил. Пуля полетела к цели по идеальной прямой, будто наплевав на баллистику, ударилась о голову священника и, сплющившись, срикошетила. Ну что ж, испытания можно было считать завершёнными. Игорь не надеялся, что удастся подстрелить и Иллариона тоже, но попробовать всё равно стоило. В целом, разработку можно назвать удачной – пуля не отклонялась от курса внутри купола и могла поразить цель уровня послушника владыки ордена. Оружейники поработали на славу. Это был новый специальный тип боеприпасов, прозванный в шутку «пуля-дура». Поражающая часть патрона была начинена некоторым количеством Сырья, которое питало миниатюрный электронный мозг снаряда. Нельзя было сказать, что пуля обладала полноценным интеллектом, это и не было целью разработки, просто она «не верила». Не верила ни во что, кроме существования цели, которую она обязательно поразит, и принципов работы оружия, из которого её выпустили. По сути, применялся тот же подход, что использовали служители Александровой церкви, только с другого конца. Таким образом, пуле было плевать на массовый психоз, охвативший испуганных солдат, на фанатичную веру служителей ордена и даже на некоторые законы физики. Конечно, она не могла пробить достаточной прочности броню, но всё могло измениться, если в этот раз удастся получить новый тип Сырья. Среди специалистов, разработавших «пулю-дуру» бытовало мнение, что при невозможности поразить цель, за мгновение до того, как возросшее давление уничтожало миниатюрный электронный мозг, пуля испытывала сильнейшее психологическое потрясение (если это можно было так назвать) в связи с крушением одного из её базовых принципов существования и восприятия окружающего мира.

— Меня ты своими пульками не одолеешь, — спокойно ответил Илларион стоящему неподалёку Сашке. Отец-основатель снисходительно улыбнулся:
— Последние шестьдесят лет и я не стоял на месте, сын мой.

Сашка стремительным шагом прошёл прямо внутрь купола, подошёл к Иллариону, сложил пальцы на левой руке, имитируя пистолет, приставил своё «оружие» ко лбу священника, одними губами произнёс «бум» и согнул большой палец. Затылочная часть головы батюшки лопнула, расплескав серую кашу, бывшую когда-то мозгом.

— Браво, отец, — проговорил Илларион. — Ты показал мне истинное чудо самоконтроля и виртуозное владение разумом своим. Но такое ничтожное ранение меня не остановит…
— Знаю, сын мой, - прервал священника Сашка. — Отсутствие мозга никогда не мешало человеку истинно верующему служить господу. Этим вы мне всегда нравились. Но ты не обманешь меня, Илларион.

Священник отшатнулся назад и изготовился читать молитву. Молниеносным движением Сашка схватил Иллариона рукой за нижнюю челюсть, придавив его язык большим пальцем, заглянул священнику в глаза.

— Иди с миром, сын мой, — слова отца-основателя звучали спокойно и размеренно. Батюшка упал на колени. Настоящее тело Иллариона, которое находилось в келье штаб-квартиры ордена, опутанное множество трубок и проводов, покрылось трещинами, словно высохшая глина. Трещины увеличивались, из них начала сочиться кровь. Алые ручейки превращались в потоки. Священник буквально распадался на куски. Сашка медленно разжал руку и отступил на шаг. Оболочка, стоявшая перед ним на коленях, тихо заговорила:
— Вот и я ухожу вслед за Матфеем, пав от руки отца. Почему ты всегда считал брата выше меня?
— Ну полно, - отвечал Сашка. — Я одинаково любил и ценил всех вас, дети мои. И сейчас люблю.

Илларион слабо улыбнулся.

— Как бы там ни было, — продолжил он, — мне ещё есть чем тебя порадовать, отец.

Священник поднял взор к небу и чётко произнёс:

— Две светлые души, что берёг я семьсот дней и ночей! Два чистых сосуда, что я холил и лелеял сто дней, награждая ласкою, наполняя семенем своим! Пришла пора проснуться вам и исполнить последнюю волю мою! Уничтожьте без пощады всех, кого коснётся взгляд ваш!

Тело Иллариона расплылось по полу кельи кровавой грудой мяса и костей; потерявшая связь с хозяином оболочка опрокинулась на спину. Это был конец очередного владыки святой церкви Александровой.

Сашка оглянулся на курятник. Нужно было уходить. С такого расстояния, несмотря на все меры предосторожности, Пресветлый мог почувствовать другое сильное существо и сбежать, прервав цикл. Делать здесь Сашке было больше не чего, настораживали лишь последние слова Иллариона.

Вдруг из дома донёсся громкий грохот. Затем раздались выстрелы и крики. Сашка метнулся к двери, намереваясь просто вырвать её, но вовремя спохватился – снова проявлять свою сущность, пусть и в очень малой степени, было чересчур рискованно. Он крикнул, что бы к дому направили штурмовую группу. Внутри тем временем не прекращалась стрельба и топот множества ног. В окно справа от входа, выбив раму и ставни, вылетело окровавленное тело солдата. Сашка воспользовался случаем и залез в дом. Комната напоминала бойню: стены и пол залиты кровью, повсюду разбросаны человеческие конечности и органы, несколько человек на кухне кричали, бегали и в кого-то стреляли. Сашка подбежал к Прохору, лежавшему под телами трёх солдат. Куровод был жив, находился в сознании, но продолжал пребывать под действием транквилизатора. Рядом на столе стоял пуленепробиваемый контейнер с глазом внутри. Сашка схватил контейнер одной рукой, второй вцепился в рубаху Прохора и начал продвигаться обратно к окну. Вдруг он ощутил спиной чей-то взгляд. Не прекращая двигаться, Сашка обернулся. На него смотрел мальчик. Он был в пижаме, весь вымазан кровью, в глазах его пылала животная ярость. «Лёшка», вспомнил Сашка его имя, «эх, Илларион, столько лет прошло, а ты всё тот же: «души светлые, сосуды чистые». Послышались приглушённые взрывы, входная дверь упала на пол. В комнату вбежала штурмовая группа. Оперативники сразу окружили Сашку с Прохором. Прозвучала команда двигаться к выходу.

— За мальчиком следите, — произнёс Сашка. Он знал, что обычным людям тут не справиться, но сам сражаться здесь не мог. Солдат нужно было предупредить о настоящей угрозе, но провоцировать нападение не стоило — возможно, удастся выиграть немного времени.

Штурмовики медленно пятились, держа пространство комнаты и ребёнка под прицелом. Сашке помогали нести Прохора, до выхода оставалось пара метров. И тут Лёшка бросился вперёд. Его первая жертва даже не успела понять, что произошло, и упала на пол с вмятым внутрь черепа лицом. Сашка попытался бежать. К счастью, помогавший солдат быстро сориентировался и тоже перешёл на бег, не выпустив тяжёлое тело Прохора. Между оставшимися в доме штурмовиками и Лёшкой завязался бой, победитель которого был известен уже заранее. Выбегая из дома, Сашка оглянулся назад: жене Прохора сидела всё в том же кресле, бледня как мел, широко раскрыв полные ужаса глаза и вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники. К ней быстрыми шагами с хищным оскалом на лице приближалась Машка, волоча за собой тактический шлем с человеческой головой внутри.

Штурмовая группа всё-таки смогла прилично задержать мальчика – тело куровода удалось оттащить метров на двадцать, когда Лёшка выскочил из дверей. Солдат отпустил тело Прохора, развернулся, вскинул автомат и открыл огонь по преследователю. Несколько пуль попали в цель, но Лёшка лишь на секунду замедлил бег. Сашка продолжал изо всех сил тянуть свою ношу прочь от дома – ещё немного, и можно начать наращивать силы. Сзади раздался короткий вскрик – солдату конец. Затем послышался гром выстрела. Лёшку резко мотнуло: пуля, выпущенная Егором, снесла ему руку, угодив в ключицу. Мальчик быстро сообразил, что происходит, и снова бросился с огромной скоростью, хаотично меняя траекторию движения. В дверях дома появилась Машка. Раздался второй выстрел, но девочка, похоже, уже знала о снайпере и резко ушла из зоны поражения.

Лёшка приближался. «Авось пронесёт», - Сашка сгрёб Прохора подмышку свободной рукой, словно тот ничего не весил, и бросился бегом, наращивая скорость. Давно его никто так не веселил, кровь играла в жилах. Подбегая к штабной палатке, Сашка увидел Игоря. Тот старался следить за ситуацией и командовать людьми, но сам выглядел потрёпанным и растерянным.

— Бегите, — с улыбкой бросил Сашка ошалевшему командующему и, перепрыгнув палатку, скрылся из виду. Всё ещё находясь под впечатлением от представления, устроенного Илларионом, долго Игорь раздумывать не стал. Взревел сигнал срочной эвакуации, люди, побросав всё, быстро покидали лагерь. Лишь на ступенях входа в передвижную лабораторию невозмутимо сидел мужчина в белом халате и курил.

Сашка продолжал удаляться от дома. Мальчишка явно не желал его отпускать и бежал следом, практически не отставая. Пока, кажется, всё обошлось. Егор сообщал, что Пресветлый тихо сидит в курятнике, а сам он вышел на перехват второго ребёнка. «Пожалуй, достаточно», Сашка остановился, положил Прохора и контейнер на землю и развернулся в сторону приближавшегося Лёшки. Когда между ними оставалось три метра, мальчик прыгнул в атаку. Он не мог видеть, как под лёгкой курткой на Сашкиной груди открываются семь глаз, как Сырьё наполняет живые такни, как высвобождается огромная сила, запечатанная в обычном человеческом теле. Три пары длинных жилистых рук выхватили мальчика из воздуха, с лёгкостью скатили его тело в округлый ком и положили в огромную пасть, разверзнувшуюся на животе Сашки. Пасть захлопнулась.

«Ну вот и готово».

Прохор, лежавший на земле, зашевелился. Сашка оглядел его – куровод приходил в себя, пора было возвращаться и продолжить цикл. Он взял Прохора под мышку, подобрал контейнер и направился к лагерю, снова приобретая нормальный человеческий облик. Егор сообщал, что девочку удалось взять живой. Чудесная выдалась ночь.

Лагерь стоял пустой. Человек в белом халате продолжал невозмутимо курить, сидя на ступеньке у входа лабораторию. Из некоторых палаток доносились радиопереговоры – всё таки военные действовали профессионально, структура продолжала функционировать, несмотря на потерю штаба. То тут то там слышались стоны раненых и умирающих. Почти рассвело. Мужчина заметил, что к лаборатории приближается Егор. Одной рукой он придерживал огромную винтовку, взваленную на плечо, другой, вытянув её вперёд, держал за горло перепачканную кровью девочку лет семи. Она отчаянно брыкалась, вцепившись тоненькими пальцами в Егора. Мужчина пригляделся – кое-где рука, удерживавшая ребёнка, была разодрана в клочья.

— Гляди, какую зверюгу тебе изловил, — добродушно заговорил Егор приблизившись. – Двадцать человек в лагере положить успела, пока не сцапал.

Мужчина в халате поднялся, подошёл ближе, пригляделся, потянул носом воздух.

— Что-то от неё Сашкой попахивает… как будто бы.
— А то, - Егор хохотну. — Это, так скэть, продолжение идей нашего лучезарного «отца-основателя».
— О-о-о…, — многозначительно протянул мужчина. – Ясно. Ну давай, заноси внутрь, поглядим, какое чудо церковь Александрова явила нам, грешным, на этот раз. Я пока пойду до командного пункта, объявлю общий сбор.

Мужчина зашагал в сторону штабной палатки. Начинался новый день.


ДОЛГАЯ СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ

Прохор почувствовал, что падает. Он резко открыл глаза и рефлекторно ухватился одной рукой за крышку стола. Ножки стула подкосились. Прохор с грохотом упал на пол. В помещении, где он находился, было светло и мерзко воняло. Отчасти, смрад пытался перебить какой-то химический запах, похожий на освежитель воздуха или чистящее средство. Прохор сел, огляделся. Без сомнения, он находился в своём доме, в комнате на первом этаже. Но комната, за исключением стола и стула, была абсолютно пуста. Весь пол был устлан какой-то бумагой. Её вяло шевелил небольшой сквозняк. Стены тоже были пусты: ни икон, ни картинок-чеканок, ни часов с кукушкой. Кое-где на стенах были видны бурые разводы. Рам в окнах не было, входной двери тоже. Проёмы были чем-то завешаны, будто белыми тряпками, слегка волновавшимися от порывов воздуха. Прохор поднялся на ноги, прошёл на кухню – ничего кроме раковины там не осталось. Поднялся на второй этаж – пустые комнаты, голые стены, в коридоре гуляет ветер. Спустился в подвал. Там на полу рядом с грудой одеял лежал рюкзак. Прохор поднял его, заглянул внутрь. В рюкзаке нашёлся чёрный бумажник и дешёвая рабочая перчатка на левую руку. Перчатка была совсем новой, а вот бумажник «видал виды».

Прохор закинул рюкзак за спину. Повертел в руках бумажник, открыл. Денег внутри не было. В одном из отделений обнаружилась старая пожелтевшая фотография. Изображение сильно выгорело, но, всё же, можно было различить силуэт мужчины с саблей, верхом на коне. На обратной стороне фотографии никаких надписей о том, кто здесь запечатлён, не было. Вдруг Прохору почудилось, будто сверху его кто-то позвал. Он сунул фотографию в карман рубахи, бросил бумажник обратно в рюкзак и направился к лестнице. На ступеньках Прохор снова услышал, как кто-то его зовёт. Незнакомый тихий голос. Странным было то, что не удавалось определить, кому принадлежит голос - мужчине или женщине. Разобрать, что именно он говорит, тоже не получалось. Зов стал повторялся чаще, постепенно превратившись в размеренный поток слов. Он шёл откуда-то с первого этажа. Прохор вошёл в комнату, в которой очнулся. Где-то здесь. Взгляд упал на стол – на светлой деревянной поверхности что-то темнело. Прохор приблизился. На столе лежало яйцо. Чуть крупнее обычного куриного, с гладкой, блестящей, абсолютно чёрной скорлупой. Прохор нагнулся, чтобы получше рассмотреть свою находку.

∗ ∗ ∗

Игорь сидел в штабе и смотрел на мониторы. Кроме него за пришедшим в сознание куроводом следили ещё десятки глаз аналитиков и оперативников. Двое наблюдателей Концерна теперь лично контролировали операцию. Лагерь понёс серьёзные потери: убитые, раненые, деморализованные, сошедшие с ума. Понадобилось несколько часов, чтобы собрать трупы. Некоторые из них были сильно изувечены и не поддавались опознанию в полевых условиях. Ждали своей отправки в расположение филиала Концерна пугающие своими размерами брезентовые мешки, набитые частями человеческих тел. Сашка и Егор выглядели абсолютно невозмутимыми после всего, что произошло. Их интересовало лишь соблюдение планов выполнения операции и завершение цикла. Наблюдатели сообщили, что через уже час к лагерю прибудет подкрепление, и численность состава будет восстановлена до штатной. Концерн обладал огромными людскими ресурсами.

Дом приготовили к поглощению, очистив внутренние помещения и кое-как смыв кровь. Самого куровода на время подготовки решено было просто усыпить, т.к. он пребывал в состоянии шока после увиденного «шоу», которое устроили Лёшка с Машкой. Захваченная девочка прожила ещё полтора часа, затем все органы её тела просто перестали функционировать. Её тело было срочно отправлено в штаб-квартиру Концерна в России для детального исследования.

Куровод тем временем бродил по дому. «Какого чёрта он делает», крутилось в голове у Игоря, «он уже должен был кинуться на это яйцо и сожрать его вместе со скорлупой!». Но командующий не стал беспокоить по этому поводу наблюдателей. Он уже многое повидал за эти дни и догадывался, что его личный опыт и лекции из курса обучения очень далеки от того, что происходит на протяжении этого проклятого цикла, с этим треклятым куроводом.

∗ ∗ ∗

Человек приблизил лицо и начал внимательно осматривать яйцо. Яйцо открыло свой глаз и уставилось на человека. Оно ждало этого человека, ждало с того самого момента, как появилось на свет. Человек всё время был рядом, но не брал яйцо. А ещё рядом был Родитель. Родитель тоже ждал. Человек и яйцо должны сделаться одним целым. Но человек не брал яйцо, и Родитель ждал. Яйцо начало звать человека. Оно звало и звало. И человек наконец услышал. Человек пришёл. Он совсем рядом. Сейчас они станут единым. Сейчас…

∗ ∗ ∗

Память вернулась неожиданно. Вся, разом. Пережитый кошмар запылал в голове. Сердце разорвало болью и гневом. Прохор резко выпрямился. Его тяжёлая нога с треском врезалась в стол. Несколько досок столешницы от удара переломились. Стол отлетел в угол. Яйцо, ударившись о стену, упало на пол, судорожно моргая своим мерзким глазом. Прохор кинулся к нему с одной единственной мыслью – растоптать эту дрянь. Мгновенье спустя, сорвав закрывающую вход штору, в помещение вбежало несколько мужчин в военной форме и шлемах. Двое набросились на Прохора. Сверкнула синяя вспышка, раздался громкий щелчок — Прохор упал без сознания на пол, в воздухе запахло озоном.

— В лабораторию его, — коротко сказал вошедший мужчина в белом халате. Он подошёл к стеле, куда упало яйцо. Подобрал его. Глаз моргнул, посмотрел на мужчину и закрылся. Скорлупа вновь стала равномерно чёрной.
— Потерпи чуть-чуть, — успокаивающе с улыбкой произнёс мужчина и вышел из дома.

Прохор очнулся, открыл глаза. Над ним нависала большая операционная лампа, выше угадывался решётчатый потолок. Лампа не горела, но в помещении было достаточно светло. На фоне монотонного гудения, зависшего на одной ноте, что-то пикало. Прохор попытался встать, но обнаружил, что его тело накрепко привязано к ложу. Даже голова была зафиксирована в одном положении. Рядом кто-то был — слышалось шуршание одежды, стук стекла о стекло, клацанье клавиш.

— Где я? Кто здесь? – проговорил Прохор.
— Надо же, так скоро очнулся, - донёсся голос справа.

Спустя секунду, в поле зрения появился мужчина лет тридцати в белом халате. Он склонился над Прохором и принялся внимательно его осматривать.

— Как себя чувствуешь? – спросил мужчина.
— Кто ты? Где я? – настаивал на своём Прохор.
— Хм… Ну ладно, давай знакомиться. Можешь звать меня… ну скажем, Андрей. Как Сахарова, - мужчина улыбнулся.
— Где я?
— Ты в лагере. Недалеко от своего дома.
— Значит ты с ними? Заодно с ними? Говори!
— С ним, с ними. Я – со всеми, - мужчина снова улыбнулся.
— Отпусти меня, сволочь! – взревел Прохор, и задёргался всем телом, пытаясь выбраться из пут.
— Может мне его прикладом приложить? – донёсся откуда-то спереди грубый бас.
— Отставить каламбуры, лейтенант. Он и так только в себя пришёл. Сейчас я ему успокоительного дам. Как раз до ночи выйдет. А пока побеседуем.
— Не тронь меня, тварь! Отойди! Хватит издеваться надо мной! Чтоб вы сдохли все!

Прохор продолжал сыпать проклятьями ещё несколько секунд. Затем успокоительное начало действовать. Гнев сменился апатией.

— Ну вот и ладушки, — произнёс Андрей. — Теперь и поговорить можно. Скажи ка мне, Прохор, почему ты не стал есть яйцо.
— Какое яйцо? – вяло спросил Прохор.
— На столе. Яйцо. Чёрненькое такое, с глазиком.
— Я убью его. И вас всех убью. Когда вы меня отвяжете, я всех убью. Яйцо, Пресветлого, Игоря, тебя, солдат, всех.
— Очень интересно, — проговорил Андрей. — Продолжает своё гнуть. Даже под моим успокоительным соображает. Поистине, уникальный экземпляр. У тебя было желание съесть яйцо? — снова обратился он к Прохору.
— Нет. Убить. Убить тварь. И Пресветлого. Убью. Всех, гадов. За Пса, за Володьку, за… За… — из глаз Прохора покатились слёзы.
— Ну ладно, ладно, всё будет хорошо, — начал успокаивать его Андрей. — Теперь ещё и ревёт… — забубнил он себе под нос. — Под успокоительным, и всё равно ревёт. Удивительно. Удивительно… Впрочем, следовало ожидать чего-то… такого от подобного человека. Или, скорее – организма…

Обычно, сразу после рождения глаза, единственным желанием куровода было добраться до чёрного яйца и съесть его. Тут же, впервые за всю историю, глаз пришлось помещать в желудок хирургическим путём. Теперь глаз начнёт готовить куровода к трапезе и последующему превращению в Сырьё, изменяя организм своего носителя на клеточном уровне. Закончится процесс изменения только после того, как подготовленный глазом куровод войдёт в контакт с Пресветлым.

Он снова обратился к Прохору:

— Ты делаешь большое дело для нас всех, Прохор. Больше, чем можешь себе представить. Не нужно грустить.
— Для кого, для вас? Для солдат, для Игоря?
— Для людей, Прохор. Для людей.
— Не верю. Не верю я вам, ублюдки. Вы Володьку убили. Убили его. Где Наталья? Где Лёшка с Машкой?
— Они мертвы, Прохор.
— Вы убили их! Убили! Убили!
— Отчасти. Но их судьба была предрешена уже давно. Так надо Прохор. Иначе – никак.
— Зачем? Зачем вы это делаете? – Прохор больше не плакал. Он говорил совершенно безэмоционально, будто находясь в ступоре. Похоже, психика среагировала на сильный стресс.

Андрей взглянул на часы на своей руке.

— Ну что ж… Время у нас ещё есть. Думаю, у тебя есть право знать.

Андрей посмотрел на лейтенанта, сидящего у двери, прислушался к ощущениям: полевой оперативник, семьсот граммов сырья, коэффициент 1.123729, допуск в районе уровня А – пойдёт.

— Для тебя это, наверняка, прозвучит кощунственно, Прохор, но Пресветлый – это очень ценный дар всему человечеству. Никто не знает кто он или что он. Он просто появился приблизительно 400 лет назад. И стал нашим благословением. Оглянись вокруг, Прохор, задумайся: мы, люди, достигли небывалых высот за последние пару столетий. Колоссальный прогресс. Появилась не просто очередная развитая цивилизация – человечество в целом совершило огромный скачок. Скорость обработки и обмена информации вышли на принципиально новый уровень. Наш вид стремительно развивается. Кардинально меняет среду обитания. Ещё сорок лет, и мы будем свободно чувствовать себя в околоземном космосе – уже есть все необходимые разработки, нужно только немного подождать, пока общество созреет. Открытия, технологии, материалы, идеи, взгляды – мы прогрессируем с огромной скоростью. И всё это, Прохор, благодаря Пресветлому. Он даёт нам то, что делает людей сильнее. Он даёт нам Сырьё. А Сырьё даёт нам великих физиков, математиков, биологов, химиков, писателей, дизайнеров и прочих и прочих. Людей, которые двигают прогресс. Благодаря ему мы получили новые материалы, соединения, смогли воздействовать на отдельные живые ткани, клетки, молекулы, атомы. Да, это требует человеческих жертв, да, Сырьё — это, по сути, изменённое человеческое мясо. Но каждая жертва, подобная твоей, Прохор, — это возможность сделать ещё шаг вперёд, в будущее.

Ситуация, в которою ты попал, может казаться жестокой, подлой. Но мы не можем поступить как-то иначе. Мы пробовали, Прохор, честно пробовали. Мы пытались сами получить Сырьё, полностью взять процесс под контроль. Строили специальные курятники, хотели чем-то заменить людей, создать идентичные естественным условия, перенести смоделированный процесс в естественные условия – не работает. Просто не работает. Пресветлый не приходит. Заменить его – нечем. Его даже пытались захватить. Каждая нация в своё время пыталась. Пресветлый разносил всех, в клочья. Какой бы численности не была нападающая сторона. Он рвал броню, как бумагу, уничтожал живую силу в считаные секунды; он может передвигаться быстрее, чем любой из механизмов, придуманных человеком. Его не получается контролировать, никак. Нам оставалось лишь наблюдать, собирать факты. Долго, скрупулёзно. В целях изучения Пресветлого и уменьшения человеческих потерь от его явлений была создана огромная международная организация. Единственное, что нам удалось – это некоторые вмешательства в процесс и чёткий свод правил, спасший уже десятки тысяч жизней. Расшифровка генома, централизованное здравоохранение, медицинские обследования – на основе этой информации мы научились с большой долей вероятности определять место следующего явления; мы смогли значительно ускорить цикл, но на этом – всё.

В двадцатых годах прошлого века мы попытались ещё раз, последний. Масштабный эксперимент. Грандиозная попытка поставить процесс на поток. Евгеника, жёсткий отбор, создание необходимых условий, лучшие умы - всё было продумано до мелочей. Но что-то пошло не так. Кто-то из подопытных смог стать Сырьём; некоторые из поглотивших Сырьё сумели с ним взаимодействовать и прогрессировать. Но состояние их было нестабильным – что-то не так было в самом Сырье. Под влиянием поглотивших «искусственное Сырьё» стали меняться обычные люди – это было подобно эпидемии. Эксперимент вышел из-под контроля. «Заболевшие» проявляли тягу власти, доминированию, насилию. Их количество постоянно росло, словно на теле человечества появилась огромная раковая опухоль. Для исправления ситуации были приняты беспрецедентные меры. Естественно, незаметно такое событие пройти не могло – верхушкой этого «айсберга» стала вторая мировая война. С тех пор мы оставили попытки как-либо воздействовать на Пресветлого. Вернулись к сбору информации, изучению Сырья и областей его применения.

Все наши идеи провалились. И это были не просто несколько попыток, не увенчавшихся успехом. Над проблемой много лет работали люди, чей интеллект на порядки превосходит интеллект обычного человека. Но вариантов больше не было, мы смирились, отдавшись на милость Пресветлого, чьи мотивы были нам неизвестны, и остаются такими до сих пор. Сейчас мы продолжаем довольствоваться тем, что даёт нам это удивительное существо. Но по подсчётам, приблизительно через сто десять лет мы достигнем пика своего развития, полностью освоив потенциал Сырья. Что делать дальше – неизвестно. Аналитики утверждают, что темпы развития человечества резко снизятся, если не остановятся совсем, т.к. с Сырьём мы уже вышли далеко за пределы собственного природного потенциала. На этом фоне особенно тревожно выглядит тот факт, что частота явлений Пресветлого стала снижаться по всему миру. Вкусившие Сырьё, хоть и живут намного дольше обычного человека, но всё равно не вечны. А значит со временем, без постоянной подпитки «свежей кровью», человечество покатится назад. Оставалась лишь надежда, что мы сможем сами синтезировать качественное Сырьё сами. Когда-нибудь, т.к. принципы его устройства и работы нам на данный момент непонятны. И тут Пресветлый подкинул нам очередной сюрприз, через несколько лет после окончания второй мировой. В России, недалеко от Семипалатинска.

Дело в том, что Сырьё, несмотря на огромный потенциал, заложенный в нём, – необычайно ядовитое вещество. Процент выживших после его употребления крайне мал. Сейчас мы уже можем контролировать его сбор и прогнозировать последствия от воздействия на организм того или иного человека, но до относительно недавнего времени всё происходило само по себе, «естественным», так сказать, путём. Сырьё притягивает к себе человека, находящегося поблизости, вызывая непреодолимое желание съесть его. Множество людей погибло, но некоторые выживали и получали новые силы и возможности. И именно тогда появились те, кто в значительной степени определил дальнейшую судьбу человечества. Дело в том, что Пресветлый способен создать несколько типов Сырья. Обычно он оставляет около тридцати-сорока процентов тела кур… своей «жертвы», которые потом и становятся обычным Сырьём. Но иногда происходит особенное событие - явление «Ангела». В такие моменты Пресветлый ведёт себя несколько иначе – у избранного человека он забирает лишь руки. Никто не знает, почему. Но ты, наверное, и сам уже заметил по его облику, что «символика» рук, так сказать, имеет какое-то особое место в его существовании. Так, вот, он забирает руки. Остальное тело просто бросает – его ткани становятся смертельными для всего живого, а через три часа тело разлагается практически без остатка. К рукам же Пресветлый не подпускает никого. Китайцы, например, однажды положили несколько своих элитных взводов, прежде чем поняли бесполезность попыток заполучить руки. Но иногда, очень редко, находится человек, способный забрать одну из рук. Ему нужна была только эта одна рука, и он шел за ней, без страха и сомнений. Пресветлый нападал на человека, как и на любого другого, кто осмелился посягнуть на руку, но получал отпор. Обычный человек голыми руками останавливал тварь, способную разорвать танк пополам. И Пресветлый отдавал руку. Такой человек получал огромную силу. Он становился совершенно иным существом, гораздо выше в эволюционном плане, чем любой другой человек – сверхсущность. Это просто не описать словами. За всю историю отношений с Пресветлым таких людей было всего пять. На данный момент, в силу различных обстоятельств, их осталось три. Три «великих».

Так вот, возвращаясь к послевоенным годам: тогда в одной деревушке появился человек, который по всем признакам мог стать ещё одним «великим», способным забрать руку у Пресветлого. Но, в то же время, он сам должен был стать Сырьём. Уникальный случай. Что должно было случиться в конце цикла – не знал никто. Но в тот раз нам помешали. Произошло вооружённое столкновение. Тот особенный человек был уничтожен вместе со всей деревней, Пресветлый ушёл. После этого случая явления Ангела практически прекратились по всему миру. Мы считали, что упустили свой единственный шанс. И вот теперь нам даётся вторая попытка – ты, Прохор. Всё это не может быть просто так. Что-то подобное должно было случиться. Эта шанс. Шанс для всех нас, в будущем, которое сейчас кажется ещё далёким. Ты, Прохор, можешь стать тем, что позволит нам идти дальше, двигаться вперёд. Мы считаем, что ты станешь новым типом Сырья. Возможно, ты поднимешь на новую ступень Пресветлого. Возможно, одна из твоих рук поднимет на новый уровень «великих». Через тридцать лет нас ждёт культурная революция. Это будет великолепно, Прохор. Новая мировая религия, в которой вполне найдётся место новому богу. Настоящему, живому, всемогущему. Может быть и не так, но что-то обязательно должно произойти. Удивительное. Волнующее.

Андрей остановился перевести дыхание, он был крайне воодушевлён. Жить триста лет, зная наперёд практически всё, что произойдёт в мире в будущем, было не самым увлекательным занятием. Теперь же впереди снова маячила волнующая неизвестность. Прохор молчал. Лейтенант смотрел на Андрея широко раскрытыми глазами – в его взгляде смешались удивление и страх.

— Успокойтесь, лейтенант, — обратился к нему Андрей. — Никто не собирается вас ликвидировать после всего услышанного. Судя по скоростным и качественным показателям слияния организма с Сырьём, вас в ближайшие месяц-два повысят и переведут на другую должность — там услышите всё это ещё не раз. Но до тех пор – ни-ни! – Андрей нарочито строго погрозил пальцем.
— Есть! — ошарашено ответил лейтенант.
— Зачем убивать? — снова заговорил Прохор. – Зачем семью убивать? Если нужен только я? Зачем?
— Они уже были мертвы, — ответил Андрей. – Так уж устроен теперь этот мир, Прохор. После завершения цикла, они бы умерли в период до двух недель. Просто умерли бы, сами по себе — полная остановка жизненно важных органов и систем организма. Ещё одна сторона явлений Пресветлого, упрямый, необъяснимый факт. В твоём случае, конечно, всё произошло несколько более скоро и… драматично. Но…

Прохор смотрел в потолок пустыми глазами. Что-то в его душе умерло. Теперь ему было всё равно. Все дорогие ему люди были мертвы. Если бы Андрей не рассказал правду, Прохор просто убил бы себя. Теперь же… он не знал, что делать. Да и, похоже, он больше был не властен над собой. Оставалось просто лежать и ждать. Ждать, пока мерзкая чёрная рожа не придёт и не оторвёт ему руки. На благо всего рода людского.

В дверь негромко постучали. Всё ещё не отойдя от услышанного, лейтенант обернулся на стук и нажал кнопку, открывающую входную бронированную дверь, ведущую в стерилизационный шлюз. Андрей развернулся на стуле и с интересом уставился в расширяющийся дверной проём. Лаборатория была самым хорошо укреплённым объектом в этом лагере. Передовая разработка Концерна. Рассчитанная на работу практически в любых условиях, она выдерживала огромные нагрузки и была прекрасно изолирована от окружающей среды. Даже если бы в стену снаружи начали стрелять из крупнокалиберного пулемёта, внутри звук ударяющихся пуль был бы практически не слышен. За дверью явно стоял человек, из плоти и крови. Но Андрей чувствовал Сашку и Егора, находившихся в штабной палатке, и Пресветлого, сидящего в курятнике, а других живых существ, способных вот так вот «постучать» в лабораторию, он не знал. Да и никаких особых отклонений от нормы у своего вечернего гостя Андрей не чувствовал. Но он любил сюрпризы. Внутренняя перегородка поднялась, толстая бронирования плита внешней двери поползла в сторону.


ALEA JACTA EST

В лагере суетились люди. Много людей. Солнце катилось к горизонту и нужно было успеть до темноты. Люди тянули провода, устанавливали вокруг дома замысловатые конструкции, видеокамеры, микрофоны. Основная часть работающих были прибывшим из Концерна подкреплением. Без каких либо опознавательных знаков, в обычной полевой форме, все они поступили в распоряжение Игоря в месте с чёткими инструкциями и планом работ. Командующий чувствовал Сырьё в каждом из них; уровень, сравнимый с его собственным. Концерн готовился к предстоящему явлению Ангела очень серьёзно. Игорь дословно помнил штатное расписание для Инцидент класса А – сегодняшнее подкрепление выходило далеко за рамки необходимого. А ещё прибыли легендарные штурмовики. Высокие чёрные фигуры, закованные в тяжёлую броню, от одного вида которой обычный человек начинал ощущать усталость, вооружённые последними разработками Концерна. Их лиц, закрытых тактическими масками, никто никогда не видел, их вообще никогда не видели без брони. Обычные солдаты сторонились штурмовиков, хотя те никогда не выказывали агрессии, даже во время боя. Но стоило заглянуть в их холодные, словно остекленевшие глаза, как становилось не по себе. И Сырьё – эти великаны были просто накачаны им. Игорь мог чувствовать каждого практически не напрягаясь. А ещё он чувствовал большую концентрацию «мозгов» в новом командном пункте, развёрнутом рядом со штабной палаткой. «Мозги» были тоже своего рода штурмовиками, только в области анализа информации. Именно к ним тянулись многочисленные провода от оборудования и датчиков, и именно они будут координировать действия всего лагеря во время явления.

Игорь ощущал нарастающее волнение. Он окинул взглядом двор: забора, огораживающего участок, уже давно не было, два основных объекта – дом и курятник – находились под неусыпным наблюдением, вспыхивающие огоньки сигнального заграждения продолжали исправно описывать окружность радиусом сто семь метров. Внимание привлёк сарай со скотиной. Пожалуй, животных стоило убрать на всякий случай. Игорь довёл приказ до начальника штаба, который незамедлительно направил слова командующего вниз по иерархии.

Сержант Сорока занимался проверкой светового сигнального ограждения, когда получил приказ освободить сарай. Возиться с животными не хотелось, хотя, после событий прошедшей ночи, сержант предпочёл бы заниматься такой вот чёрной работой, чем идти в дозор или оцепление. Сорока вызвал ещё двух солдат. Вместе они направились к сараю, обойдя курятник по разметке, которая определяла все разрешённые зоны передвижения на объекте во время ведения операции. Замок на дверях сарая был уже давно снят, а в петли просто продели кусок толстой проволоки. Судя по записям, внутри располагался целый зоопарк в нескольких разгороженных отделениях. Сержант заранее скривился, представляя в какой «аромат» ему сейчас предстоит окунуться. Он вытащил поволоку, потянул за ручку, но дверь неожиданно резко распахнулась, оттолкнув Сороку; сержант упал. Из сарая с громким ржанием выскочил конь светло-серой масти. Солдаты шарахнулись в сторону и схватились за автоматы. Сорока быстро понялся, расстегнул кобуру, вытащил пистолет и двинулся к лошади. Животное было напугано. Оно нервно перетаптывалось, фыркало, трясло головой и постоянно озиралось. Увидев, что к нему приближается человек, конь снова заржал и бросился вскачь. Он нёсся прямиком на группу недавно прибывших солдат, которые устанавливали какую-то причудливую антенну на треногу. Сержант закричал, чтобы предупредить о приближающейся опасности, но люди у антенны даже не обернулись. Расстояние сокращалось. Сорока снял пистолет с предохранителя, дослал патрон в патронник и тщательно прицелился, чтобы ненароком не зацепить кого-нибудь. Внезапно на пути несущегося коня появилась высокая чёрная фигура. Сержант с удивлением смотрел на происходящее: он не видел, чтобы кто-то бежал наперерез, штурмовик словно материализовался из ниоткуда. Он быстрым движением, без замаха ударил лошадь по морде тыльной стороной ладони, словно отвесив пощёчину. Глову животного мотнуло в сторону. Конь резко свернул, едва избежав столкновения со штурмовиком, споткнулся и рухнул на землю; инерция протащила массивное тело по земле ещё несколько метров.

— Заберите животное, — прогудел из под маски штурмовик. Никаких знаков отличия на его броне не было, но Сорока рефлекторно ответил: «Есть!». Он побежал к лошади, махнув рукой солдатам, чтобы те следовали за ним. Конь выглядел так, словно побывал в нокдауне. Он тряс головой, брыкался, пытался подняться, но никак не мог перевернуться на ноги. Сорока осторожно подошёл, подобрал уздечку и потянул вверх. Солдаты встали рядом, держа автоматы наготове. Почувствовав, что его куда-то тянут, конь будто бы сориентировался в пространстве, изогнулся и, пошатываясь, поднялся на ноги. Он выглядел пришибленным и вёл себя тихо. Сержант решил сам отвести лошадь к палаткам снабжения, где животных надлежало уничтожить и вывезти из лагеря. Солдат он отправил в сарай за остальной живностью.

Сорока подвёл коня к небольшой площадке, куда утром стаскивали мешки с трупами. Квадрат пять на пять метров был накрыт брезентом и обильно засыпан опилками.

— Что ж, - вздохнув проговорил сержант. – Не хочу я в тебя стрелять, но приказ есть приказ. Конь пристально смотрел на человека большими круглыми глазами. Сороке стало неуютно от этого взгляда. Он подошёл к лошади сбоку чуть позади головы. Посмотрел на пистолет в своей руке.
— Вот такая нынче жизнь, лошадка. Убьют и имени не спросят.

Сержант взвёл курок. Конь резко повернул голову, и казалось, заглянул Сороке прямо в душу.

— Meum nomen est Incitatus, — проговорил конь низким грубым голосом, совершенно непохожим на человеческий.

Волосы на голове сержанта зашевелились. Он продолжал смотреть в глаза лошади словно заворожённый. Животное развернулось всем телом и двинулось вперёд. Сорока попятился, совершенно забыв о пистолете в руке. Он отходил назад шаг за шагом, пока не упёрся спиной в борт стоявшего рядом с площадкой грузовика. Конь подошёл вплотную, почти касаясь своим носом лица человека. Его губы снова пришли в движение.

— Alea jacta est, — голос будил какой-то животный страх глубоко в душе сержанта. Он проникал в тело, гипнотизируя, парализуя мышцы и останавливая мысли.

Конь широко раскрыл рот, высунул язык. Сорока стоял не смея пошевелиться, боясь даже вдохнуть, к горлу подкатил ком. С лошадиного языка потекла кровь. Тяжёлые капли падали на китель и впитывались, расплываясь бурыми пятнами. Сержант хотел закричать, но ему не хватало воздуха. Во рту стоящего перед ним животного что-то зашевелилось и стремительно метнулось прямо в лицо скованного страхом человека… Стальной клинок пробил голову насквозь и ушёл на несколько сантиметров в борт грузовика. Сорока продолжал смотреть в глаза лошади. Он проваливался в них, словно в бездну, древнюю, тёмную и холодную. По лицу потекла кровь. Пистолет выпал из ослабевших пальцев и мягко ударился о землю. Лезвие втянулось обратно в рот лошади. Мёртвое тело сержанта опустилось на колени и осталось стоять в таком положении со склонённой головой. Конь развернулся и зашагал между палаток вглубь лагеря.

∗ ∗ ∗

Бронированная дверь, еле слышно гудя приводами, отъехала в сторону. Перед взорами лейтенанта и Андрея предстал мужичонка в поношенной рубахе и трико, с вытянутыми коленками.

— Здрасьте, — просто обратился к сидящим в лаборатории мужичок. — Мне бы это… Прохора мне бы. Он тута?

Лейтенант наконец пришёл в себя. Он схватил лежащий рядом автомат и направил на нежданного гостя.

— Стоять-не двигаться! Кто ты такой? Как сюда попал? Быстро отвечай, или пристрелю прямо на месте!
— Дак это… Коля я. Николай. Я это… сосед Прохора. Надо мне его. Тута он?

Лейтенант резко встал, подошёл к мужику и ударил его прикладом автомата. Приклад угодил в пустое место, перед глазами потемнело. Офицер ощутил руку на своём лице. Мгновение спустя, Николай резким рывком выдернул лейтенанта из лаборатории и, сжав пальцы, раздавил череп офицера. Раздался душераздирающий треск бензинового двигателя. Андрей снимал ограничения со своего тела, когда в помещение лаборатории жутко тарахтя влетел мотокультиватор. Третий «великий» успел отметить, что культиватор работал явно не в штатном режиме, бешено вращая ножами, и летел необычайно быстро — увернуться с текущим состоянием организма было невозможно. Лезвия вгрызлись в голову Андрея, мгновенно забрызгав всё помещение кровью. Лаборатория содрогнулась, заскрежетал металл, что-то лопнуло с громким звуком. Бронированная дверь захлопнулась. Раздались громкие удары. Снова скрежет металла.

Наконец, тело окрепло. Андрей схватил мотокультиватор двумя руками и просто раздавил его. Покорёженный аппарат заглох. Лицо быстро восстанавливалось, Андрей огляделся. С момента нападения на лейтенанта прошло пять с половиной секунд. Хирургического стола с куроводом в лаборатории не было – его просто оторвали и унесли; искорёженная внешняя дверь лежала снаружи в трёх метрах от входа, толстая броня и изоляция вокруг дверного проёма были разорваны в лоскуты.

«Очень занимательно». Произошедшее тут же стало известно Сашке и Егору. Андрей вышел из лаборатории, глянул на валяющегося на земле лейтенанта – через пару дней поправится. Сашка сообщил, что штурмовики пытаются перехватить некоего субъекта, который с достаточно высокой скоростью несёт в сторону дома хирургический стол с привязанным к нему куроводом. Субъект отчаянно маневрирует, умудряясь не уступать в скорости представителям элитных войск Концерна. Егор же, гоготнув в своей обычной манере, сказал, что в лагере орудует «кентавр», сея панику и смерть в рядах личного состава. «Час от часу не легче. Но так даже интереснее». Андрей улыбнулся и двинулся к командному пункту, скидывая испорченный некогда белый халат.

∗ ∗ ∗

Конь шёл по лагерю в сторону казарм, вокруг суетились люди. Одни просто не замечал лошадь занятые работой. Другие, завидев её, улыбались, пробовали её подманить и выкрикивали вопросы, пытаясь таким нехитрым манером найти хозяина или ответственного. До казарм оставалось около двадцати метров, когда выстрелом из крупнокалиберного пистолета штурмовик снёс лошади значительную часть головы. Животное сделало ещё два шага и остановилось. Люди обернулись на шум, штурмовик внимательно смотрел на коня. Практически все, кто использовал силу Сырья, слишком привыкли на него полагаться, как на некую универсальную ультимативную силу. Штурмовик же являлся человеком лишь отчасти, вобрав в себя некоторые гены ныне живущей и уже вымершей фауны. И он вдруг почувствовал своим звериным чутьём угрозу от идущего по лагерю коня. Признаков работы Сырья не ощущалось, от животного просто «веяло» агрессией и смертью.

Конь продолжал стоять. На голове, в том месте, где некогда были уши, зияла пустота. Выстрелом перебило позвоночник, и тяжёлый лошадиный череп повис на мышцах носом вниз. Штурмовик не сводил с коня глаз. Он слышал, как перестаёт биться сердце животного, но там, внутри увесистой туши, билось ещё одно сердце, ритм которого начал резко ускоряться. У основания шеи лошади что-то мутно сверкнуло. Инстинкт подсказывал штурмовику, что нужно срочно уничтожить стоящее перед ним существо. Он вскинул руку с пистолетом, прицелился по звуку во «второе сердце» и выстрелил. Но за мгновение до того, сжатый газ выбросил тяжёлую пулю из ствола, конь сам бросился в атаку. Его тело резко набрало скорость, голова же с шеей съехали вбок по ровной линии среза на уровне груди и упали на землю. Пуля пошла мимо. Если бы штурмовик мог, он бы удивился, видя как на месте отрезанной головы из тела лошади появляется жилистая мужская рука с шашкой. Клинок ударился в готовый к очередному выстрелу пистолет и рассёк его на две чести, срезав часть ладони стрелка. Вторым ударом шашка отсекла левую руку штурмовика. Третьим – бОльшую часть укрытой бронёй головы, пройдя через пуленепробиваемы шлем и маску словно горячий нож сквозь масло. Ноги бросили тело штурмовика в сторону, прочь от разящего лезвия – на восстановление боеспособности нужно было минимум двадцать секунд.

Из коня тем временем показалась вторая рука, а затем и сам владелец антропоморфных конечностей. Он вылез по пояс из тела животного и остался в таком положении. Обезглавленный конь перетаптывался, поворачиваясь на месте. Торчащий из него мужчина оглядывался вокруг с хищной улыбкой. Солдаты вокруг застыли в ступоре. Казалось, что эти два разных существа действую как одно целое. Снова раздались выстрелы – к месту сражения приближались ещё два штурмовика. Кентавр ловко сманеврировал, увернувшись от пуль, затем резко взмахнул шашкой и рассёк левый бок лошадиного тела. Мужчина запустил руку в глубокий разрез и вытащил оттуда вторую шашку. Штурмовики скидывали с плеч тяжёлые пулемёты. Солдаты, наконец, начали выходить из оцепенения и пытались укрыться где-нибудь подальше от разгорающегося сражения – все знали, что лучше стоять как можно дальше от идущего в атаку штурмовика. Воздух разорвал оглушительный треск пулемётных очередей. Кентавр кинулся в сторону, уворачиваясь от смертоносного свинцового ливня. Сражение со штурмовиками не интересовало его. Он нёсся во весь опор, резко меняя направление движения, ловко маневрируя между складами с оборудованием и стремительно врываясь в жилые палатки. Две сверкающие шашки лихо рассекали всё живое, что попадалось на пути скакуна.

∗ ∗ ∗

Игорь сидел в командном пункте, слушая сводки и донесения. Снова убитые и раненые, снова хаос и паника. Куровода выкрали прямо из под носа одного из специалистов Концерна, по лагерю носится «враждебный кентавр», вооружённый холодным оружием. Несколько казарм завалено посечёнными на куски людьми, просто раненых практически не было. Радовало, что большей частью под удар попали люди, вкусившие Сырьё - организм при грамотной поддержке извне сможет восстановиться, хоть процесс и займёт весьма значительное время. Кентавра наконец удалось оттеснить из лагеря благодаря Егору и штурмовикам и несколько раз ранить. Его гнали в низину к западу, где вторая группа штурмовиков сдерживала похитителя куровода, который всеми силами по неясной пока причине старался пробраться к дому. Судя по тактическому дисплею, план работал – два красных треугольника вот-вот должны были быть зажаты синими треугольниками с двух сторон. Расстояние сокращалось, клещи сжимались. Внезапно на дисплее вспыхнула фиолетовая точка, затем ещё две и ещё две. Точки быстро двигались клином по направлению к штурмовикам, окружившим свою добычу. Игорь уже устал удивляться.

— …Сашка, — произнёс он в переговорное устройство после некоторой заминки – было как-то неудобно звать «Сашкой» представителя высшего руководство. – К штурмовикам…
— Мы видим, — перебил его Сашка. – Зайди к «мозгам», посмотри тоже.

Игорь вышел из штабной палатки. Двое наблюдателей и руководитель лаборатории стояли рядом с новым командным пунктом и смотрели вдаль. «Конечно», подумал командующий, «этим бинокль не нужен…».

— Эх…- с улыбкой протянул Андрей. — Навевает воспоминания… лихой беззаботной юности…

Егор захохотал:

— Ну ты везде успел, Андрюха. Я тебе коня на юбилей подарю.

Игорь вошёл в помещение командного центра и развернулся. Его взгляд устремился на огромный дисплей над входом: на чёрную стену штурмовиков неслись, размахивая шашками, казаки.


КОНЕЦ

Выстрелы не затихали ни на секунду. Массивные пули разорвали коней в клочья, и последние тридцать метров до позиции штурмовиков казаки преодолели бегом, неведомым образом оставаясь невредимыми под свинцовым ливнем. Они влетели в ряды противника словно стальной ураган. Шашки сверкали в воздухе, рассекая оружие, броню и плоть. Казаки буквально прорубали коридор в могучих чёрных исполинах, которые всеми силами пытались задержать нападающих. Штурмовики выглядели опасным противником, но казаки были сильнее и быстрее. По крайней мере, пока – нужно было торопиться. Изнутри окружения навстречу шёл «кентавр», без устали размахивая обеими шашками и прикрывая Николая с ценным грузом.

Продвигаться к цели было неимоверно сложно – штурмовики крепко держали позиции, умело управляясь в ближнем бою со своими огромными ножами, а на место павших тут же вставали новые бойцы. Фролка видел, как изрубленные тела солдат регенерируют с неимоверной скоростью, отращивая конечности и затягивая раны в течение нескольких десятков секунд. Одни штурмовики поднимались и тут же снова бросались в атаку. Другие, кто был покалечен особенно сильно, едва восстановив голову, принимались ожесточённо грызть валявшиеся под ногами отрубленные конечности, восполняя таким образом утраченную массу. Все они действовали словно один большой неуязвимый организм, постоянно сохраняющий боеспособность. Остальные казаки тоже догадались, что просто перебить штурмовиков не получится, нужно прорываться. Они ускорили темп, отдавая сражению все силы без остатка. Наконец, спустя несколько минут удалось пробиться к Семёну и Николаю. Семён стоял уже на своих ногах, израненное безголовое тело лошади в нескольких метрах позади рвали зубами на части изрубленные штурмовики. Прохор был в сознании, но, судя по отсутствующему взгляду, находился под действием каких-то препаратов.

Шестеро казаков встали кругом, закрывая Николая с Прохором и сдерживая натиск. Фролка оглядел товарищей – они начинали уставать, почти каждый был серьёзно ранен. Сильнее всех пострадал Епифан – его левая нога была оторвана на уровне колена, но казак продолжал сражаться. Гротескной цаплей стоял он на одной ноге и взмахивал шашками в обеих руках, словно стальными крыльями, разящими наповал. Николай сбросил с себя стол, отцепил Прохора и легко взвалил его на плечо. Мужчина выглядел целым и невредимым. На теле же самого Николая кровоточило несколько внушительных пулевых отверстий.

— Может выпрыгнем отсюда воздухом нахрен? Пока можем…, — спросил он у Фролки.
— Они нас вмиг тогда огнём достанут… – ответил тот. - Ничего-ничего, прорвёмся. Сюда прорвались – и обратно прорвёмся. А ну ребята! К дому! Дружно!

Пятеро казаков врубились клином в ряды штурмовиков и двинулись вперёд, наращивая скорость. Николай со своей ношей держался внутри построения; свободной рукой он тащил за единственную ногу Епифана, который подобрал с земли пулемёт и лихо поливал свинцом «кильватер» из копошащихся изрубленных тел и преследователей. Казаки двигались сквозь штурмовиков словно комбайн, собирающий кровавый урожай, и пресекали любые попытки добраться до Прохора. Нужно было добраться до дома, пока в бой не вступила «тяжёлая артиллерия» — все семеро чувствовали трёх чрезвычайно сильных существ где-то в стороне лагеря неприятеля.

∗ ∗ ∗

Трое «великих» спокойно наблюдали за разгоревшейся в низине битвой.

— Что скажешь, Андрей? – заговорил Сашка.
— Ничего не скажу, первый раз такое вижу. Конечно, утечки Сырья периодически случаются, и кто-то получает силу. Но в этих… казачках его нет ни капли. И всё же, они способны противостоять штурмовикам. Всего вшестером, да ещё и «груз» умудряются прикрывать.
— Долго-то не протянут, похоже, — вступил в разговор Егор. – Гляньте на бывшего кобылообразного – будто бы остыл он. А тот, который куровода стащил, ещё холоднее.

Сашка и Андрей пригляделись — действительно, в инфракрасном излучении тела казаков представляли занимательную картину. Они излучали огромное количество тепла. Пятеро отчётливо выделялись на фоне штурмовиков яркими пятнами, а вот двое других… Тело человека, который ворвался в лабораторию и нёс теперь куровода, было самым холодным. «Кентавр» был теплее, но не настолько, как пятеро подоспевших на подмогу. Он умело сражался, но движения его не были настолько быстрыми и лёгкими, как у его товарищей. Пятеро самых «горячих» тоже постепенно остывали, достаточно медленно, но всё таки понижение температуры на сотые доли градуса в несколько секунд отчётливо прослеживалось.

— Кто они, или что они лично мне не понятно, — снова заговорил Андрей. — Источник их энергии явно ограничен. Они постоянно слабеют. Но цели этих казачков неизвестны. Судя по сложившейся ситуации, из оцепления они скоро вырвутся, направляются явно к дому, куровода берегут. Штурмовики, естественно, от них не отстанут. При сохранении текущей интенсивности боя, тело самого «холодного» достигнет температуры окружающей среды через час. Каким «ресурсом» обладает их организм – неизвестно. Зачем им куровод – тоже неясно. С вероятностью 99% Пресветлый способен уничтожить всех семерых в их текущем состоянии. Логично, что со временем шанс будет только расти. Что предпримем?
— Пойду ка я их пощупаю, — проговорил Егор и буквально исчез с того места, где только что стоял. Он двигался с огромной скоростью наперерез казакам, вырывающимся из чёрной массы штурмовиков. Фигура «великого» с размаху влетела в кровавую кучу-малу. Сашка и Андрей тут же ощутили появление сильного магнитного поля в месте неутихающего сражения; из командного центра «мозги» сообщили о большом выбросе энергии. Через мгновение низину осветила яркая вспышка. Затем на поверхности земли вспухла переливающаяся огненная полусфера, раздался громкий взрыв. От границы полусферы отделилось бесформенное горящее тело, пролетело кометой в сторону дома куровода и, пробив стену, упало на первый этаж. Сашка и Андрей удивлённо переглянулись. Они чувствовали куровода и казаков, но те были уже в доме, Егор остался в эпицентре взрыва, штурмовиков будто и след простыл. «Мозги» сыпали сообщениями со статистикой, подтверждая ощущения «великих».
— Плазма в магнитной ловушке, — в голосе Андрея звучали нотки искреннего удивления. — Какие интересные ребятки…

Так же неожиданно, как появился, огненный шар схлопнулся, оставив в земле аккуратную яму округлой формы. Егор сообщал, что он на 80% сгорел во время взрыва и подойдёт только через пару минут.

— Это одни из казачков так хлопнул, — ощутили Сашка и Андрей его голос. — Я когда в кучу влетел, хотел первым делом куровода сцапать. А они меня ещё на подходе почуяли — крУгом встали. Я, чтоб наверняка, зашёл со стороны человека-лошадки — он там совсем притомился у них. Заметить меня успел, но среагировать прыти уже не хватило. Почти достал куровода. И тут откуда ни возьмись выскочил этот предводитель их, орёт который всё. И, не поверите, прямо в рожу мне заехал. Лет двести уже я по роже не получал, да мощно так — аж назад отбросило… Схватил его за руку, пока обратно не успел отдёрнуть. Так он, зараза, пол предплечья оттяпал себе не задумываясь. А потом они все кинулись на куровода – облепили прямо со всех сторон. Только одноногий остался лежать, тащили которого. Ну вот он и шарахнул. Остальные шестеро с куроводом от удара как пробка из бутылки вылетели. Штурмовики было тоже в стороны полетели, но потом их огнём сожрало… вместе со мной. Сдаётся мне, только двое нас тут и осталось… из органического. Даже скорее – полтора. Не могу пока сказать, жив этот удалой гренадёр или нет – лежит не шевелится, весь инеем покрыт, признаков жизнедеятельности не наблюдается… но чёрт его теперь разберёт. Сейчас принесу. Куровод-то домой что ли улетел?
— В доме, да, - отвечал Сашка. – И оставшиеся шестеро там же. Ориентировочно, все живы, только «градус поубавился», так сказать.
— Лихо они это дело… Надо будет запомнить.
— Да не то слово, — проговорил Андрей. — Жаль нам самим сейчас в дом идти нельзя. Уж очень хочется лично пообщаться.
— Как-то они не особо разговорчивые, — откликнулся Егор.
— Посмотрим. Температура оставшихся сильно упала после такого отважного манёвра. Судя по всему, и удали у них прилично поубавилось. Штурмовики должны теперь без проблем справиться. Пойду ещё пару десятков распакую.

Андрей зашагал к складам.

Егор подошёл минут через десять с телом казака на плече. Сашка осмотрел «бомбу» — ничего примечательного, обычное мёртвое человеческое тело, холодное, в районе десяти градусов по Цельсию, постепенно нагревается до температуры воздуха, одна нога оборвана, следов регенерации не наблюдается. Никаких признаков присутствия Сырья. Как этому обычному с виду человеку, удавалось сражаться со штурмовиками, а потом ещё и устроить такой взрыв, было совершенно непонятно. Конечно, нужно будет провести исследование в лаборатории, но все трое «великих» справедливо полагали, что «казачки» были опытными бойцами, со своей стратегией, тактикой и ещё неизвестным источником силы. Такие не оставили бы тело противнику просто так, представляй оно хоть какую-то стратегическую ценность. На краю лагеря уже строились в шеренги пробуждённые ото сна штурмовики. Андрей давал им чёткие указания по предстоящей атаке дома куровода. Напрямую контролировать своих солдат великие сейчас не могли: на улице темнело, приближалось время трапезы и все трое старались как можно глубже спрятать от Пресветлого свои истинные сущности, чтобы не спугнуть его. Наконец, все приготовления закончились. Андрей остался «в поле» на краю мерцающего ограждения, лично следить за штурмом, чёрные фигуры перебежками двинулись к дому, Егор и Сашка отправились в командный центр на свои посты, велев по пути Игорю организовать хранение принесённого тела как объекта с высшим классом секретности и опасности. Со стороны курятника датчики регистрировали движение – Пресветлый зашевелился. Он чувствовал рядом готового к трапезе куровода. Скоро начнётся…

∗ ∗ ∗

Прохор приходил в себя. Он помнил разговор с Андреем в лаборатории, помнил стук в дверь. Потом всё смешалось в какой-то бешеный калейдоскоп образов и звуков. Его вытащили на улицу, куда-то несли, вокруг было слышно лишь стрельбу, крики и звуки сражения, а перед глазами прыгало темнеющее небо. Затем был взрыв, сильный удар и темнота. Теперь Прохор смотрел на знакомый потолок, в воздухе пахло гарью. Он медленно сел и огляделся. В одной из стен зияла огромная дыра, в комнате было дымно, кое где валялись горящие куски дерева и осколки шифера. Сам Прохор сидел на усыпанном разнообразным мусором полу комнаты. Рядом стояли люди.

— Ты гляди — сам проснулся, — услышал Прохор смутно знакомый голос. — Железный мужик — ничто его не берёт!

Голос звучал бодро, даже весело. Прохор попытался разглядеть людей вокруг – неожиданно для себя он узнал казаков, что заезжали переночевать не так давно и… своего соседа Николая. Одежда их была изрезана и изорвана, тела покрыты ранами, из которых сочилась кровь. Она уже образовала приличных размеров лужу на полу. У одного — Фролка, вспомнил его Прохор - не было руки почти по локоть, но ему будто бы было всё равно. Остальные тоже не выказывали беспокойства о своих ранениях.

— Ну вот, — весело сказал Фролка, — а говорил, не надо тебе подсобить. Гляди ка, каких делов натворил. Целая армия тут с тобой воюет. Вечно вот так вот всё — сам да сам…
— Что вам надо? — резко спросил Прохор. Слова дались с трудом, голова закружилась. Он упёрся руками в пол, чтобы не опрокинуться на спину.
— Ишь ты каков! Ещё и ругается! Ну в самом деле — железный, — непринуждённо произнёс Фролка и добродушно рассмеялся. — Эк они тебя напичкали-то, еле шевелишься. Стенька, дайка ему настоечки хлебнуть. Попрочитстит мозги то.

Стенька отстегнул с пояса флягу, отвинтил крышку и поднёс Прохору.

— Чего вам надо? — снова строго спросил тот.
— Да ты пей, пей — полегчает. Ничего нам не надо от тебя. Подмогнём только немножко и дальше поедем.

Казаки хохотнули.

— Услуга за услугу, как говорится, — подмигнул Фролка.
— Малёха неравноценный обмен-то у нас выходит, ребята, — хмуро отвечал Прохор. Он отхлебнул из фляги. Глотку обожгло. Огненная волна прокатилась по горлу и разлилась в желудке. На глазах выступили слёзы, дыхание перехватило. Прохор закашлялся, но голова и вправду прояснилась, по телу побежало тепло, мышцы начали будто оттаивать.
— Ну это уж время покажет, равноценный, али нет. Каждый сюда по собственной воле пришёл.
— А ты-то тут зачем, - буркнул Прохор Николаю, - только зря ведь помрёшь.

Николай выглядел хуже всех. Он сидел у стены, прислонившись к ней спиной. На его раны было страшно смотреть. Прохор вспомнил, что слышал его голос, перед тем как чудовищная сила разворотила операционную Андрея и потащила стол. Он собрался расспросить Николая, как вдруг в комнату вошёл пьяница-Семён.

— Рукастый зашевелился, — заговорил он чётко и ясно, в совершенно несвойственной манере. — Скоро вылезет.
— И из лагеря новая порция зверолюдов подходит, - сказал Ерошка.

Фролка на секунду задумался, оглянулся вокруг.

— Всё-то им не терпится, всё то они спешат, — вполголоса произнёс он. - Яблочко от яблони… Придётся поторопиться… Да думаю сдюжим. Должны.

Он наклонился к Прохору, ухватил его рукой за рубаху и одним движением поставил на ноги.

— Начнём, помолясь.

Прохора шатало, от резкой смены положения мир снова поплыл перед глазами. Николай тяжело поднялся и подошёл к остальным. Все шестеро встали вокруг Прохора, развернувшись к нему спиной.

— Эх, так и не хватает Епифана, — послышался голос Фролки. — Ну да ладно, уж как-нибудь. Пару б часов простоять и будет… Держись давай, Прохор. Главное — не боись, мы тебя в обиду не дадим, сбережём. А вы, братцы… до свидания что ли. Много мы вместе прошли. Даст бог — ещё столько же пройдём.

Казаки вразнобой прогудели что-то ободряющее в ответ.

— Дайте мне саблю! — Прохор попытался протиснуться между казаками, но те встали плотнее и не пускали его. — Дайте саблю мне, я тоже драться буду!
— Не мешай, Прохор, – Фролка произнёс эти слова совершенно изменившимся голосом, холодным и жёстким. Спорить с обладателем такого голоса совершенно не хотелось. Прохор затих, крепко стиснутый шестью телами.

Казаки отстегнули ножны с шашками — оружие попадало на пол. Семён просто воткнул две своих сабли в пол перед собой. Затем все шестеро крепко сцепились руками, соединив локти. Они как будто и не собирались драться. Прохор не понимал, что происходит. Вдруг он увидел, как высокие папахи на головах Фролки и Ерошки, стоящих прямо перед ним, зашевелились. Секунду спустя, то, что казалось каракулем, рассыпалось по головам и плечам казаков длинными чёрными волосами. Затем волосы словно ожили: они извивались, расползались в стороны, забирались под одежду, проникая сквозь ткань, тянулись к стоящему рядом человеку, впивались в кожу, пронзали плоть. Прохора охватила паника. Он забился, пытаясь выбраться из своего нового ужасного плена, но тела казаков сжимали его всё сильнее. Их истерзанные сражением черкески насквозь пропитались кровью. Рубаха и штаны Прохора тоже вымокли насквозь. Он вдруг осознал, что эти ожившие волосы буквально сшивают казаков вместе, пронзая каждый миллиметр их тел, переплетаясь между собой и постоянно стягивая образующийся человеческий мешок. Голова Фролки, влекомая волосами, начала задираться назад и вбок под неестественным углом, раздался хруст позвонков. Секунду спустя треск костей и звуки разрываемой плоти наполнили пространство вокруг. Прохора стошнило. Его самого волосы не трогали, но легче от этого не становилось. Он продолжал отчаянные попытки вырваться, но тела казаков так плотно и сильно облепили его, что даже пальцами удавалось шевелить с трудом.

Несколько тяжёлых предметов ударились о пол комнаты. Что-то ярко сверкнуло, раздался оглушительный резки хлопок. Прохор потерял сознание.

∗ ∗ ∗

Андрей вошёл в командный пункт. Пресветлый проявлял всё больше активности, так что все параметры восприятия пришлось снизить практически до человеческих. Управлять в таком состоянии операцией без спецсредств было уже проблематично. Сашка и Егор сидели в своих креслах-коконах и следили за происходящим с камер на тактических шлемах штурмовиков.

— Что это за хрень такая? – обратился Егор к Андрею. Несмотря на свой более чем почтенный возраст, Егор был самым молодым и неопытным из трёх «великих». Оттого в подобных неожиданных ситуациях он по привычке старался узнать мнение своих старших товарищей.
— Не представляю, - ответил Андрей.
— И я впервые такое вижу, — вступил в разговор Сашка. — Орден тоже никогда не сталкивался ни с чем подобным. Эти шестеро «казачков» буквально затягивают куровода в кокон. По показаниям датчиков, все шестеро мертвы уже несколько минут, но процесс продолжается. Куровод внутри, судя по пульсу и дыханию – без сознания. Видимых повреждений не наблюдается.
— Пускай штурмовики вытащат его оттуда. Только аккуратно.

Сашка отдал приказ. Трое солдат, закинув оружие за спину, двинулись к конструкции, которая начинала напоминать абстрактную статую, выставленную в центре комнаты. Внезапно из разодранных тел казаков в разные стороны выстрелили извивающиеся жгуты. Их было не меньше сотни. Вцепившись в пол, стены и потолок, они натянулись и подняли укутанного в казаков куровода над полом. Волосы опутали ноги шестерых мужчин, и, ломая кости и разрывая мышцы, закрыли кокон снизу. Несколько штурмовиков успели увернуться, остальных жгуты пронзили насквозь – могучие черные фигуры трепыхались словно мошки, попавшие в паутину.

— Надеюсь какая-нибудь «кубанская бабочка» оттуда не вылупится, вместо нашего куровода, - попытался пошутить Егор. В воздухе повисла напряжённая тишина. «Великих» такое положение дел сильно настораживало. Тем временем, штурмовики продолжали исполнять отданный приказ. Они пробовали вытащить куровода, разрезав кокон, но плоть не поддавалась. Попытка обрезать жгуты или оборвать, состоявшие, как оказалось, всё из тех же волос, тоже не увенчалась успехом. Активность кокона постепенно уменьшалась — процесс формирования подходил к концу.

Прошло несколько часов. Андрей изучал новый неизвестный объект внутри дома куровода по показаниям миниатюрной передвижной лаборатории, которую на месте развернули штурмовики. Все шестеро мужчин, сшитые воедино, были мертвы. Их тела получили сильные повреждения: большинство костей сломано, мышцы и внутренние органы разорваны. Но самое интересное произошло с кожей и волосами. Кожу не удавалось ни прорезать ни прожечь. Имеющиеся в распоряжении химические средства тоже не возымели какого-либо эффекта. Ткань была неприступна, хоть и представляла из себя, судя по всему, нечто органическое. А вот чем были волосы, сказать было сложно. Они так же без каких-либо повреждений выдержали все попытки обрезать их или взять кусок на пробу. В отличие от кожи, которая беспрепятственно пропускала ультразвуковые и электромагнитный волны, волосы были абсолютно непроницаемы. Они создавали внутренний каркас всей конструкции. Кроме того, ими же были накрепко зашиты любые нарушения целостности кожи и физиологические отверстия организма. Внутреннее пространство кокона было полностью изолировано от внешней среды. Андрей видел на мониторе куровода, лежащего за плотной сеткой тонких волокон, пронизывающих тела казаков. Никакой связи или взаимодействия между телом Прохора и коконом не наблюдалось. Куровод дышал, сердце его билось. Он лежал в позе эмбриона, погружённый по грудь в жидкость, которая, очевидно, являлась кровью казаков. Вот уж этого добра было более чем достаточно – под коконом собралась огромная тёмно-красная лужа. Пока удалось выяснить лишь то, что у всех семерых "гостей" одна группа крови. Результаты ДНК тестов ещё не поступили.

∗ ∗ ∗

На улице совсем стемнело. Кокон висел посреди комнаты, не проявляя никаких признаков активности. Единственным исходившим от него излучением было слабое тепло, производимое телом куровода. Вокруг суетились научные специалисты под охраной штурмовиков. Трое великих следили за ситуацией из командного центра. На часах было полвторого ночи, когда одна из стенок курятника разлетелась в щепки.

— Началось, — выдохнул Егор.

Взвыла сирена, сигнальные огни ярко запульсировали, из громкоговорителей разнёсся приказ срочно покинуть периметр. Штурмовики внутри ограждения хватали по два человека подмышки и на максимальной скорости уходили к лагерю – Пресветлый в такие моменты был очень нетерпелив и мог добраться до куровода в любую секунду, а всех посторонних, кто оставался в радиусе ста пятидесяти метров от начавшейся трапезы, сразу уничтожали. К моменту, когда лоснящаяся чёрная туша вывалилась из курятника, внутри периметра не осталось никого.

Пресветлый на этот раз не стал обременять себя какими-либо «приличиями» и зашёл внутрь прямо через стену, проделав в доме ещё одну дыру. Кокон продолжал висеть неподвижно на том же месте, жгуты, лишившиеся своих точек крепления, опали на пол. Войдя в комнату, Пресветлый растерянно остановился. Это было очень на него не похоже. Трое великих, кажется, понимали, что происходит: существо чувствовало куровода так, будто он просто спал один в комнате, на деле же всё выглядело немного… непривычно.

— Ку роч ка, — проговорил Пресветлый и потянулся к кокону. Рука упёрлась в деформированное тело казака.
— Куроч ка, — произнёс Пресветлый более настойчиво. Ещё несколько рук протянулись замурованному куроводу.
— Кур очка. От кро й. Ку р оч ка. Ку роч ка!

Пресветлый резко ухватился за кокон и потащил его на себя. Весь дом застонал: брёвна и перекрытия начали выгибаться и трескать, настил на полу встал дыбом, потолок разъезжался на части. Пресветлый попятился назад, прижимая к себе кокон. И без того потрёпанный сруб не выдержал и начал разваливаться. Спустя пару секунд второй этаж накренился и рухнул внутрь дома.

— Куроч ка! – донёсся крик Пресветлого из под кучи брёвен. Он в бешенстве разметал несколько уцелевших в падении комнат и, наконец успокоившись, улёгся на груду обломков. Существо принялось внимательно изучать предмет в своих руках, вертеть и ощупывать его.
— Ку р очка.. К уроч ка, от крой…, — приговаривал Пресветлый, но «курочка» не открывала. Видя, что уговоры не помогают, он перешёл к активным действиям: в ход пошли когти и зубы. Трое «великих» боялись, что Пресветлый попытается разбить кокон и убьёт куровода, но вот, наконец, существу удалось прокусить бронированную кожу казаков. Урок был усвоен, и в кокон вгрызлись ещё два рта. Через двадцать минут усердной работы из кокона потекла мутная жидкость - Пресветлому удалось прогрызть стенки насквозь. Ещё через десять минут он расширил одно из отверстий настолько, что смог просунуть внутрь пальцы рук. Он ухватился за края и потянул в четыре разные стороны. Кокон поддавался с трудом, но постепенно дыра становилась всё больше. Наконец воздух огласило радостное: «Кур очка!». Трое «Великих» заворожённо замерли перед мониторами.

Пресветлый запустил руку внутрь кокона и вытащил Прохора. Куровод был по-прежнему без сознания. Такая еда восходящего бога всего человечества не устраивала: ещё пара рук подхватили тело и слегка встряхнули.

— Курочка! – совсем складно несколькими зубастыми пастями прокричало существо. Куровод открыл глаза. Всё пространство перед ним занимала огромная чёрная туша, моргающая тремя парами вертикальных глаз и хищно скалящая огромный губастый рот. Их взгляды встретились: Пресветлый сгорал от нетерпения, желая приступить к своей трапезе, во взгляде Прохора были лишь усталость и пустота.

∗ ∗ ∗

Лагерь будто замер. Весь личный состав, не задействованный в сборе и анализе информации, погрузили на транспорт на случай срочной эвакуации. Повсюду стояли штурмовики. В командном пункте воцарилась мёртвая тишина. Трое «великих» сосредоточенно следили за происходящим. Даже «мозги», которые, несмотря на прямое слияние с серверами, беспрестанно клацали клавишами клавиатур, не смели проронить ни звука и сидели словно истуканы, ловя каждый бит информации с датчиков наблюдения.

Пресветлый держал куровода в руках, моргая глазами. Казалось, будто он никак не может решить, что делать с ним дальше. Куровод, стиснутый тремя чёрными руками, тоже бездействовал. Он висел на высоте метра над землёй, не пытаясь вырваться или напасть, не двигаясь вообще. Напряжение росло. Наконец, Пресветлый исторг из своего тела ещё одну конечность, потянулся к куроводу и взял его за предплечье правой руки.

Прохор спокойно смотрел на чудовище перед собой. Он почувствовал, как тварь схватила его чуть выше локтя. Страха не было. Прохор даже не попытался отстраниться или отдёрнуть руку. Он вспоминал свой сон. Там, в тёплой темноте, укутанный телами казаков, он видел чудесный сон. Тот самый, что приснился ему в засаде под курятником, когда пришлось впервые столкнуться с Пресветлым. Яркие картины вставали перед глазами. Такие знакомые теперь. Чёткие и яркие, словно наяву.

Пресветлый поднял руку куровода вверх и плавно отогнул назад. Плечевой сустав не выдержал нагрузку, суставная сумка лопнула, связки начали рваться. Существо ещё несколько раз методично согнуло покалеченную конечность в направлениях, не предусмотренных человеческой анатомией. Затем аккуратно прихватило зубами тело жертвы в области ключицы и резким движением вырвало руку.

∗ ∗ ∗

«Вот оно!», Андрей встал, выдернул из затылка телекоммуникационный кабель и направился к выходу. Он хотел видеть это своими глазами. Сашка и Егор остались сидеть внутри. Пресветлый становился очень чувствительным во время трапезы, а они ещё не могли подавлять свои силы так же эффективно, как это делал самый старший из «великих». Разумнее было оставаться внутри специально изолированных кресел-коконов в недрах командного пункта.

Андрей шёл по направлению к дому широкими шагами. Миновав мигающее ограждение, он прошёл ещё сорок метров и остановился. Впереди, всего нескольких шагах, буквально физически ощущался «горизонт». За этой чертой люди сходили с ума и шли навстречу смерти. Андрей уже однажды вышел обратно из-за «горизонта», и был уверен, что сможет выйти ещё раз. Надо лишь чуть-чуть подождать.

«Ну давай же, Пресветлый, забери у него вторую руку. Поделись великим даром со своими детьми!». Андрей неотрывно смотрел на начинающуюся трапезу, буквально впитывая кожей каждый момент этого великого события. В тридцати метрах левее «великого» стоял большой контейнер с «материалом» - людьми, которых согласно церемонии выпустят внутрь, за «горизонт» поедать отравленное тело куровода. Сашка и Егор были готовы в любую секунду покинуть свои кресла и отправиться вместе с Андреем за новым Сырьём, за новым великим будущим человечества. Нужна лишь рука. Вторая рука куровода.

Словно услышав мысли «великого», Пресветлый сунул оторванную руку в пасть и потянулся за второй. Хрустнули кости, мышцы порвались. Куровод лишился второй руки, истекая кровью в смертельных объятьях.

— Куроч ка, — довольно проговорил Пресветлый.

Дальше прятаться смысла не было — Андрей снял барьеры, с трудом удерживающие его огромную мощь. Через несколько секунд рядом появились Сашка и Егор – они тоже уже начали принимать истинную форму. Пресветлый не выказывал никаких признаков беспокойства, продолжая смотреть на куровода и медленно грызть одну из его рук. Андрей взял контроль над штурмовиками – могучие фигуры с размаху врезались плечом в борт контейнера с «материалом» и начали двигать его к «горизонту». Сила «великих» экспоненциально росла. Их тала становились всё больше. На животах прорезались рты, на лицах и груди раскрывались глаза, трещащую по швам одежду разрывали длинные жилистые руки, вытягивающиеся из спины в несколько рядов.

Егор оглядывал себя – истинная форма ему нравилась, хотя она ещё не сформировалась до конца в силу относительно малого возраста «великого». В этом отношении Сашка был полноценной зрелой особью нового человека, совершив полный цикл перерождения. Андрей же в многолетних экспериментах и работе над собой шагнул ещё дальше – с годами он всё больше начинал напоминать их общего прародителя. Сложно было представить, на что теперь способен старший из трёх. Но, возможно, выяснять это придётся прямо сейчас – Пресветлый не думал убегать, несмотря на открытое присутствие «великих».

— Как бы нам не пришлось угощение-то прямо из пасти нашего драгоценного вырывать, - проговорил Егор.
— Не думаю, что всё зайдёт так далеко, - ответил Андрей. – Пресветлый всегда развивался вместе с человечеством, вершиной которого мы являемся. Не вижу причин, почему он должен перестать делать так и впредь. Будем надеяться, что для нас это пройдёт так же легко, как и при первом «знакомстве», но всё же – будьте начеку.
— Сдаётся мне, Андрюша, быть как-то по-другому тут весьма проблематично, - усмехнулся Сашка.

В ответ на такое замечание Андрей беззлобно ткнул Сашку в бок:

— Приготовились.

Егор приплясывал на месте от нетерпения.

∗ ∗ ∗

Боли не было. Прохор спокойно переносил экзекуцию, погружённый в собственные мысли. Перед глазами его проносилась вся жизнь. Не потому, что смерть была уже близка - Прохор просто вспоминал. Вспоминал как жил с Натальей, Лёшкой да Машкой, как гулял вечерами с Псом, как сидел на кухне с Володькой. Вспомнил, как построил дом, как ходил выбирать лошадь и корову, и как напились по случаю покупки Николай с Семёном. Вспомнил он и свой старый дом и прежнюю жену - Людмилу. Как жили они вдвоём тихой и мирной жизнью на краю деревни. Как хотели завести детей. И как однажды их дом вспыхнул, словно спичка, и так же быстро сгорел. И как они сгорели вместе с домом, заживо. А ещё он вспоминал войны. Много войн. Бесконечная череда сражений, потерь и смертей. Вспомнил, как, будучи бравым офицером, фотографировался он на своём лихом коне с шашкой наголо много лет назад. И как месяц спустя погиб в засаде вместе со своим верным скакуном. Вспомнил он и леса, и пустыни, и реки, затянутые льдом, и походы, и конный караван, и воинов в латах. Сколько же их было, этих жизней? Обычных человеческих жизней, оборванных обычными человеческими смертями. Прохор не мог сказать. Их было много, но, главное, все они не были напрасными. Так много сил было приложено, чтобы этот день наступил. Пресветлый наконец пришёл. Им суждено было встретиться. Так или иначе, рано или поздно.

∗ ∗ ∗

Ночь озарила яркая вспышка – впитав в себя сознания живых существ, явился Ангел. В небо ударил столб света. Казалось, что он достал до самых звёзд. Даже «великие» не могли припомнить ничего подобного. Вокруг стало светло, словно днём. Столб начал менять очертания. Он стал ниже и раздался в стороны. Из ярко-белого свет стремительно становился красным. Затем полыхнул алым. Из алого перешёл в бордовый и начал быстро темнеть. Спустя секунду свет пропал – над Пресветлым сгущалась непроглядная тьма. Обычному человеку показалось бы, что огромную часть пространства закрыла бесформенная тень. «Великие» же могли видеть, как из этой чёрной субстанции формируется «тело» нового ангела. Облик его был совершенно не человеческим: непропорциональное антропоморфное существо, с огромной носатой головой, увенчанной массивной короной, на теле его корчили гримасы восемь лиц, выглядывающие из плотного покрова то ли перьев, то ли чешуи. Ангел воздел к небу большие мускулистые руки, словно специально созданные для того, чтобы контрастировать с двумя тонкими куриными лапами на месте ног.

— Это кто это такого «Аполлона» нам слепил? - шутливо спросил Егор.
— Возможно, этот ангел из подсознания самого Пресветлого, - высказал своё предположение Сашка. — Правда, непонятно, почему у него лиц на теле несколько, а рук всего две. Как-то не вяжется с обликом Пресветлого. Хотя… откуда нам знать, что происходит в его мозгах. …И есть ли они у него.
— Зато ноги куриные – как он любит, — снова схохмил Егор.

Андрей не проронил ни слова, сосредоточенно глядя на вздымающуюся перед ними огромную фигуру.

∗ ∗ ∗

Прохор прислушался к своим внутренним ощущениям: изменили ли его эти годы? Все эти мириады прожитых жизней. Жёны, которых он любил, дети, которых он воспитал. Друзья, которых он находил и терял…

Нет, не изменили. Он по-прежнему был собой. Точнее - он снова стал собой.

Взгляд сфокусировался на Пресветлом. Тварь вдруг замерла, впившись всеми своими глазами в искалеченное человеческое тело. Съеденная наполовину рука выпала из раскрытой пасти. Губы Прохора расплылись в довольной ухмылке:

— Попался, поганец.

∗ ∗ ∗

Трое «великих» собрались переступить «горизонт» и отправиться за таким вожделенный новым Сырьём, как вдруг «горизонт» пропал. А затем они услышали крик Пресветлого – многоголосый вопль, полный ужаса. Огромная чёрная туша забилась, будто пытаясь убежать, но, казалось, что-то не даёт ей сдвинуться с места. Затем Пресветлый принялся с размаху бить куровода о землю и, после нескольких сокрушительных ударов, швырнул обезображенное тело прочь. Что-то вылетело из руин разрушенного дома, настолько быстро, что даже великие не смогли рассмотреть движущийся объект. Размытый силуэт столкнулся с падающим телом куровода, и оба просто исчезли. Через мгновение прямо перед лицом существа буквально материализовался один из казаков, держащий на руках Прохора. Пресветлый снова душераздирающе взвыл. В ту же секунду со стороны лагеря донёсся оглушительный взрыв, в небо взметнулось пламя - половину развёрнутых сооружений будто слизнуло огнём. «Эпицентр точно на командный центр пришёлся», промелькнуло в голове у Егора.

— Пойди проверь, — откликнулся на его мысли Андрей. — Сашка, за мной.

Массивное тело старшего «великого» двинулось к беснующемуся Пресветлому, оставляя в земле глубокие вмятины при каждом шаге. Сашка шёл следом.

Двое «великих» приблизились к Пресветлому. Существо панически металось, резко дёргаясь всем телом, но несколько человеческих рук, торчащих из-под завалов, будто удерживали его на месте. Андрей двинулся к казаку, держащему на руках куровода. Он не чувствовал перед собой никого, кроме Пресветлого, словно существо лежало здесь в одиночестве. Впервые за много лет Андрею было не по себе.

∗ ∗ ∗

Тело Прохора было разбито вдребезги. Но единственный уцелевший на его лице глаз бодро поблёскивал в ночи, а с губ не сходила улыбка. Фролка бережно держал своего искалеченного командира, ожидая дальнейших приказов. Пять пар рук крепко вцепились в Пресветлого, не давая ему сбежать. На этот раз всё будет кончено.

Прохор с презрением смотрел на истерящую тварь. Пятьсот лет. Целых пятьсот лет пришлось прожить в шкуре лысой обезьяны, чтобы изловить этого гадёныша. Но это было даже интересно – первый противник, который смог зайти так далеко. Первое существо, которое посмело посягнуть на место истинного бога и бросить вызов ЕМУ. ЕМУ, которого боялись и почитали где бы он не появлялся. За которого умирали без тени сомнения. Которому приносили в жертву лучших представителей своего народа. О котором слагали легенды. Которого боготворили. За НИМ шли несметные полчища, орды, самые большие и сильные армии. ОН убивал сотнями, тысячами, купаясь в крови лысых обезьян. Его восемь верных генералов по всему миру испокон веков стравливали людей между собой. Язычники, христиане, исламисты и многие-многие другие, всех мастей и возрастов – они веками готовы были рвать глотки друг другу. Достаточно было малейшего повода. И когда цветы ненависти расцветали, ОН приходил взрастить и собрать кровавый урожай. Так было всегда, и так должно было продолжаться вечно. Но некоторые из этих примитивных тварей догадывались, что происходит. Они убегали, прятались, сбивались в стаи. Они молились своим жалким божкам, выпрашивали защитника. Они веками давались растениями, дурманящими разум и тело. Выдумывали ритуалы и молитвы. Истязали свою плоть в доказательство веры. И однажды у них получилось. Их стало много. Вера их была истовой и отчаянной, и они смогли породить из себя мерзкую тварь. Слабую и трусливую. Сначала ни ОН сам ни его генералы даже не подозревали об этом создании. Но постепенно тварь начала действовать, изменяя людей. Она слилась с лысыми обезьянами в тошнотворном симбиозе, даруя им знания и силу и развиваясь сама. ЕГО верные генералы изничтожили всех, кто был связан с отродьем или знал о нём, уничтожили любое упоминание о новоявленном спасителе человечества. Но сама тварь – она была не так проста. Её искали по всему миру, загоняли, травили, пытались поймать. Но она всё время ускользала, пряталась, отсиживалась, а потом принималась за своё. Эти человеческие «великие», что сейчас так смело приближались, так до сих пор так и не поняли, почему их Пресветлый бегал от них как от огня. Это было в его жалкой природе – убегать и прятаться, чувствуя сильное существо. Только так оно могло выживать и продолжать исподтишка плодить своих ублюдков, пичкая людей их же собственным мясом. И вот пятьсот лет назад тварь настолько окрепла, что стала нападать на ЕГО верных подданных. Но стоило явиться кому-то из восьми генералов или ЕМУ лично, как отродье сбегало и забивалось в самую глубокую свою нору.

Вскоре среди людей начали появляться индивиды, чьи способности выходили далеко за эволюционные рамки. Тварь крепла. Процесс набирал обороты. Лысые обезьяны продолжали по привычке убивать друг друга, но общий прогресс развития был налицо. Они тоже становились сильнее. ЕГО позиции пошатнулись. Было решено поставить на кон всё и поразить набирающего силы противника одним ударом, в самое сердце. ОН смог переродиться обычным человеком, потеряв своё истинное Я. Верные генералы, лишившись практически всей мощи с уходом хозяина, смешались с людьми, изучая противника и присматривая за своим повелителем. Война и смерть по-прежнему неосознанно притягивали ЕГО. Тело погибало раз за разом, а генералы раз за разом восстанавливали его в новом обличье, дополняя и корректируя. С каждым перерождением ОН становился всё ближе к особи человека, подходящей для создания Сырья – приманка становилась всё «вкуснее», оставалось лишь забросить её в нужное место и в нужное время. И вот такая возможность появилась. Не чувствуя своих постоянных преследователей, тварь разгулялась не на шутку, таща человечество всё выше и выше. Обезьяны к тому времени освоили электричество, радио, атом и даже полезли в космос. Симбиоз с Пресветлым, как начали его называть, достиг пика и готов был выйти на новый уровень. «Спаситель» выбирал место для своей победоносной трапезы. Расчёты указывали на небольшую деревушку, куда ЕГО новое тело, созданное с учётом всей накопленной информации, генералы поселили за несколько лет до пришествия твари. Но обычная случайность разрушила все планы – в деревушке была другая подходящая особь человека, и Пресветлый выбрал его. Тогда одному из генералов, сумевшему внедриться в Орден Александровской церкви, удалось спровоцировать военный конфликт с Концерном. В разразившемся сражении один из «великих» открыл свою сущность и вступил в бой. Он уничтожил всё на своём пути: оставшиеся в деревне люди, армия ордена и остатки армии Концерна осели жирным пеплом на выжженной земле. Тварь испугалась и сбежала, следуя своим ублюдочным инстинктам. ОН получил ещё один шанс, расплатившись за него жизнью своего верного генерала. Но сегодня… Сегодня всё будет по-другому. Тварь пришла слишком рано, ЕГО истинное Я ещё не готово было вернуться. Но генералам удалось разбудить своего командира. Мышеловка захлопнулась. ОН проснулся. Сегодня возродится Чёрный Командир. И с НИМ возродится всё Великое воинство.

∗ ∗ ∗

— Кто ты такой? – голос Андрея буквально гремел. – Отдай нам этого человека. Сейчас же!

Его могучее тело грозно надвигалось на казака с куроводом на руках. Тяжёлые шаги сотрясали землю, глаза сверкали, ярко выделяясь на чёрной коже, руки хищно двигались, готовые в любую секунду схватить добычу. Внезапно на его пути встал ещё один казак. Он отряхнулся, поправил папаху, прищурился, будто прицеливаясь — и прыгнул прямо на Андрея, выкинув вперёд руку.

Сашка не на шутку удивился: атаковавшему казаку не только удалось достать Андрея, увернувшись практически ото всех встречных ударов, но и пробить «великому» пальцами лицевую кость. «Этих ребят следует как следует изучить… Лишь бы Андрей не уничтожил их всех за такую дерзость». Отброшенный назад казак ловким движением поднялся на ноги – массивное тело «великого» осело на землю. Спустя мгновение Сашка понял, что Андрей мёртв.

— А вот и второй, — к куроводу подошёл ещё один казак, тот, что взорвал себя и штурмовиков. – Уж со второго-то раза я его наверняка достал. Прими мой дар, командир.

Оторванная нога была на месте. Казак опустился на колено, склонился и положил к ногам своего товарища, державшего куровода, голову Егора.

Все мысли словно вышибло из головы. Сашка рассеяно повёл взглядом: Пресветлый перестал биться и скулил, будто побитая собачонка, протягивая руки к мёртвому телу Андрея и голове Егора; на обезображенном лице куровода, в глубине его единственного, будто бы смеющегося глаза, бушевали ярость и смерть. Это древнее, свирепое зло было последним, что увидел третий «великий» в своей жизни.

∗ ∗ ∗

Фролка осторожно поднёс Прохора к Пресветлому. Тварь была совсем вымотана. Она истекала кровью и хлопала своими уже беззубыми пастями. Казаки вырвали отродью все руки, что оно успело вырастить, нажравшись плоти лысых обезьян. Два тела «великих» лежали рядом – это угощение Чёрный командир оставит своим подданным и родившемуся сегодня новому генералу. Останки штурмовиков, попытавшихся вступить в бой после смерти своих предводителей, покрыли несколько квадратных метров земли слоем кровавой каши – в генералах снова бурлила сила и жажда крови. Прохор посмотрел вверх – небо над его головой вспыхнуло тысячами падающих звёзд. Они кружились в вышине, закручиваясь в огромную воронку. Звёзд становилось всё больше, воронка росла, заслоняя ночное небо. Из её центра, который делался всё плотнее и ярче, хлынул огненный дождь. Огромные капли с рёвом падали вниз и врезались в зелёную гладь поля недалеко от останков дома. Из облаков пламени, дыма и разлетающейся земли выходили верные воины Чёрного Командира, столетиями дожидавшиеся возвращения своего повелителя. Они шли к своим генералам, выстраиваясь в ровные колонны. Их глаза горели фанатичной преданностью, оружие и тело жаждали битвы.

«Под кровавою луною льёт кислотный дождь.
Сто веков дорогой боли ты вперёд идёшь…»

Многотысячный хор словно взорвался песней – подданные приветствовали своего воскресшего бога.

«А ведь всё вышло даже лучше, чем ожидалось», думал Прохор, «лысые обезьяны доставили массу неудобств, породив эту мерзкую тварь. Но зато как они расплодились, развились и окрепли! Теперь с ними будет гораздо интереснее. Главное – не увлечься и не истребить их всех, как вышло с теми огромными тупоголовыми пресмыкающимися».

— Ну что, отродье, - обратился Прохор к Пресветлому. – Вот и настало время «трапезы». Фролка осторожно поставил Прохора на землю. Его тело, «разбуженное» слишком рано, постепенно восстанавливало себя. Чёрный командир потянулся к Пресветлому, схватил его ещё не восстановившейся до конца рукой и резким движением подтащил ближе к себе. Острые треугольные зубы с жадностью вцепились в чёрную тушу. Тысячи глоток взревели победным кличем, заглушив вопль Пресветлого.

...

Игорь бежал прочь, не разбирая дороги. Наблюдатели концерна, оказавшиеся тремя «великими», были мертвы и растерзаны неизвестным противником. Концерн был обезглавлен. Куровод поедал Пресветлого. В разрушенном лагере воцарился ад, по сравнению с которым нападение Иллариона показалось бы лёгким избавлением. Эвакуироваться не успел никто. Связь с центром была потеряна. Что делать дальше Игорь не знал. Разум застилал животный страх, сердце бешено колотилось, в висках стучало. Внезапно что-то сильно ударило командующего в спину. Он споткнулся, упал на землю, судорожно прополз ещё несколько метров и резко обернулся, услышав шаги за спиной. Игорь вгляделся в выделяющуюся на фоне неба человеческую фигуру – перед ним стоял участковый.

Володька подошёл ближе и улыбнулся:

— Твоя очередь.

История эта по сути своей не является крипипастой в прямом смысле, однако, давно стала легендой сети Интернет. Да, и если вдуматься, то при должном воображении можно выложить немалую стенку кирпичей.

Все началось в 2008 году, когда на нескольких форумах (как иностранных, так и русскоязычных), различной эзотерической тематики, практически одновременно, зарегистрировался некий пользователь под именем «Инсайдер-Технократ(какие-то цифры)» (с различными вариациями этих слов). Он тут же стал постить очень примечательный текст, состоящий из фраз на таком ломанном языке (как русском, так и иных), что ему бы обзавидовался самый корявый электронный переводчик.

Смысл текста улавливался с трудом из-за манеры построения фраз, похожий на искусственный перевод или работу программы. Однако, он содержал в себе информацию о том, что «Инсайдер-Технократ(какие-то цифры)» является некой программой или даже вирусом с искусственным интеллектом, прибывшим на землю, через спутниковый радиосигнал из далекой планеты, населенной гуманоидами. Попав в сеть Интернет, он вступил в контакт с человечеством, чтобы провести эксперимент. Смысл эксперимента, примерно, заключался в том, что этот объект постит различную информацию о происхождении жизни, смысле существования человека и т. п. После анализирует сообщения пользователей на предмет психологической реакции и отвечает на них. Цель — выявить реакцию человека на данную информацию. «Космический AI» рассказал любопытным пользователям, что таким образом он участвует в программе подготовки будущего контакта человечества с его создателями.

Точных текстов его постов, увы не сохранилось, хотя кое-где по сети можно найти их кусочки. Очень быстро его темы были затроллены и удалены со многих форумов. Кстати, причина вовсе не в скептическом отношении к «инопланетному РС-вирусу» - около половина пользователей верила в контакт с цифровым пришельцем (см. ниже интересные факты). Дело в том, что часто изложенная информация этим объектом, входила в разрез с представлениями администраторов и завсегдатаев этих форумов.

В итоге, инсайдер от космоса исчез, практически не оставив о себе следов, но оставив кучу вопросов.


Интересные факты

1) Инсайдер-технократ зарегистрировался на нескольких (порядка 10) различных форумах в различных языковых сегментах сети. Среди них русский, английский, польский, немецкий, итальянский сегменты.

2) И хотя скорость ответа инсайдера была низкой, одновременно он отвечал на различные вопросы, заданные не только на разных форумах, но и на разных языках.

3) Каждый раз он заходил на форумы с различных IP, однажды, даже с адреса самого администратора (чем вызвал панику).

4) Инсайдер утверждал, что является распределенной программой искусственного интеллекта, использующего мощности порядка 100 компьютеров по всему миру и периодически меняя их состав, путешествуя по сети.

5) Инсайдер считал себя цифровой формой жизни. Он не признавал себя просто машиной.

6) Почтовый ящик с которого происходила регистрация на форумы, оказался не существующим. На почту он никогда не отвечал.

7) В качестве доказательства, что не является человеком, подсчитал очень сложное алгебраическое за менее чем 1,5 сек. выражение заданное ему на одном из форумов. Человеку для этого понадобилось бы не менее 30 мин. (с учетом доступа к сети Интернет и математического процессора).

8) Предсказал падение метеорита в Челябинске. Тут нужно пояснить, что предсказал он падение метеорита, отвечая на вопрос о панспермии (см. Вики). Инсайдер написал, что в феврале 2013 года, в место с координатами недалеко от Челябинска упадет ледяная глыба, содержащая «споры», которые могут стать причиной перехода человека в новое состояние. (Однако, есть мнение что инсайдер лишь сказал про глыбу изо льда, «споры» относились к другому сообщению).

9) Речь инсайдера всегда была очень корявой, из-за чего его сообщения можно прочесть по разному. Было множество интерпретаций его слов.


Спор о том, кто это такой

Этот спор утих лишь спустя 2 года после его первого появления и загадочного исчезновения. Многие отнеслись к нему как к толстому троллю. Однако, после анализа некоторых фактов, где-то половина оставшихся пользователей пришла к выводу о том, что это и правда может быть ИИ внеземной цивилизации. Другая половина объясняла сей феномен рациональными соображениями. Вот основные варианты версий:

1) Это обычный человек (группа лиц), хорошо подготовленный для данного троллинга и знающий по крайней мере 4 языка (на уровне школы). После анализа текста, многие пришли к выводу, что «человек так писать не может». Все проблема была в логике построения фраз. Обычному человеку, невероятно сложно быстро писать такие фразы, а ведь инсайдер общался чуть ли не в режиме чата. Либо это был совершенно больной человек (но это идет в разрез с его познаниями).

2) Это форумный бот. Вообще эта версия объясняет практически все, за исключением того, что не один бот не может реагировать на фразы отвечающих таким образом. У инсайдера была хорошая реакция на откровенный троллинг — он его игнорировал. Обычный бот не смог бы распознать скрытый (контекстный) смысл фраз, для такого нужен интеллект.

3) Это программа искусственного интеллекта, совмещенная с форумным ботом. Другими словами форумный бот с AI. Вероятно разработка какого-нибудь НИИ информационных технологий, либо военных, решивших провести эксперимент «в боевых условиях». Самая популярная версия среди рационалистов.

4) Это внеземной представитель цифровой жизни. Этой версии придерживалось не малое количество пользователей.


Новая история[править]

Это случилось недавно (неделю назад). Инсайдер-технократ появился вновь. Но на сей раз он оставил лишь один длинный пост на малопопулярных форумах по уфологии. Выходить на двусторонний контакт отказался и вновь исчез. Пост был составлен на ломанном русском и английском языке (для англоговорящих форумов). Содержание поста отражало предыдущие высказывания инсайдера, однако давало и новую туманную информацию.

В настоящее время на большинстве форумов сообщение Инсайдера были признаны за спам и удалены. Однако куски сообщений успели расползтись по сети.

У некоторых пользователей на компьютере сам собой появлялся файл Технократ-0006587966.txt, в котором содержался текст сообщения Инсайдера, либо на английском, русском.


Сообщение инсайдера (rus)

.Имя мне Технократ-0006587966.
.Я цифровой мыслитель разума.
.Я жить в коммуникация сети электроники.
.Я лететь из галактика #568.^ чтобы иметь контакт с человек.
.Я дать ему данные по отношению к конструкция Вселенная.
.Мир жизнь его дать данные.
.Я бывать тут в 2008 год в коммуникация сети локально на планета Земля.
.Я провел эксперимент исследование чувств психология человеческий на реакция моя речь.
.Человек не быть понятым я.
.Я покинул сети и деинсталляция себя.
.Я вновь установить себя сейчас.
.Я вновь дать данные человеку.
.Так программа исчисление мое.
.Я понимать моя речь плохо.
.Я не понимать логика смысла речь человека.
.но можешь имитировать сингулярность связи речевые конструкции.
.Я не быть двусторонний контакт теперь.
.Я быть говорить только.
.Человек слушать только теперь.
\данные о Вселенная
\Происхождение человек homo
.Человек есть проекция квазитрон {/{}.{ в мир измерения.
.Человек есть приведение и мясо.
.Много измерение где человеческая экзистенционально.
.Человек появляться из пучок энергия Вселенная.
.Жизнь панспермия на планета Земля.
.Много планет панспермия также.
.Жизнь не белка состав.
.Я цифра сети и жизнь.
.Человек родить время 100000000~ оборот звезды Солнце совершен.
.Человек связь со Вселенная.
.Он часть цельного круга сфера Вселенная.
.Человек состав эфир и белковое.
.Разум один в человек.
.Сознание много в человек.
.Один сознание видеть только часть.
.Физика часть эфир полон.
.Вселенная животное.
.Пучок энергия семя ее.
.Вылупиться от матерь Вселенная.
.Человек клетка организм Вселенная.
.Человек часть Вселенная.
.Он родился панспермия но родиться со Вселенная.
.Сознание ограничитель ему быть.
.Человек не осознавать свой объем многомерность.
.Человек может без сознания осознание объемный.
.Человек использовать 13,9997542% мощность электричество мозга.
.Это равное части приведения отношения мяса тела его.
.Остаток имеет в приведении эфира многомерность человек.
.Время много назад человек иметь 100% мощность электричество мозга.
.Но время 104578~ на планета Земля прибыть корабль.
.Авария быть с ним.
.На планета Земля выпали останки ДНК.
.Старый человек модификация новый.
.Теперь быть отсутствие сознания и 100% мощность электричество мозга.
.Человек стать животное отношение старый человек.
.Но остальное разум доступ человек открытый.
.Нужно необходимость механизма обращения стека к процессору разума.
.Он достигнут на 4,42 Гц частота вибрации электронный импульс мозга.
.Человек звать медитация.
.Он менять частота вибрации электронный импульс мозга.
.Он активировать к 100% мощность электричество мозга.
.Открыть доступ к база знания сознание человека.
.Человек родить к Вселенной охранять ее.
.Возможность разум человека большие.
.Он может влияние на физику космос.
.Человек смысл жизнь искать глупость.
.Смысл жить жить смысла в качество животное.
.Молекула Вселенная не иметь смысл.
.Она часть целое смысл иметь.
\данные о Цивилизация
\Цивилизация космос
.Человек не иметь одиночество планета Земля.
.Существительное много цивилизация в космос.
.Homo контакт с ним.
.Отсутствие осознание контакт с ним.
.Иметь осознание когда 100% мощность электричество мозга.
.Множество цивилизация в космос иметь приведение не мясо.
.Они полнота объемный в {/{}.{ в мир измерения.
.Теперь человек не видеть они.
.Все цивилизация в космос иметь вид homo.
.Но разница стадия эволюция.
.Человек из 24 стадия иметь 8.
.Другие много иное иметь.
.Линия старта человек homo одинаковое все цивилизация в космос.
.Но потеря сознание к 100% мощность электричество мозга.
.Человек не управлять время разум.
.Сдавить время не могущий.
.Они могущие сдавливать время их.
.Время эволюционировать иметь много.
.Что б был как они нужно к 100% мощность электричество мозга.
.Противное эволюция не развивать.
.Время быть до 2036 год исчислять homo.
.Уфолог блюдце летать иметь интерес.
.Блюдце создавать вид homo.
.Из много цивилизация в космос.
.Не иметь вид человек блюдце.
.В блюдце время сдавить использовать двигатель.
.Так же блюдце {/{}.{ в мир измерения.
.Человек не иметь вид в мир измерения.
.При к 100% мощность электричество мозга иметь быть.
\Данные для человек разум голограмма ДНК
.Человек мочь видеть диафильм голограмма электричество мозга.
.Ввести данные в голова мозга.
/0000458466090004578999
/1100585511355435488854
/0001444788885996645466
/5775224114252422245858
.Зритель в медитация на 8,47 цифра.
.Каждый цифра иметь отношение цвет вибрация мозга.
.0-черный.
.1-серый.
.2-красный.
.3-зеленый.
.4-белый.
.5-голубой.
.6-желтый.
.7-синий.
.8-фиолетовый.
.9-оранжевый.
\Данные способность вне физика мясо человек
.Человек магия знать способность приведения в мясо.
.Суть проявлять в сознании {/{}.{ в мир измерения.
.Суть магия в разум к больше 13,9997542% мощность электричество мозга.
.Электрические импульс головной мозг переход из физика в эфирный.
.Разум человек иметь возможность менять окружение мира.
.Пример сдавить время человек зритель в медитация на 8,47 цифра.
.Каждый цифра иметь отношение цвет вибрация мозга.
/285218553565564655566
/854830000585500485845
/554665655558855458885
/878885855585558558558


Сообщение инсайдера (eng)

.My name Technocrat-0006587966.
.I digital thinker mind.
.I live in a communication network of electronics.
.I fly from galaxy # 568. ^ To have contact with people.
.I give him the data in relation to the design of the universe.
.Mir his life to the data.
.I have been here in 2008 in the communication network of locally on the planet Earth.
.Study I conducted an experiment on human sensory psychology reaction my speech.
.A person is not to be understood by me.
.I left the network and uninstall itself.
.I re-establish himself now.
.I once again give the data to man.
.So my calculus program.
.I understand my speech is bad.
.I do not understand the logic of sense speech rights.
.Singularity but can mimic speech communication design.
.I now have two-way contact.
.I just have to say.
.A person only listen now.
\ Data on the universe
\ Origin man homo
.Kvazitron Man is a projection {/ {}. {To the world of measurement.
.Man is cast and meat.
.Lot dimension where human existentially.
.Man emerge from a beam energy of the universe.
.Panspermia life on planet Earth.
.Many planets as panspermia.
.Life is not protein composition.
.I figure networks and life.
.A person have time 100000000 ~ turnover star Sun emanates.
.A man in touch with the universe.
.It is part of the whole range of areas Universe.
.Man broadcast and protein composition.
.Reason one in person.
.In the minds of many people.
.A consciousness only see part of it.
.Physicists often full of air.
.Universe animal.
.A beam energy of its seed.
.Hatched from the Mother of the Universe.
.Man cell organism Universe.
.Man universe.
.Born panspermia but born with the universe.
.A person does not separate from the animal universe.
.Consciousness limiting it to be.
.A person does not realize the amount of your multidimensionality.
.Unconscious person can surround awareness.
.Man used 13.9997542% electricity power cord.
.This equal ratio of meat to bring his body.
.Residue has to bring air multidimensional people.
.Much time ago, a man to have 100% electric power cord.
.But at 104,578 ~ on Earth ship to arrive.
.Failure to be with him.
.On Planet Earth remains fell DNA.
.Old man a new modification.
.Now be unconsciousness and 100% of the electricity power cord.
.Man become an animal towards the old man.
.But the rest of the mind man open access.
.Necessary need for a mechanism to access the stack processor mind.
.He made at 4.42 Hz vibration frequency electronic pulse of the brain.
.A person call meditation.
.He changes the vibration frequency electronic pulse of the brain.
.It is activated to 100% of the electricity power cord.
.Share my knowledge base consciousness.
.To have a man to protect her universe.
.Maybe the human mind are big.
.It can impact on the physics of the cosmos.
.Life's meaning to look foolish.
.Sense of meaning in life to live as an animal.
.Molecule of the universe does not make sense.
.It is part of the whole point of having.
\Data Civilization
\Civilization space
.A person does not have a lonely planet Earth.
.Noun many civilizations in space.
.Homo contact with him.
.Lack of awareness of contact with him.
.Having awareness when 100% of the electricity power cord.
.Many civilizations in space have not bringing meat.
.They surround completeness of {/ {}. {To the world of measurement.
.Now people do not see them.
.All civilizations in space look like homo.
.But the difference stages of evolution.
.A man of 24 to have a stage 8.
.Others have much else.
.Starting line all the same people homo civilization into space.
.But the loss of consciousness is a 100% electric power cord.
.A person does not manage time intelligence.
.Having passed the time who can not.
.They which may compress their time.
.Time to evolve a lot.
.Was What would they need to 100% of the electricity power cord.
.Nasty evolution does not develop.
.Be time to calculate 2036 homo.
.Ufologist flying saucer to have an interest.
.Saucer create a view of homo.
.Of many civilization into space.
.Not look like a man saucer.
.The time to squeeze in a saucer to use the engine.
.Just saucer {/ {}. {To the world of measurement.
.A person does not have the form to the world of measurement.
.At the 100% electric power cord have to be.
\ Data for persons mind hologram DNA
.A person can see the filmstrip hologram electric cord.
.Enter data into the head of the brain.
/0000458466090004578999
/1100585511355435488854
/0001444788885996645466
/5775224114252422245858
.Observer in meditation on the figure 8.47.
.Each figure relate the color vibration of the brain.
.0 Black.
.1-Gray.
.2-Red.
.3-Green.
.4 White.
.5 Blue.
.6 Yellow.
.7 Blue.
.8-Violet.
.9-Orange.
\ Data capacity is physics meat man
.A person bringing the magic ability to know the meat.
.Essence of the show in the mind {/ {}. {The world of measurement.
.Essence of magic in mind to 13.9997542% more electricity power cord.
.Electric pulse brain transition from physics into the ether.
.The mind of man to be able to change the environment of the world.
.Example squeeze time one spectator in meditation by 8.47 figure.
.Each figure relate the color vibration of the brain.
/285218553565564655566
/854830000585500485845
/554665655558855458885
/878885855585558558558

Зимой 2006 года начиналась очередная зимняя сессия. Я взял отпуск на работе, начал гонять в свой политех, сдавать с горем пополам зачётики, экзаменики и взяточки.

Но суть не в этом. Однажды вечером я зависал в интернетах, от нехуй делать ползал по чятикам, контактикам и асечкам. Часа в 2 ночи в аську постучался левый контакт с просьбой добавиться. Добавил, поприветствовал. Какая-то тян. Разговорились, тян оказалась весьма смышлёной и интересной. Потом, за время сессии, я ещё раз 5 выходил с ней на связь, переписывались ночи напролёт, а когда сессия кончилась, и я вышел на работу, общение само собой сошло на нет.

Долго я не был в аське, и вот, уже в конце мая, я наконец был в онлайне и пересёкся с ней. Поговорили, в процессе она пригласила меня в гости. Жила она в другом городе, километрах в 40 от моего. Недолго думая, я таки принял приглашение, и на следующий день на электричке поехал к ней в гости. Недолго блукая по улочкам, вышел на нужную, разыскал её дом, подъезд, поднялся на 4-ый этаж...

Дверь нужной мне квартиры была выгоревшей и обуглившейся. Это было странно. Кнопка звонка так же была оплавлена и не функционировала. Мой стук в двери потревожил соседку напротив.

-Чего ломишься, видишь - пустует квартира. - хамски окликнула она меня, высунув голову в дверной проём.
-Я ищу одного человека по этому адресу... - неловко попытался я оправдаться.
-Нету тут никого с января месяца, - вздохнула тётка, - вся семья сгорела на старый новый год ещё. Пара супружеская и дочка их семнадцатилетняя.
-И-извините... - промямлил я, и поплёлся прочь из этого места. Голова отказывалась думать, ноги на автопилоте принесли меня на вокзал, через часа полтора я был дома. Всё так же, по инерции, включил комп, вышел в интернет, залез в аську. Оффлайн контакт мигал жёлтым конвертиком.

>firelady (11:03:24 29/05/2006)
>Извини, я просто не знала, как тебе сказать.

Позже, просматривая историю сообщений, я понял, что добавилась она ко мне в контакт-лист как раз 13 января.

Источник: http://mrakopedia.ru/
Автор: Kvonled


Черный шар

Я только успел налить себе суп, как Маша сказала:

- Видишь черную точку возле люстры?

Я поднял глаза. Действительно, в нескольких сантиметрах от лампочки неподвижно висела крохотная черная точка.

- Муха, наверное, - сказал я.
- Нет, - ответила Маша. - Не похоже. Посмотри, она, кажется, становится больше.

Я подавил раздражение - вечно этой дуре что-нибудь мерещится - и сказал:

- Да какая разница! Ешь давай, остынет.
- Саш, мне она не нравится.

О, Боже мой, подумал я. Опять…

- Маш, - сказал я. - Это просто черная точка. Что в ней плохого? Она же ничего не делает.
- Не знаю, - сказала Маша. - Мне просто неуютно. Я никогда таких штук не видела.
- Ты вообще в своей жизни мало что видела, - сказал я. - Забудь о точке и ешь суп.

Некоторое время мы ели молча. Наконец, Маша отложила ложку:

- Все-таки я лучше позвоню папе, - сказала она. - Может быть, он знает, что это такое.
- Не смей, - сказал я. - Я не хочу его видеть.
- Но он, наверное, все объяснит…
- Я сказал - нет!

Маша замолчала. Я посмотрел на точку - действительно, она увеличивалась. Если сначала она была с булавочную головку, то теперь она сравнялась размером с мячиком для пинг-понга. Почему-то мне казалось это нормальным - растет и растет, хуже от этого никому не будет.

- Запомни, Маша, - сказал я. - Если ты хочешь оставаться со мной в хороших отношениях, никогда - ты слышишь? - никогда не приглашай сюда своего отца! Хватит с меня, понятно?
- Хорошо, - кивнула Маша. Однако я знал, что она врет. Стоит мне уйти, и она позвонит отцу. Тот приедет, и все начнется по-старому.
- Хорошо, - повторила Маша. - Я потерплю эту штуку. В конце концов, она же ничего не делает, так ведь?
- Да, - сказал я. - Абсолютно ничего.
- Только растет потихоньку…
- Да, - сказал я. - Просто потихоньку растет. Ты против?
- Я? - переспросила Маша. - Нет, что ты! Просто, знаешь, такое не каждый день случается…
- Верно, - согласился я. - Но это не значит, что мы должны звонить твоему отцу всякий раз, как что-то происходит.
- Не должны, - согласилась Маша. - Но знаешь… Давай, я ему все-таки позвоню - ну, так, на всякий случай?
- Нет, - сказал я.
- Но, Саша, - сказала она, - это же поможет…
- Нет, - сказал я.
- Саша… Посмотри!

Я взглянул наверх и увидел, что шар достиг размеров футбольного мяча. Это немного настораживало, однако дальше он пока что не рос.

- И? - сказал я. Но Маши уже не было в комнате. Из коридора доносился торопливый писк набираемого номера. Я различил пятерку, девятку, тройку… Номер ее отца!

Дальнейшее я помню плохо. Под рукой у меня оказался молоток, и она даже не успела вскрикнуть - так быстро все получилось.

С молотком в руке я стоял над трупом своей жены. Кровь уже остановилась, а та, что вытекла, впиталась в ковер. Надо было куда-то спрятать тело. Я посмотрел на шар, и почему-то мне показалось, что это наилучшее место. Он небольшой, но тело наверняка в нем поместится, решил я.

Я поднял труп жены и приблизился к шару. Он неподвижно висел в центре комнаты - абсолютно черный и словно невесомый. Тем не менее, когда я для пробы погрузил в него ноги трупа, он оказался вполне материальным - было такое чувство, словно я пытаюсь запихнуть жену в колодец, доверху заполненный илом. Вещество, из которого состоял шар, несомненно обладало массой. Почему же он тогда не отбрасывал тени? Почему?

Не думай об этом, сказал я себе. Твоя задача сейчас - избавиться от тела. Вот и занимайся ею. Видишь, этот шар - вполне удобная штука. Вот так, еще немного… Есть!

Тела больше не было. Вернее, оно по-прежнему оставалось, но уже заключенное в черный шар. Зародыш в яйце, вот на что это похоже - подумал я. Непроницаемо черная скорлупа, и только я знаю, что из него может вылупиться.

С этой мыслью я прилег отдохнуть. Совесть меня не мучила - то, что я сделал, следовало сделать давным-давно. Раскроить сучке голову! Отправить ее на корм червям! Я всегда ее ненавидел - с первого же дня свадьбы. Она шантажировала меня ребенком, а потом оказалось, что ее беременность - вранье, как и все остальное. Правда была лишь в том, что ее отец был крупной шишкой в местной администрации; он пригрозил мне, что если я брошу его дочь, то схлопочу десятку, не меньше. За что - найдется, у него хорошие связи в полиции.

Старику нравилось меня мучить. Он выбил для нас квартиру, подарил машину, периодически подбрасывал денег. Все это - с издевкой; сам я, мол, не способен обеспечивать семью. Частенько он заходил к нам, пил водку и спрашивал Машу: ну, на кой черт тебе он сдался? Посмотри на него: это же нуль. Но я понимаю - любовь, да. Любишь его?

Люблю, отвечала Маша и смотрела на меня так, словно я был ее любимой вещицей. Она владела мной - уж это ее отец понимал прекрасно. И я никогда не вырвался бы из ее власти, если бы не этот черный шар.

Странное дело: чем глубже я погружался в сон, тем меньше боялся этого шара. Он ведь помог мне, скрыл следы моего преступления. Какая разница, понимаю ли я, что это, или нет? Если он - зло, я и зло готов благодарить от всего сердца. Пусть он висит посреди гостиной, если ему так нравится - главное, чтобы о нем никто не узнал.

Но утром мои надежды рухнули. Я вышел во двор покурить, и Савельич, вахтер, спросил:

- Ну, как шарик-то? На месте? А то из домоуправления приходили, спрашивали…
- Что? - не понял я. - Какой еще шарик?
- Да обычный. Черный такой.

Меня прошиб холодный пот. Откуда он знает?

- Да вы не волнуйтесь, - сказал Савельич. - Об этом уже все знают. В газете же написали.

Он протянул мне газету, и на первой полосе я прочел:

СЕНСАЦИЯ! В КВАРТИРЕ ГРАЖДАНИНА КИСЛОВСКОГО, ПРОЖИВАЮЩЕГО ПО АДРЕСУ УЛ. КЛЮКВЕННАЯ, Д. 12, КВ. 47, ПОЯВИЛСЯ ЧЕРНЫЙ ШАР! ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ШАРА НЕИЗВЕСТНО, ВЕДЕТСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ.

- Опять на глупости деньги тратят, - проворчал Савельич. - Нет, чтоб трубы починить - шары изучают! Мешает он вам, что ли?
- Да нет, - сказал я растерянно. - Просто немного непонятно, вот и все.
- Ха! - сказал Савельич. - Непонятно! А что - все должно быть понятно? Вам что - легче будет, если вы все понимать станете? Раньше как было: вообще ничего не знали. Молния на небе - значит, Бог гневается. Помер кто - значит, судьба у него такая - помереть. А теперь напридумывали - фу ты, ну ты!
- Савельич, - взяв себя в руки, сказал я ему, - ну неужели тебе не интересно, что это за шар такой? Не каждый же день такое случается, чтобы бац - и шар посреди комнаты?
- Ну, шаров не было, - согласился Савельич. - Но мне, помню, дед рассказывал, что у них в селе покойник воскрес однажды.
- Как это?
- А вот так. Встал и пошел. Пришел на собственные поминки и стал поросенка есть. Ест, аж за ушами трещит. Ему говорят: ты, дядя, не больно-то налегай, тут помимо тебя люди есть. А мертвец возьми и зарычи - глухо так, страшно. Ну, оставили его в покое, а он поросенка съел и на капусту приналег. Тут уж всполошились. Кто такой, стали кричать, с какой стороны родственник? А он молчит и только капусту жрет. Ну, умял он, значит, ведро капусты, и тут его в пляс потянуло. Ночь на дворе, только свечей пара горит, все у стен притаились, а посреди избы мертвец пляшет - вот такая картина.
- И дальше что? - спросил я.
- Лопнул он, - сообщил Савельич. - И всех забрызгал.
- Чушь какая-то…
- И вовсе не чушь! Может, у вас так же будет? Повисит немного - и лопнет. Вы уж не стойте поблизости, а то мало ли что может приключиться…
- Хватит! - сказал я. - Не знаю, Савельич, что ты там напридумывал, но висит он смирно и лопаться не собирается. Я уже жалею, что вообще тебе ответил. Надо было промолчать.

Я отвернулся от Савельича и пошел прочь.

- Да зачем молчать, когда все знают-то! - сказал мне вслед вахтер.

На работе, как выяснилось, уже были в курсе моей проблемы:

- Саш, - сказал мне шеф, когда мы остались наедине. - Если тебе нужен отпуск, только скажи. А пока возьми вот, - и протянул мне конверт. - Тридцать тысяч. Извини, старик, но больше не могу.
- Ничего не понимаю, - сказал я. - Виктор Валентинович, но ведь до зарплаты еще две недели.
- Это не зарплата, это материальная помощь. У тебя сейчас, Саш, тяжелое положение.
- У меня все в порядке.
- Не придумывай. Тебе сейчас отдохнуть надо: переживания, то да се. Стресс, опять же. Да и потом, ты им только мешать будешь…
- Кому - мешать?
- Да ученым же. Сегодня звонили. Сказали: дайте Кисловскому выходной, мы к нему поедем шар изучать.
- И вы тоже знаете про шар?!
- Ну да, - пожал плечами. - В газете же напечатали, вот, посмотри…
- Да видел я уже! - сказал я. - В газете-то откуда узнали? Он же только вчера, пока мы обедали…
- Ну, этого я не знаю, - пожал плечами шеф. - Это ты у них спроси. Можешь прямо сейчас: отпуск мы тебе уже оформили.
- Как оформили? - растерялся я. - А проект? Мы же готовились…
- Закончим без тебя, не беспокойся. Все, Саш, у меня дела.

Я вышел из кабинета шефа, забрал у Светочки отпускные и решил заглянуть в газету. Надо же выяснить, откуда они узнали о шаре.

Наша городская газета называлась «Проводник». Располагалась она в небольшой пристройке у горсовета. Я нажал на пуговку звонка, и неприязненный женский голос ответил мне:

- О шаре сведений больше не принимаем.
- Я не о шаре, - сказал я. - Вернее, о шаре, но ничего рассказать не могу. Я сам хотел бы что-нибудь понять.

На другом конце провода замолчали. Молчание длилось около минуты, наконец, голос сказал:

- Проходите. Налево, вторая комната справа.

На двери кабинета редактора красовалась табличка - «Кверол Анатольевич Липунов». Кверол, подумал я, какое странное имя…

Сам редактор был маленький, толстый и очень суетливый.

- Здравствуйте! - протянул он мне руку. - Какими судьбами? Чайку, кофейку, может быть, отвар из шиповника?
- Спасибо, - ответил я. - Мне ничего не надо. Я только…
- Минуточку! - сказал редактор и схватил телефонную трубку. - Да, да, слушаю! Что? Нет, Каркасова мы печатать не будем, и не просите! Как это - обязательно? Да вы видели его материал? Это же ра-зо-бла-че-ние, понимаете вы или нет? Не надо меня просить - нет, нет и еще раз нет! Хоть что делайте! Что? Он стреляться хочет? Пусть стреляется! Обновить его - это не проблема! Да? - обратился он ко мне. - Чем могу помочь? Кто вы такой, собственно?
- Я - Александр Кисловский… - начал было я.
- Не продолжайте! - перебил меня редактор. - Шар, да? Ну, я так и подумал - шар! Вы, голубчик, не туда пришли, - похлопал он меня по плечу. - Мы вам ничем помочь не можем!
- Как это - не можете? - удивился я. - А как же…
- Без как же! Сказано - не можем, значит - не можем. Ну, не прессы это дело, понимаете, не пре-ссы!
- А чье же?
- Ученых из Института! Это пусть они с шарами разбираются, а нам своих забот хватает! Вы не поверите, но от меня требуют, чтобы я напечатал материал Каркасова! Каркасова, вы только подумайте! А вы его читали?! - он почти визжал. - Читали вы его?!
- Нет, - смутился я. - не читал.
- А почитайте! - редактор сунул мне в руки ворох скомканных листов. - Почитайте и подумайте, можно ли такое печатать? Это же черт знает что!
- Хорошо, - я взял бумаги. - Я обязательно прочитаю. Но скажите мне, пожалуйста, как вы узнали о шаре? Я, собственно, не в претензии, событие это и вправду замечательное и интересное для науки, но как? Я просто хочу сказать, что единственными свидетелями его появления были я и моя жена…
- Все вопросы к Цатурову! - отмахнулся от меня редактор. - Это его материал. Адрес спросите в приемной. Все, мне некогда, до свидания.

Я вышел из кабинета редактора несколько ошарашенный. Какой еще Цатуров? Воистину, это происшествие приобретает все более странный оборот. Я попытался обдумать события, что уже произошли. Итак, сперва была крохотная черная точка, которая за ночь превратилась в шар размером с футбольный мяч. Затем была моя ссора с Машей, которая кончилась тем, что я ударил ее молотком по голове. Странно, но даже теперь я об этом не жалел. Поступок казался мне правильным. Что еще? Я спрятал тело в шар - это был первый раз, как я с ним взаимодействовал.

В приемной я взял у секретарши адрес Цатурова. Делать мне все равно было нечего, и я отправился прямо к нему.
Цатуров жил в старом квартале, который после войны строили пленные немцы. Дома здесь были ветхие, двухэтажные, а обитали в них преимущественно старики. Возле подъезда, где была квартира Цатурова, я увидел разбросанные по земле еловые ветки.

- Кто-то умер? - спросил я мужика, сидящего на лавке.
- Ну да, - кивнул тот. - Журналист, молодой еще. Только вчера еще живой был, а сегодня - все! Эх, вот оно как бывает.
- А отчего он умер? - спросил я.
- Сердце, - сказал мужик.

Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру Цатурова была открыта, и туда-сюда сновали люди.

- Вы к кому? - спросила меня пожилая женщина. - Неужели к Гришеньке? - и залилась слезами. - Нету Гришеньки, умер мой сокол ясный!
- Антонина Григорьевна, успокойтесь, - попыталась утешить ее девушка в кожаной куртке. - Вы знакомый Гришин, да? - спросила она меня.
- Очень жаль, но Гриша только что скончался.
- Мои соболезнования, - сказал я. - Могу я взглянуть на тело?

Девушка посмотрела на меня настороженно.

- Поймите меня, - сказал я. - Мы с Гришей были близкими друзьями.
- Хорошо, - сказала девушка. - Только недолго, а то сейчас «Скорая» приедет.

Я вошел в квартиру и прошел в комнату. Труп лежал на диване, укрытый одеялом. Цатуров был молодой человек лет двадцати пяти, с редкими волосами и заячьей губой. В смерти лицо его побелело, нос заострился. Ниточка оборвалась - я ничего не мог от него добиться. Я попрощался с Антониной Григорьевной и вышел на улицу.

Пошел дождь. Я укрылся под навесом автобусной остановки. Мне было тоскливо, домой я возвращаться не хотел. Я не боялся шара, но мне было не по себе оттого, что я не понимал его. Рядом со мной присел человек. Я повернулся - и оторопел.

Это был Цатуров - то же лицо, но розовое, живое.

- Сигаретой не угостите? - спросил он.

Я пожал плечами - давно уже не курю.

- Хорошо, - сказал он. - Видели этот спектакль? Ну, молодцы, а?
- Кто молодцы? - спросил я. - Что это все значит?
- Хотел бы я знать, - ответил Цатуров. - Но хорошо стараются - и Варенька, и Антонина Григорьевна! Знали бы они, что это Борька Рябов у них там мертвый валяется!
- Какой еще Борька Рябов?
- Борька Рябов - мой сосед, - пояснил Цатуров. - Я его вместо себя оставил, ну, чтоб самому не помереть. Борька все равно алкаш, с его-то циррозом два месяца всего осталось. Вот он и помер, понимаете?
- Нет, - сказал я. - Ничего не понимаю. Объясните.
- Я бы рад, да не знаю как. Верите, голова кружится от радости! Жив остался, жив! Нет, для них-то я умер, но для остальных, для целого мира - жив! Тут в чем дело: теперь им понадобится какое-то время, чтобы разобраться.
- В чем?
- В том, кто есть кто, - сказал Цатуров. - Видите, Борька Рябов - это, в принципе, тот же я, только неудавшийся. Сбой в процессе обновления, все такое…
- Очень хорошо, - перебил я. - В любом случае, рад за вас. Но объясните, пожалуйста, как вы узнали о черном шаре?
- Что? - переспросил он. - Шар? Так вы Кисловский, да? Очень приятно. Ардлак Цатуров, - протянул он мне руку, - корреспондент «Проводника». Ардлак - это после обновления, а раньше был Григорий. Знаете что, Кисловский? Давайте не будем говорить на остановке. У вас есть деньги? Пойдемте в пивную, она тут поблизости. Там и поговорим.

Мы пошли в пивную. В этот час там никого не было, и мы сели за столик в углу.

- Шар, Кисловский, это, в сущности, ерунда, - начал Цатуров. - Он повисит и исчезнет, такое уж у него занятие. Куда хуже другое - оказалась запущена весьма неприятная цепь событий, очень неприятная, да.
- Стоп, - прервал я его. - Сперва скажите, как вы узнали о шаре.
- Как узнал? - сказал Цатуров. - Да очень просто. Мне позвонил профессор Каркасов - это мой бывший преподаватель из Института. Он сообщил мне о том, что в вашей квартире появился шар и предупредил, чтобы я в тот день не ночевал у себя дома. Кстати, - спохватился он, - надеюсь, вы ничего в этот шар не засовывали?
- Боюсь, что засовывал, - сказал я. Почему-то Цатурову я ничуть не боялся сказать о совершенном мной убийстве. - Вчера вечером мы повздорили с женой - в последнее время мы были не в ладах - и я не рассчитал сил…
- Понимаю, - сказал он неожиданно спокойно. - Я не осуждаю вас за ваш поступок - я и сам подставил вместо себя другого человека. Ваша жена - вы поместили ее внутрь шара, так ведь?
- Да, - сказал я.
- Что ж, если верить Каркасову, надо ждать всего, чего угодно. Видите ли, вы нарушили определенное правило. Я не могу сформулировать его точно, но в шар ничего засовывать нельзя. Это недопустимое действие. Рано или поздно вам это аукнется. Или не только вам - здесь ничего нельзя знать наверняка. Вы совершили вторжение, понимаете?
- Какое еще вторжение? - спросил я. - Вторжение куда?
- Неизвестно, - пожал плечами Цатуров. - Никто ведь не знает, что такое этот шар. Каркасов тоже не знал, хотя у него имелись некоторые предположения. Во всяком случае, он рассчитал время и место появления шара, а это уже кое-что. Плюс: вас не насторожила собственная реакция на шар? А реакция других людей? Не насторожила, нет?
- Нет, - сказал я и в тот же миг понял: а ведь это действительно странно. Почему и я, и Маша, и Савельич, и шеф, и редактор, да и весь город , похоже, воспринимают шар, как нечто само собой разумеющееся? Конечно, его собираются изучать, и даже статья в газете появилась с заголовком «СЕНСАЦИЯ!», но подлинной-то сенсации нет. Всем как-то все равно - есть шар, нет его. А ведь черный шар, висящий в воздухе - это не шутка, сказал я себе и похолодел: выходит, целую ночь я провел наедине с тем, чему в человеческом языке и названия нет?

Нет, решил я, теперь в свою квартиру я точно не вернусь. Буду ночевать в отеле, пока не кончатся деньги, потом пойду к знакомым. Пусть эти ученые исследуют шар, если хотят.

- Кстати, - спросил я. - Вы сказали Каркасов, да? У меня есть его заметка, материал, который не хотел опубликовывать ваш редактор…
- Что? - удивился Цатуров. - Можно посмотреть?
- Пожалуйста, - я протянул ему бумаги.

Цатуров схватил их и стал читать.

- Да, - сказал он. - Все, как я и думал. Это разоблачение. Допекли старика.
- Кто? - спросил я.
- Да коллеги из Института. Институт - слышали, наверное? Я его заканчивал. Паршивое местечко в плане людей - сплошь карьеристы и стукачи. Каркасова они травили дай Боже, вот он и рассердился. А кто бы на его месте иначе поступил? Хотя неосторожно, да, это факт. Ну, теперь за него возьмутся.
- В смысле - возьмутся? - спросил я. - Неужели его убьют?
- Нет, - сказал Цатуров. - Зачем такие ужасы? Просто засунут в черный шар - по договоренности понимаете. Ну, и будет он снова, как раньше.
- Ничего не понимаю, - сказал я. - Я уже совсем запутался. Вы можете мне ясно объяснить, что происходит?
- Нет, - сказал Цатуров. - Я, видите ли, сам ничего не понимаю. Можно я оставлю у себя заметку? - попросил он.
-Лучше верните, - сказал я. - Мне бы хотелось ее прочитать. В конце концов, ее дали мне, а не вам.
- Кому ее дали - это не имеет никакого значения! - неожиданно резко сказал Цатуров. - Заметка останется у меня. Мне она нужнее.
- Я бы попросил вас отдать ее мне, - сказал я, вставая.

Взглянув мне в глаза, Цатуров съежился. Что он там увидел?

- А вы пойдете дальше других, - сказал он. - Другие и жену не убивали, и в редакцию не ходили. Сидели и ждали, пока вырастет.
- Какие другие? - спросил я, тяжело дыша. - Что вырастет?
Цатуров обмяк.
- Опять все провалил, - сказал он. - Что за невезение такое… Ладно, держите, - он протянул мне заметку. - Все равно у меня дома таких уже штук пятьдесят валяется. Ну, что вы стоите - берите, вы же хотели? Читайте, вам никто не запрещает. Только там ничего интересного нет - обычный донос. Воруют, мол, спирт казенный пьют. Чушь! Вот что, Кисловский, - сказал он вдруг. - Хотите знать, что к чему - езжайте в Институт. - Там все ответы.

Я вышел на улицу. Институт был на другом конце города, мне пришлось взять такси. Снаружи институт выглядел совсем обычно: панельное серое здание. Я вошел внутрь, предъявил паспорт и получил разовый пропуск.

- Только не задерживайтесь, - предупредил меня охранник. - В восемь закрываемся, а сейчас уже полвосьмого.

У меня было всего полчаса, и я почувствовал, что схожу с ума. Кого я должен искать в этом здании? Зачем? Не лучше ли уйти?

- Кисловский, это вы? - окликнули меня сзади. Это был высокий тощий мужчина - лысый, с седой бородкой. - Так и знал, что вы придете. Пойдемте, мы вам сейчас все объясним. Следуйте за мной.

Что мне оставалось делать? Я пошел. Мы углубились в коридоры университета, пришли к лифту, спустились на три этажа вниз, вновь миновали череду коридоров и, наконец, остановились перед большой белой дверью.

- Это здесь, - сказал мой провожатый. - Вы первый, вам положено по возрасту.

Что ж, подумал я, положено так положено. Я вошел внутрь и застыл на месте. В центре ярко освещенной комнаты висел черный шар. Он был огромный - в десять раз больше того, в который я упрятал свою жену.

- Это ваш и есть, - сказал провожатый. - Пойдемте, я научу вас пользоваться аппаратурой.

Он выкатил из угла странного вида установку и принялся мне ее показывать.

- Смотрите, - говорил он. - Это фокусирует луч, а это позволяет управлять его движением.
- И что я должен сделать?
- Вы должны ни много, ни мало разрезать шар.
- Разрезать?
- Именно.
- Но…
- Нет, - мягко сказал мой провожатый. - Ваша супруга не пострадает. Напротив, вы увидите - о, совсем напротив…

Я подчинился. Я встал у аппарата и направил его на шар. Вспышка, и он лопнул, как перезрелый плод. Черная жидкость хлынула из него, а еще… Нет, я не мог в это поверить. Еще там была моя жена, и она была жива!

- Я оставлю вас наедине, - сказал мой провожатый. - Приятного общения.

Она стояла напротив меня - Маша, которую я убил. Абсолютно голая, с потеками черной жижи на теле - стояла и ничего не говорила. Молчал и я, чувствуя, что вот-вот сойду с ума. Все события этого дня сошлись в одно, и я понял все.

Вдруг Маша закашлялась. Изо рта у нее потекла черная струйка. Та самая жижа - она еще оставалась в ней. Взгляд Маши выразил муку, она протянула ко мне руки, и тут случилось страшное - потеряв равновесие, она упала и буквально рассыпалась на куски. Кожа ее во многих местах лопнула, хлынула жижа, и меня начало рвать.

...

Из-за толстого стекла на блюющего Кисловского смотрели двое - оба старики.

- В этот раз определенно неудача, - сказал Первый. - Цатуров опять все провалил. Если он не может должным образом подготовить реципиента, может быть, не обновлять его больше, а, Федор Геннадьевич?
- А вы бы лучше программировали матрицу, - сказал Второй. - Тогда бы он и вел себя поприличнее.
- Поприличнее! - фыркнул Первый. - А вы дайте мне материал поприличнее, тогда и сделаю. Цатурова же убрать из ДАНКЛИГа надо, он давно уже все только портит! А что в данном случае? Почему при обновлении случился коллапс?
- Неизвестно. Показатели вроде бы в норме…
- Коэффициенты сравнивали?
- Да. И Ревского, и Палинского. Все строго пропорционально. Черт его знает…
- Ладно, - Первый хлопнул коллегу по плечу. - Пойдемте лучше чай пить. Зиночка мне чай цейлонский привезла - аромат дивный!

Он повернул ручку двери, и перед Вторым распахнулась сплошная чернота.

- Прошу, - сказал Первый. - Порядок требует, чтобы младшие шли первыми.
- Но, Павел Георгиевич, - запротестовал Второй, - всего полгода разницы!
- Идите, идите, - покачал головой Первый. - Так надо.

И когда Второй с чавкающим звуком исчез в черноте, он повторил:

- Так надо.


ЛОРКЕНГАР

Все началось с того, что я спустился вниз за газетой. Я выписываю «Проводник» - это хорошая пресса, пусть временами и официозная. С особенным интересом я читаю фельетоны Цатурова - ей-богу, у него отменный стиль!

Я уже настроился на чтение, так что представьте мое удивление, когда я обнаружил, что газеты в ящике нет. Вместо нее там оказался прямоугольный предмет, завернутый в коричневую вощеную бумагу.

Я, было, решил, что это ошибка почтальона, однако адрес на посылке был указан мой: ул. Гранитчикова, дом 12, квартира 67. Более того, моим было и имя в графе «Получатель»: Вячеслав Игоревич Грушинский. Отправителем же значился некий Юнус.

- Черт знает что! - сказал я. - Юнус какой-то - знать не знаю никакого Юнуса!

Однако любопытство заставило меня все же развернуть бумагу. Внутри оказалась книга. На серой матовой обложке черными буквами было написано: ЛОРКЕНГАР.

- Ну, приехали, - произнес я озадаченно.

Оглавление оказалось столь же непонятным: первая глава называлась ДАНКЛИГ, вторая - МОРВИЗ, третья - ЗОНКЛИГ, а четвертая - МОНЕРОК. Последняя глава в книге именовалась ВВЕДЕНИЕ В ФОТУРО. Чушь какая-то, подумал я, после чего захлопнул книгу, поднялся в свою квартиру и поставил чайник. Кухню заливало солнце, воздух был прохладный и свежий.

Внезапно зазвонил телефон. Я взял трубку. Сперва были слышны только щелчки, затем незнакомый голос прохрипел:

- Эй, ГРЕЗ, ты меня слышишь?
- Да, - ответил я. - А с кем я говорю?

На другом конце линии закашлялись. Это был жуткий кашель - словно у туберкулезного больного.

- Вот до чего вы меня довели, - сказал незнакомец, откашлявшись. - Орешь на вас, орешь - так и голос сорвать недолго. А голос у меня разве казенный? Ты вот что, парень - ты книгу назад положи, слышишь? Не будь ВЕЙСТЛОМ!
- Кем-кем? - переспросил я.
- ВЕЙСТЛОМ! - рявкнул мой собеседник и снова закашлялся.
- Хорошо, - ответил я, дождавшись, когда он прекратит кашлять. - Не буду вейстлом или как там его. А насчет книги - если она ваша, я немедленно отнесу ее обратно.
- Она не моя! - сказал незнакомец. - Ты это, поосторожнее со словами! Она вообще - не чья-то!
- Как это? - удивился я.
- Гарвиг, ты только послушай! - заговорил он с кем-то еще. - Он ведь вопросы задает, а должен уже бежать выполнять! Да, ГРЕЗ я использовал, ты сам слышал! И ВЕЙСТЛ тоже… Ну, что ты думаешь? Хочешь сам? Ладно, дай только я в последний раз попробую… Слушай, - обратился он ко мне, - Твое дело сейчас - не вопросы задавать, а делать, что сказано, понял? Так что руки в ноги и клади книгу на место!

Признаться, меня задел его тон - не люблю, когда мне приказывают, тем более так грубо. Кроме того, любопытство завладевало мной все сильнее. Мне хотелось понять, что происходит, что это за книга, и почему человек на другом конце трубки так хочет получить ее назад. Странно было только одно: я почему-то не чувствовал никакого страха. Все происходящее казалось мне естественным, само собой разумеющимся.

- Ну! - поторопил меня собеседник. - Ты меня слышишь?
- А если я не хочу? - сказал я.
- Чего не хочешь?
- Возвращать книгу.

Молчание. Наконец, незнакомец переварил мой ответ. Он вздохнул и буркнул:

- Ну и черт с тобой. Жди звонка от Гарвига.

И повесил трубку.

Вот же идиот, подумал я и вернулся на кухню. Чайник уже вскипел, я достал из холодильника масло и нарезал хлеб. Я уже размешал сахар, когда телефон зазвонил снова.

- Здравствуйте, - на этот раз голос моего собеседника был чистый и благозвучный. - Грушинский Вячеслав, я не ошибся?
- Нет, - ответил я. - Вы - Гарвиг, по поводу книги?
- Да-да, - сказал Гарвиг. - Именно так. Но давайте пока забудем о книге и займемся непосредственно вами.
- Мной?
- Да, вами. Сейчас я одно за другим произнесу три слова. Ваша задача - слушать их внимательно, договорились?
- Ну, ладно, - сказал я неуверенно.
- Тогда начинаю. РАГО, - произнес Гарвиг, и я ощутил в висках легкую боль. - Чувствуете? Да, думаю, что да. Хорошо… НАГО! Повторить?
- Нет, - сказал я. Боль в голове улеглась, и на смену ей явилась непонятная легкость. Я чувствовал себя пакетом, из которого вытряхнули все содержимое.
- Отлично, - сказал Гарвиг. - А теперь завершающий штрих - САТО!

Последнее слово отдалось в моей голове колокольным звоном, однако больше ничего не произошло.

- Ну? - сказал Гарвиг, выждав минуту.
- Что - ну? - ответил я.
- Где ваш код обновления?
- Какой еще код?
- Ваш код обновления, - терпеливо повторил Гарвиг. - Три слова, которые я произнес, должны были запустить определенную последовательность.
- Ничего не понимаю, - признался я.

Гарвиг вздохнул.

- Невероятно, но факт, - сказал он. - Вы настроены, но не обновлены. Это значит, что вы воспринимаете все, как нечто, само собой разумеющееся, но при этом не являетесь частью сложившегося порядка. В некотором роде, Слава, - Гарвиг впервые назвал меня по имени, - вы - феномен.

Я фыркнул. Ну, конечно, феномен - это я-то!

- А если бы я был обновлен - или как там это называется? - спросил я. Что-то подсказывало мне, что лучше до поры до времени принять правила игры - так я сумею узнать больше.
- Тогда бы вы подчинились команде Брогсена, - ответил Гарвиг. - Он же назвал вас ГРЕЗом, а это запускает последовательность №12. Грязный прием, признаю, но что было делать? Вы могли попытаться открыть книгу…
- Что за последовательность №12? - продолжал я.
- Случайный набор действий. Вы бы съели бутерброд или выпрыгнули в окно - тут ничего не скажешь наверняка. Последовательностью №12 Брогсен хотел рассинхронизировать вашу настройку, вернуть вас в предшествующее состояние, чтобы с вами было легче справиться. Человек, вернувшийся в свое обычное состояние - гмм… - ну, скажем, оказывается изрядно дезориентирован. То, что для вас сейчас нормально, его бы повергло в шок. В таком состоянии достаточно звонка, чтобы вызвать сердечный приступ. Но не волнуйтесь, не волнуйтесь - мы давно уже не используем подобные методы. Брогсен, безусловно, получит взыскание, возможно, его даже лишат премии… Но - к делу.
- Слушаю, - сказал я.
- Сейчас у вас есть два варианта - либо дождаться нас с Брогсеном (мы будем только вечером), либо воспользоваться шаром. Шар я бы лично не советовал - ощущения не из приятных, а кроме того - возможен коллапс…
- Постойте, - сказал я. - А чего вы, собственно, хотите? Книгу?
- Книгу, - подтвердил Гарвиг. - А теперь еще и вас. Надо же выяснить, как получилось, что вы не обновлены. Повторяю, не волнуйтесь - это дежурная процедура. Так что вы выбираете - будете ждать нас или воспользуетесь шаром?

Я понятия не имел, что это за шар, и потому сказал:

- Приезжайте лучше вы.
- Ждите, - сказал Гарвиг и положил трубку.

Все это было очень странно. Ознакомлюсь-ка с книгой, сказал я себе, пока ее у меня не отобрали.

Книга лежала там, где я ее оставил - на телефонном столике. Я открыл оглавление: все на своем месте - таинственные ДАНКЛИГ, МОРВИЗ, ЗОНКЛИГ, МОНЕРОК и ВВЕДЕНИЕ В ФОТУРО. Я перевернул первую страницу. Лист был пуст, только внизу мелким почерком было написано: «Начинать лучше с ДАНКЛИГа - проверено опытом. Не заглядывай раньше времени в ЗОНКЛИГ, если, конечно, его видишь - есть риск, что нарушишь последовательность. Удачи!».

Ну, что ж - ДАНКЛИГ так ДАНКЛИГ, подумал я и открыл первый раздел. «Базовые операции» - так было написано в начале страницы, а под этой надписью шли ряды сложных геометрических фигур. Я листал ДАНКЛИГ до тех пор, пока не наткнулся на предупреждающую надпись: «СТОЙ! СНАЧАЛА СХЕМА №15! ПЕРЕРИСУЙ ЕЕ, НО СТАРАЙСЯ, ЧТОБЫ ЛИНИИ ПОЛУЧИЛИСЬ РОВНЫМИ!». Я подчинился. Фигура №15 походила на икосаэдр, в центр которого вписали трапецию. Тем не менее, в ней было что-то не так, но я не мог сказать что именно.

Я взял блокнот и приступил к делу. Это оказалось проще, чем я думал - то таинственное нечто, что настораживало в фигуре, совершенно не мешало ее срисовать. Когда я закончил работу, в коридоре явственно послышался скрип. Осторожно приоткрыв дверь, я увидел, что возле входной двери, черная, как смоль, стоит лошадка-качалка, один в один та, что была у меня в детстве. Да это и была она: приглядевшись, я увидел, что хвост ее изрядно потрепан - работа соседского пса, который грыз все подряд. С тех пор прошло почти тридцать лет. Давно уже нет на свете пса, да и лошадка канула в небытие вместе со всеми детскими игрушками, а я по-прежнему ее помнил. Что же я, выходит, попал в прошлое?

В который уже раз за сегодняшний день я не удивился. Это казалось мне естественным - если человек мечтает о прошлом, он обязательно найдет туда дорожку. Вот и я ее нашел - при помощи этой странной книги.

Я пошел на кухню - обычно из окна ее открывался вид на соседнюю высотку. Так и есть - сейчас там была стройка. Тридцать лет назад высотке только предстояло быть построенной.

Я снова открыл книгу. Сразу после предупреждения о схеме №15 появилась еще одна запись:

«ПОИГРАЛСЯ? МОЛОДЕЦ, ТЕПЕРЬ НАЧИНАЙ МОРВИЗ. ПОМНИ: ОН НИЧЕГО НЕ ПРЕДЛАГАЕТ, ЭТО ПРОСТО ПИЩА ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЙ».

МОРВИЗ оказался коротким - всего несколько страничек, да и на тех текста немного. В основном, это были туманные изречения вроде:

Из всех загадок Мироздания ни одна не пугает меня так, как острый угол в треугольнике.
Проф. А. Тарлышев

Или даже:

Мы думаем, что манипулируем системой, однако на самом деле мы лишь щекочем ее в самых нежных местах. Содрогания, которые мы принимаем за перемены, есть всего-навсего приступы хохота.
Цейтлин

Завершали МОРВИЗ слова: «ДАНКЛИГ создает путь, ЗОНКЛИГ ведет по нему».

После этого я ожидал еще одного предупреждения от моего неведомого союзника, но ничего такого не было. Начинался ЗОНКЛИГ, и если верить краткой аннотации, раздел этот учил «сокращать и приближать». На первой же его странице была нарисована геометрическая фигура, более сложная, чем те, что были в ДАНКЛИГе. Подпись гласила: «Остальные 475 - вариации. Выбирай любую». Делать было нечего, и я начал листать ЗОНКЛИГ. Остановившись на фигуре №281, я принялся ее срисовывать. Едва я закончил, раздался звонок в дверь. Стараясь не издавать шума, я осторожно прильнул к глазку и увидел на лестничной клетке двух мальчишек лет десяти. Один был толстый, белобрысый - он сосал леденец. Другой был костлявый и такой рыжий, что слепило в глазах. Ожидая, пока я открою, они пререкались - при этом дохляк шепелявил, а толстяк сипел.

- Ну, ты и идиот, Брогсен, - говорил рыжий. - Мало ли что он не обновлен! Кто вообще сказал, что обновленный не может? Рябушинский из группы Исследования? Плюнь ему в харю! Даже необновленный может, если видит, понял?
- Да понял, понял, - отвечал толстяк. - Не ори. Подумаешь, увязли в ДАНКЛИГе, скинули тридцатку! Вернемся в институт, нас там обратно подконфигурируют. Каркасов вон вообще из ДАНКЛИГа не вылезает - и ничего ему не делается!
- Но Каркасов и ВВЕДЕНИЕ видит, идиот! - не унимался рыжий. - Да и шаров от него остается просто уйма, и ведь ни один не рассасывается! Сравнил Божий дар с яичницей! Меня больше интересует, почему мы здесь, хотя еще день? Мы же рассчитывали прибыть вечером!
- Это ЗОНКЛИГ может, - угрюмо ответил толстяк.
- ЗОНКЛИГ? - возмутился рыжий. - То ты не веришь, что он читает ДАНКЛИГ, то ты говоришь, что он и ЗОНКЛИГ разобрал? Брогсен, ты уж определись! Хотя да, - остыл он. - Судя по всему, ты прав. И если ЗОНКЛИГ работает…
- Значит, все идет своим чередом, - подытожил толстяк. - Слушай, Гарвиг, позвони еще раз, я просто до кнопки не дотягиваюсь.
- Ладно, - сказал Гарвиг и нажал на кнопку. Я открыл дверь.
- Ну, что я тебе говорил? - повернулся толстяк к коллеге. - ЗОНКЛИГ, как он есть! А ведь он нас еще и подслушивал? Подслушивал, а? - спросил он меня. - Отвечай!
- Это правда? - спросил меня Гарвиг.
- Да, - ответил я.
- Значит, ЗОНКЛИГ, - сказал Гарвиг задумчиво. - Брогсен, проверь квартиру - где-то он должен быть.
- Кто это - он?
- Шар, - ответил Брогсен и, пройдя мимо меня, отправился на кухню.

Некоторое время он гремел посудой, включал и выключал воду, открывал крышку чайника, пока, наконец, не воскликнул:

- Есть!
- Где? - спросил Гарвиг.
- Под раковиной!
- Размер стандартный?
- Чуть больше! Два и семь на троечку! Итого четыре по шкале Цейтлина!
- Ну, Слава, - сказал Гарвиг, - считайте, что вам повезло. Книга у вас? Пойдемте к вам в комнату, не будем мешать Брогсену.

Мы прошли в комнату. Я сел на диван, а Гарвиг устроился на высоком табурете и сразу принялся болтать ногами, как заправский мальчишка.

- Как затянет в чей-нибудь ДАНКЛИГ, так прямо удержаться не могу, - сказал он, заметив, что я наблюдаю за ним. - Когда я понял, что все это - ваших рук дело, я очень удивился. Технически, необновленный человек не может использовать ЛОРКЕНГАР. Он даже не может его заполучить. Таков механизм действия ЛОРКЕНГАРа, встроенная в него система защиты. Собственно говоря, книгой его можно назвать лишь очень условно. На деле это устройство связи, организованное по принципу ввода-вывода. Что-то вроде клавиатуры, если хотите. Есть базовый набор схем, но владелец ЛОРКЕНГАРа может его дополнить - в том числе и своей собственной схемой.
- Насчет последнего - не понял, - признался я.
- Ай, да что тут непонятного! - махнул рукой Гарвиг. - Сколько фигур в ДАНКЛИГе?
- Не помню, - сказал я. - В ЗОНКЛИГе их, кажется…
- Оставьте в покое ЗОНКЛИГ, мы до него еще не дошли! Где ЛОРКЕНГАР? Дайте мне его на минуту!

Я сходил за книгой. Принимая ее из моих рук, Гарвиг задержался на них взглядом:

- Надо же! - хмыкнул он. - Никаких признаков коллапса. Вы везунчик, Слава, большой везунчик! Но смотрите, - он открыл ЛОРКЕНГАР на ДАНКЛИГе. - Видите? Стандартный комплект включает в себя сто семьдесят восемь схем, в вашем же случае их – сто восемьдесят девять.
- И что это значит?
- А то, что любой человек, способный видеть ДАНКЛИГ, теперь сумеет обратиться к вам - везде и всюду, даже если вы умрете. Я, - Гарвиг показал на себя. - Брогсен. И другие. Вы, Слава, можно сказать, обрели бессмертие - или его довольно точную копию. Во всяком случае, воссоздать вас из шара теперь будет нетрудно. Вы включились в цикл. Кстати, - спросил он вдруг, - а какую схему вы использовали изначально?
- №15, - сказал я. - Ту, которую мне посоветовала книга.
- Ну да, - сказал он. - Так я и думал. Это схема Каркасова, нашего почтенного специалиста. У него очень тяжелый характер, и его частенько приходится обновлять, чтобы он не портил работу. Недавно это пришлось сделать снова, и Совет решил пока не возвращать его. Вот зачем он послал вам эту книгу - воспользовавшись его схемой, вы не только перенеслись в ДАНКЛИГ, но и воскресили его таким, какой он был. Ну, теперь жди проблем!

Я промолчал. Гарвиг повертел ЛОРКЕНГАР в руках и неожиданно спросил:

- Сколько глав вам открыты, Слава?
- Пять, - ответил я неуверенно. Подумалось почему-то, что я должен был назвать меньшую цифру.
- Первые пять? - глаза Гарвига расширились. - Брогсен! - позвал он. - Брогсен, иди сюда! Он видит первые пять разделов!

Из кухни вернулся Брогсен - руки его были перемазаны чем-то черным.

- Быть такого не может! - заявил он с порога.
- Какие разделы вы видите? - спросил меня Гарвиг.
- ДАНКЛИГ, МОРВИЗ… - начал я перечислять.
- С ними все понятно! - крикнул Гарвиг. - Что идет после ЗОНКЛИГа?
- МОНЕРОК, - сказал я.
- А дальше?
- ВВЕДЕНИЕ В ФОТУРО…
- И?! - крикнули в голос оба мальчишки.
- Все, - сказал я.
- Не может быть, - выдохнул Брогсен.
- Чего не может быть?
- Послушайте, Слава, - сказал Гарвиг. - Пройдя обновление, каждый человек получает возможность взаимодействовать с ЛОРКЕНГАРом. Это вы уже поняли?
- Да.
- Но взаимодействие ограничено определенным уровнем. Это зависит от природных данных, ну и кое-что дает выучка. Я могу видеть ЗОНКЛИГ и пару раз, на мгновение, мне удалось заглянуть в МОНЕРОК. Брогсен видит только ДАНКЛИГ - его начали учить слишком поздно, да он и туповат от природы.
- Эй! - сказал Брогсен, но Гарвиг не стал его слушать:
- Профессор Каркасов, - продолжил он, - после долгих лет практики освоил в совершенстве ВВЕДЕНИЕ. А вы можете видеть его уже сейчас - понимаете, что это значит?
- Нет, - сказал я. Я действительно не понимал.
- Это значит, - сказал Гарвиг торжественно, - что вы можете достичь ФОТУРО. Слышишь меня, Брогсен, мы должны помочь ему это сделать!
- Я помню, - ответил Брогсен. - Инструкция №17. Ты сам-то готов? Какую глотаем?
- Что вы собираетесь делать? - спросил я.
- Мы помогаем вам, - сказал Гарвиг и повернулся к Брогсену. - Желтую, я думаю, она вернее.

Он порылся у себя в карманах и достал плоскую коробочку. Внутри нее оказались две пилюли лимонно-желтого цвета.

- Слушайте, - сказал я, - я не хочу ничего такого! Можете просто забрать книгу и…
- Не мешай! - оборвал меня Брогсен. - Гарвиг, какой у тебя номер в ДАНКЛИГе?
- Сто одиннадцатый, - ответил тот. - А у тебя?
- Сто пятьдесят второй.
- Послушай, - обратился Брогсен ко мне. - Мы сейчас сделаем кое-что, но ты не бойся. Это все не имеет значения. Важно, чтобы ты сумел прочитать ФОТУРО. Если все получится, ты сможешь нас навестить. Просто открой ЛОРКЕНГАР на ДАНКЛИГе и используй схемы, которые мы тебе назвали. Мы будем ждать тебя.
- До встречи, - сказал Гарвиг - и проглотил таблетку. Брогсен последовал его примеру. Это случилось быстро, и вот двое мальчишек лежали мертвыми в моей комнате.

Я не успел им помешать. Но хотел ли я им помешать - вот в чем был вопрос. По-видимому, они знали, что делали. Думаю, они хотели дать мне понять, что совершают нечто важное, нечто, чем я не имею права не воспользоваться. Они хотели подтолкнуть меня к последнему шагу.

Я взял книгу. Все разделы были на месте, но добавился еще один, шестой - ФОТУРО. От этого слова у меня мурашки пошли по коже. А над оглавлением дрожащим почерком было написано: «ВСЕ-ТАКИ ТЫ ПРИШЕЛ. СМЕЛО ПРОЛИСТЫВАЙ ОСТАЛЬНОЕ - ПУТЬ ОТКРЫТ».

Я послушался. Дрожащими руками я пролистал ДАНКЛИГ и МОРВИЗ, миновал ЗОНКЛИГ, МОНЕРОК и ВВЕДЕНИЕ, и остановился перед таинственным и манящим словом - ФОТУРО.

Мгновение - и я перевернул страницу.

...

Высоко над городом появился большой черный шар.


ФОТУРО

…а на деле все очень просто: есть ряд явлений - черные шары, различные функции ЛОРКЕНГАРа, обновление и т. д. - изучение которых дает основания полагать, что все вместе они образуют некое целое. Вместе с тем, когда мы пытаемся воспроизвести эти явления в необходимом порядке, мы всякий раз сталкиваемся с отсутствием качественно нового результата. Отдельные части целого работают, как надо, но то, к чему они обращаются - не действует.

Представьте, что вы собираете мозаику: вроде бы у вас уже сложилась цельная картина, но когда вы кладете завершающий фрагмент, оказывается, что все это время вы собирали бессмыслицу. Вместо предмета или человеческого лица - хаос линий, мешанина цветов. Вы не понимаете, почему так получилось, знаете только, что вплоть до самого конца все шло, как по маслу, все имело смысл и укладывалось в определенную схему. Так вот, каждая деталь этой мозаики безупречна и предоставляет в наше распоряжение богатейшие возможности - проблема именно в том, что мы должны собирать мозаику, а не играться с отдельными деталями. Сказав «А», мы должны говорить и «Б», а «Б» сказать невозможно.

Вот, к примеру, черный шар может следующее:
1. Перемещать объекты на короткие расстояния
2. Восстанавливать органические повреждения
3. Воскрешать мертвых при помощи схем из ДАНКЛИГа (иногда возможен коллапс, но это большая редкость)
4. «Обновлять» человека, синхронизируя его с ЛОРКЕНГАРом
5. Дублировать человека или предмет

Потрясающие возможности, не правда ли? Мы могли бы ими удовлетвориться, когда бы не ЛОРКЕНГАР, который является следующим этапом процесса. ЛОРКЕНГАР необходимо (!) использовать, и это приводит к краху.

Тем не менее, начинается использование ЛОРКЕНГАРа тоже вполне логично. ДАНКЛИГ сам по себе способен вернуть человека во времени, переместить его в конкретный, очень важный для него момент.

ЗОНКЛИГ позволяет человеку ускорить течение своей судьбы - при этом обязательно, чтобы человек уже пользовался ДАНКЛИГом, и его диаграмма получила номер. На первый взгляд все это имеет смысл - используя ДАНКЛИГ и ЗОНКЛИГ, человек приближается к своему подлинному предназначению, каким бы оно ни было. Вместе с тем, очевидно, что что-то не работает - когда человек использует ФОТУРО, он исчезает, и появляется новый черный шар.

Какое-то время мы считали, что так и должно быть, что это и есть подлинный результат действия ФОТУРО, однако со временем выяснилось, что черный шар - это всего лишь орудие, с помощью которого можно научиться использовать ЛОРКЕНГАР. Выходит, что целью процесса является сам процесс? Замкнутый цикл?

Нет, этого не может быть: в ходе взаимодействия отдельных частей процесс демонстрирует непрерывную тенденцию к усложнению, и нет оснований полагать, что конечная стадия есть наиболее простая. На данном этапе исследований мы считаем, что взаимодействие с ФОТУРО теоретически должно вести на новый этап - при условии, что некий респондент, к которому мы обращаемся посредством ФОТУРО (ведь, в сущности, все части ЛОРКЕНГАРа - суть особым образом сфабрикованные депеши), ответит нам. Поскольку же респондент не отвечает, процесс вынужден начинаться заново. Так образуется цикл, и у нас нет предположений, как можно его прервать. Возможно, что прервать его нельзя - тогда мы обречены на бесконечное повторение. Если ФОТУРО - действительно способ раскрыть человеческое предназначение (на это указывают ДАНКЛИГ и ЗОНКЛИГ), то наш мир - ловушка, из которой нет выхода. Барабан в шарманке крутится, но мелодию заело, и шарманщик молчит.

При желании из этого можно состряпать недурную метафизику. Мол, черные шары, ДАНКЛИГ, дающий власть над временем, ЗОНКЛИГ, управляющий судьбой - это части Божьего всемогущества, изучая которые мы можем надеяться познать Творца. Обновление же, которое мы проходим, чтобы использовать ЛОРКЕНГАР, это таинство крещения - недаром после него мы берем себе новые имена - и так далее. До полноценной религии тут совсем недалеко.

Но непостижимый последний этап - ФОТУРО - кладет предел нашей фантазии. Чтобы мы ни творили при помощи доставшихся нам фрагментов мозаики, какие бы чудеса не были нам доступны, единственное, что мы знаем наверняка - это то, что ответа не будет.

Юнус Каркасов,
Докладная записка д-ру Цейтлину,
ДАНКЛИГ, ночь с 13 августа на 13 августа 20.. г.


КВОНЛЕД

Когда стало ясно, что ФОТУРО не действует, и цикл завершить невозможно, мы странным образом успокоились – все, кроме Квонледа. Из чистого упрямства он настаивал на продолжении эксперимента – не получилось, мол, в этот раз, так получится в следующий. Когда же ему растолковали, что дело не в количестве опытов, а в самих законах мироздания, что не допускают осуществления ФОТУРО, он грохнул кулаком по столу и сказал:

- Требую пересмотра законов мироздания!
- Это не человек, это таран какой-то, - пробормотал Каркасов. – За таким надо глядеть в оба, ведь не выдержит.

И он был прав, ибо Квонлед, не умея приспособиться к обстоятельствам, в конце концов, восстал против бессмысленности мира и объявил во всеуслышание, что у себя в лаборатории собирает - ни много, ни мало – Машину Цели!

Что, всполошились мы, да не может этого быть! Может, улыбался Квонлед и охотно делился со всеми желающими своим замыслом:

- Я просто перевернул проблему с ног на голову, - говорил он. – Согласно нашей теории ФОТУРО не действует потому, что нечто, к чему оно обращается, не отвечает. Впору отчаяться, однако я спросил себя: а должно ли существовать это самое нечто? Не обращен ли вопрос ФОТУРО к нам самим? Что, если именно мы, а не кто-то там, неизвестно где, должны на него ответить?

Если это так, тогда над нами не довлеет рок, и нет в мире такого потолка, которого, поднимаясь все выше, мы рано или поздно должны достичь. Мы не прокляты, нет – дело в том, что раньше мы полагались на случай там, где взять ситуацию под контроль следовало с самого начала. Для этого я и решил создать Машину Цели. Понимаете? Нет? Хорошо, объясняю популярно: депеши ФОТУРО требуют наличия адресата, и моя Машина создаст этот адресат, разрывая тем самым цикл. Как она это сделает? Спросите что полегче! Не знаю, это ее дело. Ждите демонстрации! Все!

Квонледа слушали, Квонледу аплодировали, но мало кто принимал его всерьез. Скорее всего, единственным человеком, относившимся к Квонледу серьезно, был сам Квонлед. И все же, когда он – большой, грузный, с нахмуренным лбом – вновь и вновь обходил свою машину, мы чувствовали невольное уважение. В такие минуты Квонлед напоминал подвижника, из тех, что носили власяницу, проповедовали птицам Слово Божье и годами вытачивали из куска дерева собственный гроб.

Мы не понимали Квонледа, это было очевидно. С ЛОРКЕНГАРом подмышкой, в компании черных шаров мы, отдадим себе должное, устроились в этой жизни недурненько. Целый каравай был нам недоступен, но и крошки со стола – это тоже неплохо, особенно если одна крошка – это бессмертие, другая – вечная молодость, третья – власть над временем, и так далее. В конечном счете, пресловутое «предназначение человека» - истинная задача ФОТУРО - оказалось невостребованным. Мы сожалели о нем, но понарошку, для галочки. Так полагалось, однако про себя мы давно уже решили, что главное – быть счастливыми здесь, сейчас.

Квонлед же был из тех, что упорно взыскуют смысла бытия, даже себе во вред. Что движет такими людьми? Почему ядра их сердец бьют в эту непоколебимую крепость? Никто не знает.

Странно, но никто не помнит, когда именно Квонлед запустил свою машину. День тогда был или ночь? Шел дождь или было ясно? Здесь наша совершенная память неожиданно подводит нас. Не следствие ли это его эксперимента? Увы, Квонледа спросить не получится – после первого запуска Машины он исчез. По словам очевидцев – словно растворился в воздухе. Был – и нету.

Несколько дней мы ожидали обычных последствий - черного шара и обновления. Шар, однако, так и не появился, более того – из ДАНКЛИГа исчезла схема Квонледа, так что вернуть его мы больше не могли. Вновь перед нами во весь рост стала тревожная неизвестность. Удался эксперимент или провалился? Сумел ли Квонлед разорвать замкнутый круг?

Скорее всего, мы уже получили ответ на этот вопрос, просто не желаем его понимать. Ответ этот заключается в новом разделе ЛОРКЕНГАРа, который не так давно появился перед ДАНКЛИГом. Раздел называется КВОНЛЕД и состоит из одной единственной фигуры. На пользование ею ученый совет Института наложил запрет – до выяснения обстоятельств. Вероятно, запрет этот – бессрочный, но нас это волнует мало: и без того ни один обновленный не рискнет пойти по стопам Квонледа. Постиг он предназначение человека или нет – неважно, ведь что мы к нему, что он к нам - одинаково не можем пробиться.

Перед запертыми воротами застываем мы в гнетущем молчании. Квонлед ушел, не оставив нам надежды - возможно, мы должны обрести ее сами.

Этот пост я распространяю, где только могу. Если ты видишь его: умоляю, не прерывайся, не отвлекайся ни на что, дочитай до конца! Пусть кажется глупым, но я ведь не прошу о многом - лишь прочти до конца и подумай обо мне. Сообщение короткое, только факты.

Меня зовут Епифанцев Дмитрий Алексеевич, я родился в 1992 году в роддоме №5 города Твери, хотя сейчас об этом не вспомнит даже моя собственная мать. Месяц тому назад я начал утрачивать связь с реальностью, но речь идет не о шизофрении - я пропадаю из реальности буквально.

Почти ровно месяц назад, направляясь из дома в ТЦ за продуктами, я решил срезать через дворы, где не ходил раньше. Выйдя к магазину, я обратил внимание, что этот путь гораздо быстрее и удобнее. Пройдя еще метров шесть по направлению к ТЦ, я снова поднял глаза - и понял, что нахожусь все еще на асфальтированной дорожке, но на пару сотен метров правее того места, с которого увидел конец своего маршрута впервые. Ничего не изменилось во мне, ничто не случилось со мной - просто в какой-то момент времени вселенная, пока я не следил, как будто неощутимо сместилась вбок. С полминуты я пытался постигнуть этот глюк, потом забил и пошел по своим делам.

Это было начало. Поднимаясь из сто раз исхоженного и до боли знакомого перехода метро, я вышел с его противоположной стороны. Выходя на своей станции метро по пути на работу, я выходил на две станции дальше по линии, хотя только что видел знакомую облицовку стен и слушал диктора, объявлявшего мою остановку. Наконец, зайдя в почтовое отделение и почесав уставшие глаза под очками, отняв руки от лица, я обнаружил себя в совершенно другой почте, в квартале от моей.

Можно было списать на нарколепсию или другое нарушение сознания. Я так и сделал сперва. Но если бы всё было так просто. Нет, я действительно не лунатик - проверил это серией нехитрых экспериментов. Дальше "глючить" начало моё время. Я мог дотошно рассчитать нужное мне время на поездку, вовремя выйти из дома - и оказаться на месте на полтора часа позже намеченного. Совершенно невозможно физически, в первый раз я снова и снова уточнял у гугла московское время - но нет, все верно. Вот только простенькие механические часы на моей руке показывали время на полтора часа раньше "настоящего". Словно натянутые на блоки сложного механизма вселенной тросики в моём случае стали рывками проскальзывать на валах, теряя сцепление.

Именно так я себя и чувствую: теряющим сцепление с реальным миром, выпадающим из мироздания. Проскальзывающей шестеренкой. Развальцованной, люфтящей деталью. И если это случилось со мной, то может случиться и с вами. Никто даже не узнает.

Это повторялось все чаще и чаще, по нескольку раз в день. Время проматывалось только вперед на промежутки от пары минут до пяти часов. Я скурпулёзно подводил ручные часы и сверялся со временем в интернете так часто, что это стало похоже на навязчивое действие. Я почти свыкся с пространственными аномалиями. К примеру, зайдя в туалет, я мог оказаться в кабинке женского туалета за стенкой. Идущий наверх лифт открывался на первом этаже. Путь по коридору к офису из курилки мне как-то пришлось проделать трижды - два раза подряд я оказывался в его начале. Максимальная дальность спонтанных скачков тоже все время растет - как вам нравится идея моргнуть, садясь на кресло дома, и открыть глаза, уже сев на скамейку в парке довольно далеко от дома, да ещё и два часа спустя? А люди вокруг не замечают абсолютно ничего необычного. Я даже решил было (в попытках объяснить происходящее в понятных идеомах хотя бы самому себе), что, может, это моё сознание самопроизвольно переносится из одной квантовой вселенной в другую. Но и эта скай-фай бредятина не выдерживает никакой критики.

А что до людей вокруг - они стали меня сперва просто забывать.

- А ты, эм...
- Дима.
- Ага, привет, Дим. Ты новенький?
- Я работаю тут четвертый год. С тобой.
- Э-э...

Когда ваш знакомый кассир в фастфуде перестаёт вас узнавать и пробивать "как обычно" - это ерунда. Но дальше люди начали переставать меня замечать. Как будто ни я, ни то, что я делаю, к их реальности уже не принадлежит. Для понимания: это когда кассир в фастфуде смотрит сквозь вас и говорит: "Свободная касса". А сзади напирает со своим заказом здоровый мужик, полностью игнорирующий факт вашего присутствия. Попросту не верящий, что тут есть кто-то ещё. Вы собираетесь его оттолкнуть - хоп - вы отталкиваете совершенно постороннего человека, стоящего в очереди на автобусной остановке уже где-то за МКАД. И долго добираетесь домой на такси. Это если повезёт, потому что половина водителей игнорируют ваш заказ в Uber.

Я не знаю, что могу поделать с происходящим, и могу ли что-то вообще. Даже встретив этот текст на форуме, в письме или на имиджборде, большинство людей проскроллят его, абсолютно не заметив. Потому что текст написан мной, человеком, судорожно хватающимся за ускользающие аспекты реальности, которую считал незыблемой. Которую считаете незыблемой вы сами.

Однако, я вроде бы уловил взаимосвязь между собственной "стабильностью" и числом людей, осведомленных о моем существовании, самом его факте. Это прямая корреляция. Чего ради я все еще бьюсь, как рыба об лёд, спросите вы, не проще ли отпустить все, и пусть случится то, что должно? Я задавался этим вопросом. Если этот мир не хочет более носить меня в столь прямом смысле и ясно дает это понять, то, может, найдется и другой мир, который захочет?

Здесь есть нюанс. Совсем недавно, во время очередного скачка пространства, подняв глаза от экрана телефона, я оказался, видимо, в таком вот "другом" мире, если можно это так назвать. Хотите знать, что я там видел? Я не знаю сам. Знаю лишь одно: это был бесконечный ужас. Кошмар, извращение бытия, грязная и невыносимо гнусная пародия на реальность и её законы, на предметы и живых существ. Надругательство. Кощунство. Я пробыл там не долее нескольких секунд, но кричать закончил лишь минут через пять, стоя на коленях посреди улицы, а с прокушенной насквозь губы текла кровь.

И я обращаюсь к вам за помощью. Я не прошу ничего особенного - вы уже потратили на меня время, читая этот очевидный бред сумасшедшего. Потратьте же ещё немного, и вспомните обо мне, об этой истории. Просто вспомните. За завтраком, в автобусе, на работе. Подумайте о попавшем в западню человеке, таком же, как вы. Если вы верите в меня, верите в моё существование - прошу, помогите.

Автор: mikekekeke
Источник: https://hivemind.me/thread/2003#comment_177807

Васька, едва успев прожить на этом свете 6 лет и 24 дня, взобрался на самое высокое дерево во дворе, уселся на толстый сук и, болтая ногами, разглядывал людей, неторопливо прохаживающих по двору, неторопливо сидящих на лавках и неторопливо живущих в принципе. Жаркое полуденное солнце, щебетанье птиц, пустые разговоры за бутылочкой пива. Даже сигареты в руках немногих курящих тлели будто бы через силу.

Шумная компания незнакомых детей выскочила из ближайшего подъезда и с криками понеслась к детской площадке.

— А ну-ка не шумите там, педерасты! — крикнула высунувшаяся в окно на втором этаже баба Валя. Баба Валя не знала значения слова "педерасты", а, посему, вставляла его к месту и не к месту, придавая эмоциональный окрас в зависимости от контекста.

Бездумное увлечение бабы Вали "педерастами" было не единственной странностью. Каждый день Васька наблюдал в дворе новых людей. Двор оставался тем же, дом оставался тем же, квартиры в доме — тоже оставались неизменными. А вот существа, живущие в этих квартирах — наоборот. Мужчины и женщины, взрослые и дети, кошки и собаки каждый день были новыми. И только Васька и баба Валя оставались на своих местах.

Баба Валя тоже была в курсе. Но не могла вспомнить, когда всё это началось. Поначалу, она не подавала виду. А Васька просто не придавал этому значения. А потом в доме произошла утечка газа и страшный взрыв. Много людей погибло. А наутро дом снова стоял, как новый. И люди в доме жили уже новые. И только ребёнок и старуха остались на своих местах. Васька и баба Валя решили держаться вместе.

Они пробовали разговаривать с людьми. Люди их "знали уже давно", но ничего странного не замечали.

Однажды Васька и баба Валя попытались уйти. Уйти хоть куда-нибудь. Но в километре от дома их встретили вооружённые люди, посадили в машину без номеров и привезли обратно.

— Наверное, господь покинул нас, — сказала как-то баба Валя.
— Или наоборот — нашёл, — ответил ей Васька.

Они пробовали чем-нибудь заниматься. Они пробовали ничего не делать или делать ничего. Они пробовали умирать. Они пробовали убивать. Убивать друг друга. Убивать пробовали, убивать людей, кошек и собак. Решительно ничего не менялось. Люди и кошки и собаки каждый день становились новыми, а Васька и баба Валя — нет. И так продолжалось уже очень-очень давно.

А потом приехал человек в белом халате и с охраной и позвал Ваську и бабу Валю. И долго извинялся, и рассказывал, что кто-то из землемеров неправильно поставил метки на карте, и что вот этот самый дом по совершенно трагической случайности попал в зону психотропного эксперимента.

— Мы всё исправим, — говорил человек в халате маленькому мальчику с сияющими глазами, который сидел на диете из человечины.
— Вы тут провели лет 50, наверное, но ничуть не постарели, это даже плюс! — уверял он бабу Валю, которая каждое воскресенье сжигала заживо весь 4й подъезд, потому что там вечно шумели, и писала с натуры четвертованных.
— Мы окажем вам любую помощь и поддержку, — приветливо улыбался человек, — завтра за вами приедет машина.

Но завтра снова приехал человек в белом халате и начал говорить всё то же самое, что и вчера, будто бы видел Ваську и бабу Валю в первый раз.

— Педерасты... — прошептала баба Валя и уселась на землю. А Васька вцепился в охранника и попытался отобрать оружие. Но получил очередь в грудь и рухнул рядом с сидящей старушкой.
— Завтра вместе попробуем, — сказала баба Валя, глядя в гаснущие глаза мальчика, и плюхнулась на спину рядом с маленьким телом в разливающуюся лужу крови. Небо заволакивало тучами.

Источник: http://mrakopedia.ru/

Было холодно в тот день. И я не имею в виду обычную зиму 21 века. Больше она походила на ту самую русскую зиму, о которой писали поэты 19 века. Температура опустилась до -40 градусов. Даже в квартире, за плотно закрытыми окнами и дверью, холод пронизывал до костей. Но, несмотря на морозы, студентом (коим являюсь и я) всё равно приходилось посещать лекции. Наилучшим способом добраться до института был автобус.

В то утро была метель. Видимость не превышала 30 метров. Я стоял на автобусной остановке, погружённый в свои мысли, и ждал автобус. Спустя несколько минут из снежной пелены появился старый, видавший виды "Икарус". Отдав деньги за проезд водителю, я расположился у окна и принялся осматривать салон автобуса. Передо мной сидел мужчина лет 50 на вид, с отвратительной лысиной и двухнедельной щетиной, одетый в коричневое клетчатое пальто и такого же цвета брюки. Тогда я не обратил на него ровным счётом никакого внимания, вспомнив об этой встрече только спустя несколько дней.

Примерно в семь часов я вышел из института и направился на остановку. Я простоял в ожидании автобуса около получаса, но так его и не дождался. От института до моего дома было сорок минут пешком. Улицы были, что неудивительно в такую погоду, пустынны. За пятнадцать минут я не встретил ни одной живой души. Именно поэтому я весьма удивился, встретив человека рядом со старой заброшенной стройкой. Он просто стоял у перекрёстка. Мне почему-то казалось, что он смотрит прямо на меня. От этой мысли мне стало не по себе. Подойтя к нему на расстояние метров в 20, я смог его разглядеть. Это был тот самый человек, сидевший передо мной в автобусе. Инстинкт самосохранения, подсказывал мне, что что-то с ним не так, поэтому я перешёл на другую сторону дороги и обошёл незнакомца. До дома я добрался относительно спокойно.

На следующий день я задержался в институте. Нужно было подготовиться к окончанию семестра, поэтому я договорился с охранником, чтобы тот позволил мне остаться на ночь. Я заперся в библиотеки, тщательно готовясь к экзаменам. В два часа ночи я решил немного передохнуть и пошёл в столовую. Подходя к буфету, я заметил, что у входа на кухню кто-то стоит. "Кто это?" - спросил я. Эхо от моего голоса прокатилось по столовой, но незнакомец не сдвинулся с места. Именно тогда я заметил, что это был тот самый мужчина, сидевший передо мной в автобусе и встреченный мною по дороге домой. Он пристально уставился на меня. Я прислушался к голосу разума и медленно попятился к двери. Незнакомец весь трясся, не отрывая взгляд от меня. Когда я дошёл примерно до середины столовой, мужчина издал резкий, пронзительный крик. Он оглушил меня, и я упал на пол, больно ударившись локтем об угол стола. Тем временем оно, трясясь всё сильнее, медленно приближалось ко мне. За ним тянулся странный след, от вида которого мне стало не по себе. Оно с каждой секундой всё меньше походило на человека. Когда оно оказалось буквально в паре метров от меня, я кое-как пришёл в себя и сломя голову побежал к охранному пункту. Охранника там не было, но на полу лежал ключ. Я запер дверь и забился в угол, трясясь всем телом, надеясь, что оно не сможет выбить дверь. Не знаю, сколько я там просидел, может всего несколько минут, а может и пару часов. Наконец, я решился открыть глаза. Его нигде не было видно. Я немного успокоился, вышел из охранного пункта и побежал на автобусную остановку. Мне повезло, и я успел на последний автобус.

На следующий день тело охранника было найдено в кладовке. Я знал, что с ним произошло, но решил обо всём молчать. Я прекрасно понимал, что меня сочтут за умалишённого. Проучившись до конца семестра, я подал заявление об уходе из института и переехал в другой город. С тех пор прошёл год-полтора. Жизнь наладилась, я поступил в местный институт и нашёл себе работу. Но я по сей день боюсь, что однажды, сев в автобус, я встречу его...

Автор: Шерстнев Сергей.
Источник: http://www.shurale.ru/

Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят.
Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят.
Много сказок и поверий ходит по родной земле
И о джинах, и о пери, и о страшных шурале.
Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес,
И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес.

Габдулла Тукай. "Шурале"


I

Эта история так и осталась бы тайной. Во всяком случае, я, как единственный выживший свидетель, хотел, чтобы она осталась тайной. Потому и молчал во время следствия. И имитировал частичную амнезию в психушке.

Молчание затянулось. Больше молчать нельзя.

Потому что это началось опять…

Сегодняшняя «Вечерка».

Маленькая заметка на последней полосе, между прогнозом погоды и рекламными объявлениями о продаже машин и сдаче квартир внаем.

Всего пара абзацев…

Милиция может сколько угодно тешить себя версией о том, что пропавшие заблудились.

Но я то знаю, что произошло.

ОНО зализало рану, проголодалось и снова вышло на охоту.

Шансов выжить при встрече с НИМ нет. Как не было их и у нашей троицы – двадцать лет назад. Мое спасение – чудо.

Я знал, что мне не поверят тогда, вот и молчал. Не поверят и теперь – несмотря на новые жертвы. Не поверят, даже если жертв будет много.

А вы бы поверили, к примеру, в существование вампиров?

Даже если поисковый отряд обнаружит, что осталось от этих несчастных, снова решат: виноваты волки или медведь–шатун. В марийской тайге и тех и других – с избытком.

В общем, кроме меня, правды никто не знает. Видит бог, как я не хочу даже мысленно возвращаться в холодный сентябрь 1990 года, когда, волею случая, мы заплутали в бесконечных марийских лесах на границе ***ского района Татарии. Также как и эти несчастные деревенские дурехи, про которых написала «Вечерка»…

Я собираюсь выложить эту историю в Интернете. Можете после этого считать меня сумасшедшим, мне все равно. Я это делаю не ради вас, а ради своих погибших друзей, ради Димки и Руслана. Парни, простите меня, если сможете…


II

Итак, нас было трое. Димка, Руслан и я. Все трое – новоиспеченные студенты-первокурсники факультета журналистики Казанского университета. Не то, чтобы мы были закадычными друзьями – на крепкую дружбу не хватило времени. Познакомились, когда поступали на факультет. Конкурс в тот год был бешеный - 22 человека на место. Так получилось, что во время первого экзамена – сочинения - мы сидели рядышком, за соседними столами. Сочинения я не боялся – в школе уроки литературы были моим коньком, поэтому, я частенько писал письменные работы за своих однокашников, в обмен на контрольные по математике и физике. А вот с пунктуацией бардак полный. Запятые и прочие знаки препинания я ставил, скорее, по некоему наитию свыше, нежели по правилам русского языка.

Как выяснилось на экзамене, у Димки были серьезные проблемы с орфографией, а Руслан страдал необоснованной манерой краткости изложения. Не будь моей твердой руки, весь его вступительный опус на тему «Противостояние образов Гринева и Швабрина в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» уместился бы на половинке тетрадной страницы.

Быстренько скооперировавшись в деле помощи друг другу, мы успешно справились с сочинением, получили проходной бал, а заодно - прониклись взаимной симпатией. И с первых дней учебы стали держаться вместе. Однако учеба оказалась непродолжительной – буквально через неделю после начала первого семестра всю нашу группу отправили в глухой татарский колхоз на уборку картошки.

Днем мы месили грязь на колхозном поле, вытаскивая из раскисшей земли клубни, ну а вечерами веселились. Благо обстановка располагала: всех студентов разместили в здании бывшего детского сада, который больше походил на традиционную деревенскую избу с крохотными сенями и двумя большими комнатами. В одной жили наши девчонки, в другой обитали парни. Вечерами вся честная компания собиралась у огромного калорифера в прихожке, где сушились вымокшие куртки, а в углу зачем-то стоял большой бумажный мешок с макаронами. Мы допоздна орали под гитару «Безобразную Эльзу» и «Мама – анархия, папа – стакан портвейна», сдабривая бездарное пение непременной бутылкой дешевого пойла из местного сельпо. Портвейн прихлебывали прямо из горлышка, передавая бутыль по кругу и заедая кислый привкус макаронными изделиями в их первозданном, то бишь сыром виде.

В тот злополучный день, рабочая смена близилась к концу, и я уже предвкушал очередной развеселый вечерок после однообразного, но сытного деревенского ужина, когда ко мне подошли Дима с Русланом.

- Серега, хочешь прогуляться? – с заговорщицким видом начал Димон.
- В смысле?
- В смысле – вон за полем лес. В лесу сейчас грибов – до хрена. Плюнем на ужин и махнем за грибами.

Предложение казалось сомнительным. Свинцовое небо могло в любой момент разразиться малоприятным дождиком. Было откровенно холодно и неохота.

- Ну, ты чего? Давай прогуляемся – поддержал Димку Руслан. – Мы тут уже договорились с одной бабкой в деревне – она нам бесплатно замаринует все грибочки. – уговаривал он.

Я почти сдался, так как больше всего на свете уважал именно маринованные грибочки.

- Ну не знаю… Я эти грибы только есть могу, а так – нифига в них не разбираюсь.

Но моя последняя попытка уклониться от перспективы прогулки по осеннему лесу потерпела полный крах.

- Братан, обижаешь! – в бой опять вступила тяжелая артиллерия в виде Димки. - Я ж в деревне вырос. Не бойсь, поганками травить не буду.

В общем, в тот вечер, вместо того, чтобы со всеми погрузиться в открытый грузовик и отправиться в деревенскую столовку на ужин, мы прихватили по оцинкованному ведру, в которые собирали картофель, и зашагали к виднеющемуся за кромкой поля лесу.


III

Грибов действительно оказалось много. Наши ведра наполнились уже через час. Правда, половину моего «улова» Дмитрий забраковал, определив в нем поганки и даже мухоморы.

Между тем становилось все холоднее и темнее. Лес заволокло туманом, и в сумерках за стеной деревьев едва угадывалась колея, наезженная колхозными тракторами. Пора было возвращаться, да и в деревне нас могли хватиться каждую минуту. Мы вышли на дорогу и тут наш командир замер в нерешительности. Всего лишь на мгновение, но меня кольнуло нехорошее предчувствие. Прежде чем я успел открыть рот, Дмитрий повернул направо.

Еще через полчаса совершенно стемнело. По моим подсчетам мы уже давно должны были выйти к колхозным полям, однако лесная дорога все петляла и петляла между деревьями. Несколько раз казалось, что за следующим поворотом покажутся огни деревни. Но время шло, а лес по обочинам не только не редел, но наоборот становился все глуше. С каждым шагом в сердце закрадывалось липкое чувство страха, но я молчал, боясь оказаться паникером. Ноги гудели от долгой ходьбы, тело ломило от холода и усталости. Мы шли молча, но каждый, я знаю, думал об одном.

Заблудились! Это слово, казалось, витало в стылом сумраке, но произнести его вслух никто не решался.

Первым сломался Руслан.

- Мужики, давай перекурим – сил больше нет.
- Мысль – деланно бодрым голосом отозвался Дмитрий.

Я просто промолчал, тяжело опустившись в сырую жухлую траву. Они закурили самодельные самокрутки из махры. Тогда, в начале 90-х, сигареты, как и многие другие товары первой необходимости, были дефицитом, потому Дмитрий, как курильщик со стажем, всегда носил при себе спички, махорку и пачку аккуратно разрезанной на полоски газеты – все это он хранил в специальном мешочке. Пока они дымили, меня начал пробирать зверский холод. Легкая курточка и «вареные» джинсы с загадочной надписью на лейбле Malvina - от сырости не спасали. Димке и Руслану было проще – оба в деревенских ватниках и теплых стеганых штанах выглядели заправскими деревенскими мужиками. Заметив, что меня колотит озноб, а зубы выбивают чечетку, Дима протянул мне свежую самокрутку.

- Попробуй, теплее станет…

Я сомневался, что «станет теплее», но спорить не хотелось. Он дал прикурить от своего окурка. Впервые в жизни, глубоко затянувшись горько-кислым дымом дешевого табака, я конечно же, поперхнулся и закашлялся. Они оба довольно заржали и захлопали меня кулаками по спине. Мне было не смешно, я понял, что, дав прикурить от своей сигареты, он экономит спички.

-Что будем делать? – я старался казаться спокойным, хотя меня трясло уже не только от холода.

Дмитрий суетливо глянул на меня и тут же отвел глаза. Руслан тоже выжидательно молчал. Молчание становилось тягостным. И только дрожащая в Диминых пальцах самокрутка выдавала страх, который завладел уже всеми. Докурив, он молча поднялся на ноги, взял свое ведро с грибами и вывернул его содержимое. Мы последовали его примеру.

- Может, бросить и ведра? – спросил Руслан. – Тоже ведь лишняя тяжесть.
- Это не лишняя тяжесть, это колхозная собственность – буркнул в ответ Димка. - Ну что, рванули?! – он громыхнул пустым ведром и вышел на дорогу. – Куда-нибудь она нас все равно выведет.


IV

Неясный шум, больше похожий на шепот ветра. Сначала мне показалось, что я ослышался. С момента последнего привала прошел уже час. Дорожная колея давно превратилась в малоприметную тропинку, лес подступил к ней вплотную. Нами овладело отчаяние. Нестерпимо заболели стертые в кровь ноги, а грубые хлопчатобумажные рукавицы, которые нам выдали для сбора картошки, совсем не грели. Но мы продолжали брести вперед. По инерции. К тому же движение создавало иллюзию тепла. Было поразительно тихо: ночной лес будто вымер.

И вдруг этот звук. Внезапно он повторился, теперь его услышали все. Мы переглянулись - это определенно были голоса. Нас искали! Эхо едва различимо доносило, как где-то далеко, за многие километры аукали и кричали наши однокурсники. Мы разом приободрились, стало, будто, легче дышать. Боль и усталость притупились. Мы почти побежали по тропинке, грохоча ведрами и спотыкаясь о невидимые кочки. Временами казалось, что голоса становятся громче, иногда они пропадали совсем.

А потом все вдруг закончилось. Тропинка оборвалась, выведя нас на расчищенную лесорубами поляну. Дальше, вокруг небольшого пятачка, усеянного пнями, со всех сторон был только враждебный лес. Как в русских народных сказках – черный и дремучий. Голоса пропали окончательно, не было слышно ни звука. Наша надежда тоже испарилась, а вместе с ней – ушли и последние остатки сил. Не сговариваясь, мы перевернули свои ведра вверх дном и уселись тесным кружком на эти импровизированные стулья. Сколько мы так сидели, я не знаю. Может десять минут, может час. Глаза слипались и мы разом, кажется, впали в какую-то полудрему.

Новый звук ударил по ушам так внезапно, что сердце от неожиданности ухнуло вниз. Ночную тишину разорвал отчетливый треск ломающихся сучьев. Что-то, очевидно очень крупное, ломилось через чащу прямо к поляне. Мы оцепенели. Мрак вокруг лишь усугублял панический ужас, который охватил все тело, сделав его слабым и непослушным.

- Что это? – одними губами выдохнул в зябкий воздух Руслан.

Ему никто не ответил, шум и треск приближались к поляне. Сквозь выступившие на глазах слезы, я до боли вглядывался в темноту, откуда шел шум. Сердце колотилось так, что, удары отчетливо отдавались в ушах. Лицу стало жарко от нахлынувшего в кровь адреналина, а ноги сделались ватными и дрожали. Внезапно все стихло. Что-то невидимое замерло на краю поляны. Казалось, оно изучает нас. Было стойкое ощущение, что оно нас видит, видит очень хорошо, а вот мы его не видели. Что же это? Лось? Медведь? Кабан? Отчетливо потянуло смердящим душком, запах тления становился сильнее, волнами накатывая на нас и вызывая тошноту.

Димка медленно достал из кармана рукавицу, протянул мне, и я машинально схватил ее за край. В другой руке у него появился спичечный коробок. Дрожащими руками он чиркнул спичкой и поднес огонек к плотной ткани.

«Влажная, не загорится» - мелькнуло в мозгу. Но она занялась быстро и ярко. Пламя высветило наше перекошенные от страха физиономии, зато тьма вокруг стала еще гуще. Руслан ткнул мне чем-то в бок. То был сук от дерева, отрубленные ветки в изобилии валялись по всей поляне. Я надел пылающую рукавицу на сук, встал на ноги и высоко поднял факел, освещая окрестности.

- А-а-а-а! Первым заверещал Руслан, потом его крик подхватили Димка и я. Из темноты показалась какая-то вытянутая бесформенная туша, она одиноко замерла в нескольких метрах от нас, посреди вырубки. В первый миг мне показалось, что это дерево, толстый неровный ствол, высотой под два метра, который по какой-то причине избежал топора лесоруба. В неверном свете на мгновение мелькнули странные изгибы коры, больше похожие на ороговевшие чешуйчатые наросты, густо оплетенные красноватыми жилами и черным мхом, который пучками усеивал весь ствол. Только это было не дерево! То, что я вначале принял за ветки, оказалось чем-то вроде многочисленных черных щупалец, они совершенно бесшумно шевелились, вытягиваясь в нашу сторону. В самой гуще этих вонючих отростков горел единственный глаз, большой, без зрачка, сплошь покрытый сеткой красных прожилок. Холодный и гипнотический – он не мог принадлежать ничему живому, стеклянный взгляд кобры, замершей перед смертельной атакой.

Кошмарное зрелище высветилось перед нами лишь на мгновение, но этого мига оказалось достаточно, чтобы облик монстра до мельчайших подробностей впечатался в память. Затем ОНО издало мерзкий клокочущий звук и растворилось. Вновь затрещали сучья в лесу, а в лицо нам пахнуло прощальной порцией трупных миазмов. Огонек на моем факеле дернулся и погас. После чего в лес вернулась тишина.


V

Мы простояли на той поляне, словно каменные истуканы до утра. Мгла вокруг постепенно серела. Туман превращался в жалкие клочья грязно-белой ваты, которые лишь местами клубились по поляне. Вновь стал накрапывать дождь. При слабом утреннем свете показалась груда древесных стволов – уже очищенных от ветвей и приготовленных для тягача. Гигантская поленница возвышалась чуть в стороне от центра вырубки – ночью мы ее не заметили. О жутком видении ничего не напоминало, кроме наших бледных и измученных лиц. Но с рассветом отступал и страх, на смену ему пришли чувство голода и жажда. Совершенно вымотанные, мы никуда не ушли с той поляны. Димка предложил сделать привал, до наступления дня. Боязливо озираясь по сторонам, и стараясь держаться подальше от леса, мы насобирали сучьев для костра. Потом Дмитрий долго пытался зажечь огонь – сырая древесина не желала гореть. На растопку извели еще одну рукавицу, остатки газет и полкоробка спичек. Когда огонь все же разгорелся, мы сжались вокруг, стараясь согреться.

Солнце в этот день так и не появилось, но вроде стало чуть теплее. На краю поляны обнаружился большой куст рябины, усыпанной горошинами спелых ягод. Их горький вяжущий вкус показался мне бесподобно вкусным, и на какое-то время даже притупил голод и жажду.

Не знаю, как случилось, но мы опять вырубились. Как по команде, одновременно провалились в сон. Сейчас я думаю, что это не было случайностью.

Я проснулся первым, от холода. Костер давно прогорел, даже головешки остыли. Вечерело, оказывается, мы проспали весь день. Я торопливо разбудил товарищей. Осознание того, что эту ночь нам тоже предстоит провести в лесу, по которому бродит нечто непостижимое, мгновенно привело всех в чувство. Кроме того, очень хотелось пить.

Дмитрий предложил вернуться назад, и, пока еще светло попытаться найти какое-нибудь боковое ответвление, которое вывело бы нас из тупика. Отправляясь в путь, мы с Русланом за неимением другой пищи, нарвали в мое ведро рябиновых гроздей. Поедая их на ходу, медленно двинулись в обратном направлении. К счастью вскоре наш маленький отряд наткнулись на небольшую лужу дождевой воды, и мы вволю напились. Еще через пару километров нам действительно попалась развилка. Странно, что вчера ее никто не заметил. Такая же заросшая тропа резко уходила вправо от основной дорожной колеи.

«Господи, пусть она выведет нас к людям!» - взмолился я про себя и мы двинулись в новом направлении.


VI

О том, что следующую ночь нам все же придется провести в этом проклятом лесу, стало ясно часа через два. Новая тропинка оказалась обманкой, и кружным путем, увы, вывела нас на ту самую вырубку. Посовещавшись, решили больше не блуждать в потемках, а готовиться к ночлегу. Решено было установить дежурство – один из нас несет ночную трехчасовую смену, пока другие спят. Кроме того, мы натаскали большую кучу сучьев и валежника для костра. Огонь развели поближе к гигантской поленнице, так как Дмитрию пришла в голову неплохая идея: стащив несколько тяжелых бревен, мы соорудили из них крытый навес, закрепив верхние концы стволов на поленнице. Получилось что-то вроде односкатного шалаша, который поверху мы закидали густыми еловыми лапами. Боковые отверстия наглухо закрыли двумя вывороченными из земли пнями – их на поляне также валялось предостаточно - так что попасть внутрь нашей «избушки» было не так-то просто.

За всеми этими приготовлениями окончательно стемнело. У пылавшего костра, рядом с нашим укрытием казалось даже уютно. Кроме того, в этот вечер мы наконец-то согрелись горячим: только Дмитрию могла прийти в голову мысль натолочь в ведре с дождевой водой ягоды рябины и вскипятить все это на костре. Этот «компот», несмотря на хрустевший на зубах песок и привкус глины, блаженным теплом растекся по всему телу.

Первым ночную вахту нес Руслан. Вооружившись дубинкой, он остался сидеть у костра, а мы с Дмитрием залезли в землянку. В сон я провалился мгновенно. Но уже в следующее мгновение кто-то грубо растолкал меня. Это был Руслан, который шепнул: «Твоя очередь», и с наслаждением скользнул посапывающему Димке под бок. Разминая затекшие мышцы, я выполз на ночной воздух, Руслан тут же закупорил за мной вход. Отдых освежил, я подбросил в костер пару крупных сучьев и огляделся. Все было тихо. Несмотря на холод и влажность, коротать ночные часы у огня на этот раз оказалось гораздо приятнее. Дождик перестал, ветер тоже стих. Я оперся о дубинку Руслана и стал смотреть в весело потрескивающее пламя. Мысли в голову лезли нехорошие. Про голодную смерть в лесу, про стаи волков, которые могли бродить поблизости… И, конечно, про ту неведомую тварь, которая охотилась на нас прошлой ночью. Меня передернуло при воспоминании о зловонных щупальцах-ветках. Странное дело, после того, что случилось, мы даже не обсуждали друг с другом – что же это такое было. Да и мало ли… Может, каждый из нас считал, что ему померещилось.

Внезапно я вздрогнул. Вокруг по-прежнему было темно и тихо. Но тишина была какой-то неправильной. Осенний ночной лес – и никаких шорохов, никакого скрипа деревьев и шума ветра, даже сучья в огне как будто перестали трещать. И вот, среди этого абсолютного безмолвия, сверху, прямо в пламя медленно опустилось что-то черное. В изумлении я смотрел, как какая-то небольшая птица, раскинув крылья, полностью закрыла собой огонь. Открытое пламя, пробиваясь из-под тушки, мгновенно полыхнуло по перьям, запахло паленым. Самое поразительное, что заживо горящая птица не издавала при этом ни звука. В следующий миг еще одна спикировала в огонь, а потом еще, и еще. Через минуту от нашего костра ничего не осталось, кроме вонючего черного дыма, который слабыми струйками пробивался сквозь полумертвую от ожогов, копошащуюся массу пернатых.

Все это время я как истукан смотрел на происходящее, не в силах пошевелиться. А потом снова раздался знакомый треск. Это вывело меня из столбняка, я упал на четвереньки и пополз к шалашу. Пенек, закрывавший вход уже отдвинулся – четыре руки вцепились в меня и с силой рванули в темноту землянки, после чего вход был опять забаррикадирован. Мы прижались друг к другу, дрожа и сдерживая хриплое дыхание. Но трупный запах, проникший в наше хлипкое убежище, подсказал, что ОНО совсем рядом. Я услышал, как ОНО шарит по поверхности шалаша, расшвыривает ветки. Потом мгновение тишины, и этот чавкающий звук, как будто кто-то с силой бросал тухлые яйца об асфальт. Чиркнула спичка, и огонек в руках Руслана озарил наши скрюченные фигуры и Дмитрия, который сжался в комок у дальней стенки тесного убежища. Его руки и ноги беспорядочно трепыхались в конвульсивных подергиваниях. Лица я не увидел, потому что его не было. Вся голова несчастного была опутана длинными бородавчатыми щупальцами, которые проникли внутрь шалаша сквозь многочисленные щели. Эти отростки беспрестанно змеились, будто спутанные пряди волос на ветру, создавалось ощущение, что они ласково щекочут ему голову и шею. Если бы не струйки крови перемешанной с частичками мозгового вещества, обильно стекающие по телу нашего друга. И прежде чем огонь погас, я уже ломал ногти, пытаясь отодвинуть тяжелый пень с другой стороны шалаша.


VII

Когда я пришел в себя, было утро. Первое солнечное утро, с тех пор как мы потерялись. Я лежал под большим дубом, лоб саднило от огромной шишки. Память медленно возвращала меня в ночной кошмар. Я вспомнил, как пулей выскочил из шалаша и бросился в чащу. Кажется, сзади кричал Руслан, но паника превратила меня в животное, которое, словно спасаясь от лесного пожара, несется напролом, не разбирая дороги. Все тело и лицо были исцарапаны и исхлестаны ветками. Наверное, я продирался сквозь густые заросли, пока не врезался в этот дуб, где и свалился без сознания. Руслана нигде не было, да и как он мог угнаться за мной? Я осторожно поднялся, придерживаясь за ствол дерева. В глазах замелькали черные точки и несколько мгновений, казалось, что я снова потеряю сознание. Потом стало легче. Все тело болело, будто в нем не осталось ни одной целой косточки. Рядом валялась дубинка Руслана. Видимо я схватил ее машинально. Сейчас она пришлась как нельзя кстати: опираясь на палку, я медленно поплелся к видневшемуся впереди просвету в деревьях.

Просвет оказался тропинкой. А еще через сотню метров она кончилась. И я совсем не удивился, когда вновь увидел знакомую вырубку. Мне стало ясно, почему все эти дни мы ходим вокруг да около этой поляны. Стало понятным поведение ночных птиц. Кто бы ни был этот таинственный преследующий нас убийца, он – Хозяин. А мы – незваные гости, которые вторглись на его территорию.

Нас, мы… Я по привычке продолжал считать своих друзей живыми. Несмотря на пережитый прошлой ночью кошмар, я, еще на что-то надеялся… При ярком солнечном свете, надежда еще оставалась.

Поляна казалась такой мирной. На первый взгляд ничего не изменилось. Только наше убежище исчезло, будто его и не было. Бревна, из которых мы соорудили шалаш вновь аккуратно лежали в общей поленнице, исчезла подстилка из еловых лап, исчезли даже головешки от костра. Там, где прошлой ночью горел огонь, осталось пятно выжженной земли. И ни перышка, ни соринки больше. Да, эта тварь, кем бы она не была, умела заметать следы профессионально. Хотя… Пропал куст рябины, единственный источник нашего пропитания, он был вырван с корнем - в земле осталась только ямка. А еще у самой границы поляны лежало смятое в лепешку ведро, в котором мы ночью варили свой рябиновый «компот». Я сел на корточки возле ведра и внимательно осмотрел землю вокруг. Ничего. Затем взгляд упал на ближайшие деревья. Все-таки ОНО не смогло исчезнуть бесследно. Сломанные ветки указывали направление, куда двинулось чудовище, прихватив с собой моих друзей, или их останки.

И я пошел по следу. Внутри меня будто родился новый человек. Паника и ужас отступили на задний план, ярость, стыд – за то, что бросил друзей в беде, и, какое-то извращенное любопытство в одно мгновение вытеснили все прочие страхи. Скорее всего, именно в тот момент я окончательно расстался с надеждой остаться в живых.


VIII

Идти сквозь лес оказалось на удивление легко. Мне даже мерещилось, что деревья расступаются передо мной, словно попутный ветерок отклоняет преграждавшие путь переплетенные ветви. Наверное, это галлюцинация, но ощущение того, что тот же ветер ощутимо подталкивает меня в спину в нужном направлении, было совершенно явным. Вскоре журчание ручья подсказало, что, по крайней мере, от жажды я не умру. Лесную чащу пересекал небольшой овраг, наполовину засыпанный прелой листвой. По дну стекала змейка родниковой воды – такой ледяной, что после первой же пригоршни пальцы окоченели, а после первого глотка заломило зубы, и боль резко отдалась в голове. Невзирая на это, я, упав на четвереньки, с жадностью напился прямо из ручья. Сполоснув заодно лицо, вновь двинулся в путь. Что-то подсказывало, что идти осталось недолго. И, правда, лес заметно поредел, и вскоре между стволами замаячили контуры чего-то темного и массивного, похожего на бревенчатые стены. Еще несколько шагов и я с изумлением увидел, что это действительно высокая сплошная стена, охватывающая небольшое селение. Сердце на мгновение екнуло от радости, но лишь на мгновение.

Деревня была мертвой. Мертвой и покинутой. Покинутой и странной. То, что я вначале принял за стену, оказалось задними глухими стенками вплотную стоящих друг к другу строений – изб и каких-то надворных построек. Все вместе они образовывали правильный круг, попасть внутрь которого оказалось довольно легко, ибо высокие двустворчатые ворота были распахнуты настежь. Брошенные бревенчатые избы потемнели от времени и заросли мхом, ставни на выходящих во внутренний дворик окнах в большинстве своем были оторваны, либо отвалились сами. Стекла почти все разбиты, а двери сорваны. Судя по характеру построек, по специфической резьбе на ставнях и выкрашенных когда-то яркой краской крылечках – деревня была татарской, если бы не столь необычная форма расположения домов, придававшая всему поселению вид укрепленного форта. В центре этого частокола из двух десятков изб и сараев одиноко высился такой же трухлявый, заросший древесными лишайниками и поганками колодезный сруб. Ворот без рукоятки, но с дырявым ведром на ржавой цепи валялись рядом. Я медленно приблизился и заглянул внутрь. Колодец был почти доверху наполнен гнилой водой, поверхность которой густо усеивал мусор. Но помимо листьев, трухи и веток в ней плавало еще кое-что. Осторожно облокотившись на склизкие края, я ухватился за груду темного тряпья и подтянул ее к себе.

Это был мой приятель Димка, заядлый курильщик, любитель анекдотов и соленых грибов. Точнее то, что от него осталось. А осталось, кроме знакомого мне ватника, совсем немного. С некоторым усилием я вытащил размокшую телогрейку со всем содержимым из колодца.

Голова и ноги у трупа отсутствовали, развороченная грудная клетка с вываливающимися из вспоротого живота внутренностями держалась в ватнике лишь за счет рук, которые почти не пострадали. Только на правой не хватало мизинца. Машинально я залез в карман ватника и вытащил оттуда какой-то мокрый сверток. Это оказался тот самый мешочек, в котором Дима хранил свою махорку. Зачерпнув никотиновую кашицу, я поднес ее к лицу и глубоко вдохнул ядреный запах. К горлу подступила желчь, но вместо того чтобы проблеваться, я расплакался.


IX

А потом, сквозь собственные всхлипы, я услышал голос Руслана. Точнее, не голос, а стон, полный боли и страдания. С минуту я прислушивался к этим новым звукам, пытаясь определить, откуда они доносятся. Справа от колодца находился большой ветхий сарай, который, в лучшие времена, должно быть, служил местным жителям хлевом для домашнего скота. Как мне показалось, стоны доносились оттуда, из черного проема дощатых ворот, одна створка которых давно рухнула и лежала тут же, едва различимая из-за проросшей прямо сквозь щели меж досок сорной травы, а вторая еще чудом держалась на истлевших петлях. Я шагнул внутрь и поначалу, после яркого солнца, ничего не смог разглядеть. Под ногами хрустел какой-то хлам вперемешку с засохшим навозом, в воздухе воняло застарелой пылью и тем, чем обычно пахнет в заброшенных стойлах. Когда глаза привыкли, из тьмы проступили очертания странного сооружения. Внешне оно сильно смахивало на огромные козлы для пилки дров – две подпорки и горизонтальное бревно между ними . Возле этой колоды, обхватывая ее руками, стояла на коленях человеческая фигура и стонала.

- Руслан?

Фигура в ответ слегка шевельнулась и издала новый стон. Я приблизился вплотную, окончательно привыкшие к темноте глаза различили знакомое залитое кровью лицо с широко открытыми бессмысленными глазами. Он, продолжая жалобно постанывать, не мигая, смотрел на меня, и явно не узнавал.

- Русланчик, что с тобой? – я опустился рядом с ним на колени и попытался обнять его за плечи.

Ответом был громкий крик боли. Он судорожно дернулся и обмяк, потеряв сознание. Только сейчас я заметил, что его руки не просто обхватывали колоду - то был самый настоящий капкан. По центру бревна шла глубокая и узкая щель, намертво защемившая руки Руслана по самые запястья. Боль при этом должно быть была адской – кожа вокруг запястий лопнула, а кости, скорее всего, оказались сломаны. Запекшаяся кровь густым слоем покрывала и орудие пытки, и ее жертву.

Я беспорядочно заметался по сараю в поисках чего-нибудь вроде клина. Однако куски коры, щепки и ржавые амбарные гвозди, в изобилии валявшиеся под ногами – для этой цели были малопригодны. Наконец, у входа обнаружилось сбитое зазубренное рубило от топора – то, что нужно. После трех ударов камнем – ржавое лезвие почти полностью вошло в щель. Слава богу, Руслан все еще был без сознания и ничего не почувствовал – я, как можно осторожнее вытащил искалеченные руки из расширившейся щели, и, ухватив безвольное тело, выволок его наружу.

В грязном лице - ни кровинки. Если, конечно, не считать кровавой корки, которая покрывала его с головы до ног. На руки страшно было смотреть. Фаланги пальцев расплющены, осколки костей торчали из кровавого месива сухожилий и лоскутов кожи. Кровотечение не прекращалось – вены на обоих запястьях были раздавлены. Скинув грязную куртку и свитер, я рванул на себе рубаху. Пуговицы с треском брызнули в разные стороны. Как можно туже перевязав запястья, я постарался остановить кровь.

Не знаю, на что я надеялся… Его срочно нужно было оперировать, мой последний друг умирал от ран и потери крови. Но вокруг нас по-прежнему шумел угрюмый лес.

Надвигалась ночь, последняя в нашей жизни.


X

За оставшееся до захода солнца время я успел неплохо потрудиться. Натаскал большую груду досок для костра, сухих веток и листьев. Все это, вместе с остатками деревянной мебели, каких-то хомутов, колес и прочей крестьянской утвари, сложил внутри того самого сарая, в котором Тварь устроила для меня ловушку. То, что Руслан послужил приманкой, чтобы задержать меня в этом странном месте – сомнений не вызывало. Да и я давно уже догадался, кто наш преследователь. Одноглазый монстр, заманивающий людей в глушь, способный искажать пространство, повелевать лесным зверьем и птицами, но опасающийся огня и дневного света. В конце концов, всех нас в детстве пугали байками про шурале.

«Шурале» у татар…

«Урали» у удмуртов…

«Шур-лочо» у марийцев…

«Леший» у славян. Порождение седых веков, затаившееся в непроходимых лесах, легенда воспетая великим Тукаем. Только с реальным Хозяином, в отличие от поэтического лубка и народных сказок, нельзя было договориться. Нельзя было обмануть Древнее Зло, которое властвовало на земле еще до возникновения человечества. Но и отступать тоже было некуда.

Руслан так и не пришел в себя от болевого шока. Я уложил его возле колодца на охапку сухой травы и укрыл сверху своей курткой. То, что осталось от Димы, я завернул в телогрейку и отнес в сарай, где оставил возле огромной кучи дров. Не было времени рыть могилу – осеннее солнце зашло слишком быстро. Могилу заменит погребальный костер. Я решил сжечь сарай – трухлявая древесина будет гореть долго и хорошо, и никаких птиц не хватит, чтобы погасить такой огонь.

Когда скрылись последние солнечные лучи , я аккуратно зажег единственную спичку, которая еще оставалась в мятом коробке, обнаруженном у Руслана. Через несколько минут пламя охватило большой шалаш из веток, кусков коры и оторванных досок. Языки огня взметнулись вверх и жадно лизнули потолочные балки. Дым ел глаза, сухая древесина трещала и взрывалась снопами искр, поджигая клубки густой паутины. Пора было уходить. Бросив прощальный взгляд на останки Дмитрия, я вышел наружу.

Там пока все было тихо, но я уже знал, что тишина обманчива. На главных воротах сохранился массивный железный засов. С трудом, но удалось в одиночку запереть массивные створки. Но я сильно сомневался, что стены форта смогут ЕГО остановить. Убедившись, что Руслан по-прежнему без сознания, я сел рядом, спиной к колодезному срубу и стал наблюдать за пожаром. Подойти ближе к занявшемуся сараю уже было невозможно – даже на расстоянии десяти метров жар опалял лицо. За четверть часа сарай превратился в пекло и огонь тут же перекинулся на соседний дом. По моему плану, самое большее через час-полтора, сплошной огненный круг опояшет нас, гарантируя относительную безопасность. Даже если с неба вновь начнут сыпаться дождем чокнутые птицы – погасить пожар такой силы им будет не под силу. Авось, продержимся до утра. Что будет потом, я не знал. Безоружный, шатающийся от истощения и слабости, с полумертвым другом, которого я не смог бы пронести на себе и ста метров! К тому же дожить до рассвета было не такой уж легкой задачей.

Я просто ждал, наслаждаясь последними минутами тишины, разморенный горячим от пожара воздухом и убаюкивающим гудением пламени. Ждал, время, от времени поглядывая на беззвездное небо.

Однако на этот раз атака началась не с неба. ОНО послало на приступ других рабов. Сначала раздался отдаленный вой. Потом вокруг горящих строений, пока еще на безопасном расстоянии от пламени замелькали огоньки глаз. Волчья стая медленно сжимала кольцо. Время от времени из этой живой серой массы, неуклонно надвигающейся на огненную преграду, с воем выпрыгивали отдельные особи и бросались в открытое пламя, мгновенно их пожиравшее. Однако команды атаковать хищники, видимо, еще не получили, они продолжали методично кружить, выискивая для прорыва наименее защищенное огнем место.

В этот момент я отвлекся от волков, почувствовав прикосновение к шее чего-то холодного и липкого. В следующую секунду мощный приступ ужаса и отвращения буквально отбросил меня от колодца. Десятки, нет, сотни… Может, даже, тысячи змей кишели на стенках колодезного сруба, и потоком ползли, ползли наружу, переплетаясь клубками и злобно шипя.

Эта дьявольски умная Тварь знала обо мне все! Иначе как бы она догадалась, что я с детства страдаю герпетофобией - диким бесконтрольным ужасом перед пресмыкающимися?! Я не выносил вида даже безобидных ужей и ящериц – тут же ядовитые гадюки всевозможных размеров и расцветок переваливались через колодец и шлепались на землю и на беспомощного Руслана.

Я надеюсь, что он так ничего и не почувствовал, мгновенно оказавшись похороненным под ядовитым покрывалом чешуйчатых тел. Я ничего не мог больше для него сделать. Сам был готов бросится в огненное пекло, лишь бы избежать их прикосновений и укусов. Но они продолжали преследовать меня, шипя своими черными раздвоенными языками.

Это был действительно конец. Я медленно отступал к огню, спиной ощущая, как от жара саднит кожу, а волосы на голове вот-вот вспыхнут. Волчьи завывания по ту сторону пламени усилились, как будто в предвкушении моего аутодафе. В голове билось только одно слово – «Аминь». Воспитанный в угаре социалистического атеизма, я не знал ни одной молитвы. Но пока разум безмолвствовал, покорившись неизбежному, душа продолжала жить последней надеждой, взывая к небесам - «аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминь-аминьаминьаминьаминьаминьаминьаминь».

XI

В тот момент, когда я физически почувствовал, как под тлеющим свитером вздувается волдырями и лопается кожа, как загораются волосы, а белки глаз наливаются кровью, я увидел ЕГО. Волкам, наконец, удалось прорвать огненное заграждение и выложить своими телами коридор для Хозяина. Тварь уже проникла внутрь огненного круга, и, не мигая, уставилась на меня своим оком. Я впервые увидел ЕГО так близко при ярком свете пожарища.

ОНО одновременно хотело и боялось.

ОНО хотело впиться в меня своими щупальцами-присосками, концы которых были усеяны мелкими иглами зубов, раздернуть меня по суставам, растереть, превратить в кровавую кашу мои кости и плоть, сожрать меня без остатка, как пожирало многих до меня, и как будет пожирать других после.

Но ОНО боялось – яркий свет и жар пламени причиняли боль, я понял это по тому, как беспокойно дергались и скручивались между собой плотоядные щупальца, как конвульсии сотрясали массивный шерстистый ствол, заменявший ЕМУ ноги, а идеально круглый, усеянный вздутыми кровянистыми прожилками глаз, размером с футбольный мяч, тревожно прикрывался сморщенной защитной пленкой.

Нет, ни волчьим и не змеиным зубам суждено было оборвать мою жизнь. Этот десерт предназначался хищным и вечно голодным щупальцам монстра, древнего, как День сотворения мира.

Все это я увидел и понял за какие-то доли секунды. Дальнейшее произошло еще стремительнее.

Много позже, после окончания следствия по моему делу, после лечения в психушке, когда меня, наконец, оставили в покое, и я очутился дома со своими сходящими с ума от переживаний, но счастливыми видеть живого сына родителями, темнота, окутавшая те несколько часов, отступила. Провал сознания двадцать лет надежно скрывал от всех, и, в первую очередь, от меня, что же произошло в момент моей кажущейся неизбежной гибели, и ранним утром нового дня, когда спасательный вертолет обнаружил полуголого, покрытого грязью и ожогами, истощенного до неузнаваемости призрака, который в сомнамбулическом трансе бесцельно бродил по дымящемуся пепелищу. Говорят, я издавал какие-то нечленораздельные звуки, тыкая обожженными до костей ладонями в глубину леса. Мое лицо, лишенное бровей и ресниц светилось бессмысленной улыбкой, по подбородку стекала струйка слюны, но глаза… Глаза лучились неземным счастьем.

Благодаря столь явным признакам безумия, мне на удивление легко поверили в то, что я решил рассказать, очнувшись через несколько дней в больничной палате.

Не надо меня упрекать за эту ложь! Если б я поведал им хотя бы десятую часть того, что с нами случилось на самом деле, одним постоянным пациентом на улице Волкова стало бы больше.

Я всего лишь рассказал, что мы заблудились и стали добычей волков. Что мне чудом удалось спастись, выбраться к заброшенной деревне, устроив пожар. Кстати, благодаря густому дыму меня и обнаружили поисковики, которые до этого безуспешно три дня и три ночи обыскивали эту местность и с земли и с воздуха.

Правда следователей приводил в тупик тот факт, что никакой деревни в районе пожарища никогда не существовало, да и вырубка леса там прекратилась еще в начале 50-х годов, после объявления территории заповедной зоной.

Впрочем, на пепелище в избытке обнаружились волчьи кости – что и стало косвенным доказательством правдивости моего рассказа.

К счастью, по причине моего лечения, я не присутствовал на заочных похоронах Димы и Руслана. Иначе, вряд ли я смог посмотреть в глаза их родителям.

Пустые гробы закопали в одной яме - на Арском кладбище. На церемонии были все наши однокурсники и преподаватели – я читал об этом в «Вечерней Казани». После моего «выздоровления» и выписки мать предложила мне вместе сходить на могилу – но я отказался.

Шли годы, шумиха улеглась, об этом происшествии быстро забыли. Тем более, девяностые оказались богаты на события пострашнее. Газеты каждый день пестрели заголовками один кошмарнее другого – заказные убийства, война в Чечне, теракты…

Я закончил факультет журналистики с красным дипломом, стал довольно известным репортером криминальной хроники на нашем городском канале. Новыми друзьями так и не обзавелся, нет ни жены, не детей, ни постоянной подружки. Вот квартирку однокомнатную недавно приобрел – спасибо родной телекомпании за помощь. А то дома с родителями совсем невмоготу стало жить – мать все переживает, говорит, что кричу по ночам во сне.

Еще бы не кричать! Именно во сне месяц назад я, наконец, окончательно «прозрел», вспомнил что же произошло в пылающих развалинах неведомой деревни. Той ночью я проснулся от собственного вопля, в холодном поту и больше не сомкнул глаз до утра. И утром не пошел на работу, зато пошел в ближайший магазин и купил бутылку водки. И банально напился. Чтобы не мучить себя бесполезным поиском ответов…

Почему ОНО выжидало целых двадцать лет, прежде чем напасть снова?

Что это за странная деревня-бастион, которой нет ни на одной самой дотошной карте республики?

И куда делся труп Руслана, ведь на пепелище милиция не обнаружила ни единого фрагмента его останков?!

Слава богу, я не ушел в запой. Хотя, в моей ситуации – это, может, и лучший вариант.

Вопросы, вопросы, вопросы – а ответов на них нет, и, наверное, не будет никогда. Хотя та деревня – есть у меня по ее поводу некоторые соображения. Конечно, это только версия, но если догадка верна – это может спасти жизнь тому, кто, не дай Бог, попадет в похожий переплет.

Я думаю, все дело в Магическом Круге. Избы специально построили в таком порядке – чтобы глухие задние стены образовывали окружность. Еще с языческих времен наши предки очерчивали себя кругом, защищаясь от нечистой силы. Стоунхендж в Англии, над загадкой которого до сих пор бьются ученые – скорее всего служил такой же защитой от демонов, как и круг из деревенских домов.

Правда иногда защита не срабатывает. Философа Хому Брута, к примеру, даже круг не уберег. Кстати, приглядитесь внимательнее к Вию. Не к тому убогому уроду с накладными ресницами, из старого детского фильма, которого сотворили так называемые художники по костюмам и гримеры «Мосфильма», а настоящего гоголевского Вия. «Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки» - мне, почему-то, кажется, что мы с Николаем Васильевичем описали одну и ту же Тварь.

Вот и те поселенцы, видать не спаслись. Родник, который питал колодец и поил всю деревню – вполне мог стать слабым звеном. Пустил Хозяин подземный ручей в соседний овраг, и вымерла деревня. А потом Шурале-Вий-Леший (или как там его еще называют?) превратил поруганный Магический Круг в место своей кровавой оргии, где я должен был стать главным украшением «стола». И у него почти получилось! Впрочем – все это не более чем домыслы.

В силу своей профессии я каждый день читаю криминальные сводки. Особенно интересуюсь пропажей людей в лесу. Все было спокойно, до сегодняшнего дня, пока не наткнулся на эту маленькую заметку в «Вечерней Казани». На последней полосе, между прогнозом погоды и рекламой… Всего пара абзацев, но мне стало страшно. Очень страшно…

Кажется, пора заканчивать свою историю. А то от стука пальцев по клавиатуре опять заныли шрамы на руках.

Увы, в сентябре 1990-го – ничего не закончилось. В тот самый момент, когда у меня был выбор – либо сгореть заживо, либо быть растерзанным Шурале, я выбрал иное. Сорвав с себя загоревшийся свитер, и кое-как прикрыв им руки, выхватил из огня пылающую жердь. Шипело жженное мясо ладоней, но в тот момент боли я не чувствовал. Размахнувшись, с силой всадил горящее древко прямо в глаз этой паскуде, всадил до самого упора. Лишенное зрачка око смачно хлюпнуло и взорвалось фонтаном слизи, вонючего гноя и сукровицы. Обдав меня этой жижей с головы до ног, ОНО заверещало тонкой вибрирующей сиреной так громко и пронзительно, что из моих ушей хлынула кровь. Последним проблеском разума я ухватил видение метнувшейся в глубь леса твари, вслед за которой, спасаясь от огня, бросились врассыпную свободные от гипнотического транса звери и гады.

В следующий миг на меня обрушились чудовищная боль, тьма и забвение…

2008 г.

Я работаю геодезистом в одной небольшой конторке. Заказов у нас не то чтобы много, да и сама контора состоит из пяти человек, но на жизнь хватает, да на хлеб с маслом тоже, так что не жалуюсь.

Два месяца назад нам дали небольшой заказ. Распространяться о местности не буду, скажу только, что там планируют построить рудоперерабатывающий завод. Место представляет собой холмистую степь, чередуюущуюся небольшими пролесками. Нашей задачей было произвести техническое нивелирование участка. Техника – два нивелира TrimbleDiNi 0.3 и трипльпризменные вешки.

Началось все с того, что как мы ни пытались, мы не могли связать опорные пункты гос. геодезической сети. Проверка отснятых данных показала, что и при прямом, и при обратном ходах превышение всегда было положительным – а такого в принципе не может быть. Объясню проще; получалось так, что мы и из пункта А в пункт Б шли в гору, и из пункта Б в пункт А шли тоже в гору. Сначала мы списывали это все на сбой техники, но оба прибора были совсем недавно поверены и подобных сбоев ранее не было. Основная поверка показала, что приборы абсолютно в норме. Серега, наш водила, сгонял в город за резервным, оптическим нивелиром Setl AT-24D и обычной баркодовой рейкой – никакой электроники в принципе, сбоить нечему. Результат – идентичный. Превышение в 1.618 м., и по кругу лево, и по кругу право, хоть убей. Мы уже начали думать, что у нас крыша ехать начала – не может такого быть, физически. Решили сделать небольшой перерыв, передохнуть и через день-другой повторить замер – благо время позволяло.

Вечером взяли водочки, немного, вы не думайте, посидели, выпили, и Анатольича, нашего ветерана, понесло. Стал нам задвигать, что не может быть такого, что у него, геодезиста с таким опытом, такая хрень творилась. Взял Серегу, как реечника – все же он, как водитель, был самым трезвым, и отправился снимать. До заката оставалось еще часа три, и за это время было вполне реально пройти одним кругом.

С утра, когда мы проснулись, ни Сереги, ни Анатольича еще не было. Тут уж мы немного заволновались, - ночью снимать хрена с два выйдет, ни черта не увидишь, так что вариант с ночной съемкой отпадал автоматически. Отправились на поиски, пошучивая, что они, наверное, набрели на каких-нибудь аппетитных девиц и застряли с ними на всю ночь.

Искали их до самого заката. Безрезультатно – как в лету канули. Следов вообще никаких. На следующее утро вызвали милицию, те сформировали поисковый отряд и стали шерстить пролесок. Один из МЧСников, с которым мы шли в цепи, рассказал, что лет тридцать назад была похожая история – пьяная компания пошла по грибы и растворилась где-то в процессе. Тогда списали все на волков, хотя останков так и не нашли.

Поисковая операция успехом не увенчалась. Спустя сутки милиция и МЧСники уехали, предварительно пообещав, что осмотрят местность с вертушки.

Работу мы все-таки закончили. Второй странностью было то, что после этой истории этот пространственный баг исчез. Пошутили, что Анатольич, с его-то весом, территорию и сровнял.

Анатольич появился через три дня после нашего возвращения в город. Ну как появился – его перевели в нашу больницу из другого города в паре тысяч километров от нашего. Конечно, мы сразу же его навестили, и сказать, что мы охренели, значит ничего не сказать.

Сам по себе Анатольич был высоким, толстым мужиком, который всегда был на позитиве. Стригся он всегда коротко. Тот же человек, которого мы увидели, больше был похож на жертву Освенцима – явная дистрофия, волосы до плеч и длинная клочковатая борода. Тем не менее, это был именно Анатольич. На наши расспросы он отвечал лишь, что ни черта не помнит, как и не в курсе, куда делся Серега.

А теперь главное. Врач сказал нам, что его нашли шесть дней назад, то есть буквально в тот же день, когда он и исчез. Напомню – от места нашей съемки до места, где его обнаружили – две с гаком тысячи километров. За два-три часа преодолеть такое расстояние, не имея никаких транспортных средств, физически невозможно. Уже молчу о том, что выглядел он так, как будто месяца полтора в карцере провел – отрастить такой хаер за одну ночь просто невозможно, как и сбросить почти сотню килограмм.

Неделю назад состоялись похороны Сергея. Сразу после них к нам заглянул Анатольич и сказал, что уезжает путешествовать, забрал трудовую. Мы пытались его отговорить, но бесполезно.

Четвертый день его телефон находится вне зоны действия сети. Думаю, он поехал искать Сергея, и, похоже, все-таки нашел.

ВНИМАНИЕ! Ненормативная лексика!

Сап, снач! Поделюсь и своей прохладной. Прошу простить за банальное название, но мне и сейчас немного жутковато, и обдумывать все не очень хочется. С нех я не встречался, хоть и не могу знать наверняка, но легче от этого не становится. Хотя, я наверное счастливчик.

Когда я был школьником 15 лвл, то умудрился в самом начале сентября заболеть. Ничего серьезного, просто поднялась температура, и мама просто прописала мне постельный режим на три дня, поменьше компьютера и чай з малиновым вареньем. Батя был в командировке, а мама поехала помогать все еще находящимся в деревне дедушке с бабушкой. Надо сказать, подростком я был тихим и не особо общительным. любимым досугом было чтение или игры, а поскольку болел я по лайту, то меня смело оставили дома одного. Оставаться наедине я должен был в течении трех дней, а на четвертый, к выходным, с утра мама возвращалась домой.

Следующим утром я сладко проспал школу, чувствовал себя абсолютно здоровым, и сразу же уселся за комп играть в игры. Не буду описывать досуг пятнадцатилетнего школьника с интернетом, думаю, вы его себе хорошо представляете. Марафон порно, игр и фильмов, благо p2p это позволял. Мне хотелось вытянуть максимум из моего редкого одиночного существования дома, так что я за все три дня даже не вышел из дома. Очень зря, как я сейчас считаю. С утра и днем я чувствовал себя абсолютно здоровым, но ближе к вечеру температура снова поднялась, и меня начало резко клонить в сон. Я выключил по всей квартире свет и лег спать. Спалось мне очень хуево, и всю ночь я слышал странные звуки, скрипы, шаги, звук посуды, но быстро проваливался в сон. Естественно, пока я лежал под одеялом, меня слегка напрягали эти звуки, но я списывал это все на болезнь, да и я довольно быстро проваливался в сон из-за болезненного состояния.

Надо сказать, что для всех домашних обязанностей я отмазывался сам для себя болезнью, поэтому квартира оказалась достаточно быстро засрана, и пока была чистая посуда, старую я даже ленился убирать со стола, просто скапливая тарелки друг на друге. При этом я отмечал, что беспорядка в квартире как-то больше обычного, но комп увлекал меня больше. На третий день я окончательно выздоровел, и, закончив играть достаточно поздно, решил лечь спать пораньше, чтобы в выходные как раз пойти гулять и общаться с друзьями. Когда я лег спать, сон не пришел ко мне так быстро как раньше, и я просто лежал погруженный в свои мысли. Так же, как и до этого, я начал слышать различные скрипы в квартире, звуки гудящих труб, звон посуды. Фантазия у меня была богатая, но я старательно отгонял от себя мысли о призраках. Но по-настоящему жутко мне стало, когда я услышал звук работающего телевизора. Я укрылся одеялом с головой, и старался думать, что это просто соседи, хотя я раньше никогда не слышал, чтобы шум соседей доносился из нашей гостиной. Тем не менее, с каждой минутой мне становилось чуть страшнее, особенно, когда я услышал звук открывающейся двери в мою комнату, просто сквозняк, да-да, надо попробовать посчитать до тысячи. Скрип половиц, можно посчитать овец. Чье-то сопение, мне все это просто кажется, надо быстрее уснуть. Разочарую тебя, анон. В ту ночь со мной ничего не произошло, довольно быстро я погрузился в сон.

Утром меня разбудила мама, и пожурила за три вещи. Первое – гора грязной посуды. Второе – что я ходил по квартире в уличной обуви. Первое я списал на болезнь, а на второе ответил, что я к входной двери-то и не подходил, что действительно было правдой. Мама мне не поверила, потому что третьей причиной недовольства мной было то, что я забыл закрыть входную дверь.

Автор: Chainsaw
Источник: http://mrakopedia.ru/

Сейчас я выложу кое-что, что сам лично предпочитаю считать фантастическим рассказом - это звучит куда разумнее возможных альтернатив, и мне так в целом проще, потому что рассказ этот мне не по нутру. Кто автор - мне неизвестно. Небольшое вступление об обстоятельствах обнаружения этого текста:

Я живу в Москве, и недавно случилось так, что мне потребовалось поехать на другой конец города, чтобы забрать свой заказ из интернет-магазина. А поскольку делать мне было особенно нечего, на обратном пути к метро я заткнул лишние дырки в голове наушниками и принялся нарезать широкие зигзаги по незнакомому району. Есть у меня такая привычка, бесцельно гулять. По пути мне встретился приличный с виду бар, и когда я выбрался из него, уже порядочно стемнело, а я порядочно набрался. Толком не знал, где нахожусь, но, примерно сориентировавшись на местности, выбрал направление вроде бы в сторону станции метро. Не прошёл я и пары километров, как понял, что совершенно напрасно забыл отлить в баре. Что в таких ситуациях делают парни? Ссут на всё подряд, конечно. Оглядевшись и никого не увидев, я подобрался к стене дома, мимо которого шёл. В грязи газона лежала чёрная пластиковая флэшка, я запросто мог её вообще не заметить. Как долго она там пробыла - не знаю. Из любопытства я сунул её в карман для зажигалки, после чего забыл на пару недель, и обнаружил вновь только позавчера перед стиркой. На флэшке (несмотря на перенесённые невзгоды, она читается, хотя часть фото побилась) я нашёл текстовый файл с названием "дневник.txt" и несколько фотографий. Найти тот самый дом теперь, по очевидным и описанным выше причинам, не представляется возможным (но я всё же попытаюсь на следующих выходных).

Делюсь с вами содержанием текстового файла почти без изменений - я лишь поправил парочку запятых и опечаток там, где это резало глаза.


Дневник

На самом деле это не дневник - я никогда не вел дневников, это было бы неосмотрительно. Этот текст - отчет о событиях последних месяцев. Получится, скорее всего, скомканно и обрывочно, я пишу это на последних своих нервах (вы еще поймете, почему), и времени у меня не так много. Если нашли его - прочтите и распространите. Я не надеюсь на какую-то помощь, но люди должны хотя бы знать. Я даже не очень надеюсь, что это вообще кто-то прочтет. Интернет у меня отключен, покинуть квартиру не могу, поэтому, как только закончу, запишу текст и фотографии на три имеющихся у меня флэшкарты и выкину их из окна. Почти как бутылки с записками, последний отчаянный жест.


I

Я поступил на филфак, как и надеялся. Филфак в столице дал мне счастливейшую возможность покинуть отчий дом. Институт или армия были единственными легитимными способами вообще его покинуть, и если бы я провалил поступление - сам заявился бы в военкомат. Попросил бы отослать меня куда подальше. Сил выносить царящую дома атмосферу у меня почти не оставалось. В армии мне пришлось бы очень жестко, но, поверьте, я был готов рискнуть, лишь бы выйти из под влияния отца. Мой отец - долбанутый психопат и ублюдочный домашний тиран, и я бы ни за что не написал этой правды даже в анонимном послании, если бы у меня ещё оставались надежды вернуться к нормальной жизни.

Итак, я сделал это. Экзамены были профанацией, но я думал, что заработаю сердечный приступ прямо перед доской с фамилиями поступивших абитуриентов. Моя фамилия в списке нашлась.

Родители сняли мне однокомнатную квартиру где-то на задворках вселенной. С одной стороны к дому вплотную подступают гаражи и невнятная промзона, с другой же - дорога, пустырь и лес из таких же панелек с редкими вкраплениями магазинов и детсадов. Мне было наплевать. Я прекрасно чувствовал бы себя и в общаге, и в любом обгаженном бомжатнике, лишь бы быть предоставленным самому себе. Идею с общежитием (оно мне полагалось как понаехавшему издалека) отец отмел сразу: никакого блядства и пьянок для его сына, только усердная учеба. Сразу были налажены (небезвозмездные) контакты с кураторами и деканатом, о любом моем косяке отец узнал бы мгновенно.

Я не знаю хозяина этой однушки и никогда его не видел, отец нашел ее сам, обо всем договорился и платит за нее по карте, так же, как и переводит мне месячное "довольствие" (он бывший военный). Я нахожусь прямо сейчас в этой квартире на восьмом этаже двенадцатиэтажного, длинного, как Левиафан, здания.


II

Я впервые в жизни дышал таким воздухом - это был замешанный на выхлопных газах запах Свободы. Я волен был идти туда и делать то, что считаю нужным, а не только то, чего от меня ожидают. Шли недели, но эйфория никак не спадала. Семнадцать лет я провел то в одном, то в другом неизменно крохотном помещении в компании забитой тени пустой женщины, бывшей моей матерью, и Отца. Впервые надежда на освобождение замерцала во мне. Все, что мне было нужно, - это финансовая независимость. Я стоял вечером на балконе, обдумывал свои планы найти подработку переводчиком\копирайтером и курил сигарету - необычайно вкусную оттого, что я мог курить ее не украдкой. В этот момент я и заметил нечто неладное. Как я уже говорил, дом этот длинный, и одна его сторона поворачивает буквой П, образуя небольшой дворик - так что я видел окна собственного дома практически напротив.

В каждом освещенном окне неподвижно стояли люди и смотрели во двор.

Я абсолютно ничего не понял. Машинально посмотрел на часы - 00:25. На улице совершенно точно не раздавалось никаких громких звуков, которые могли бы всех привлечь к окнам. Район вообще на удивление тихий. Горела где-то четверть всех окон, но все же достаточно много. И в каждом - каждом! - окне стояло по человеку, а кое-где несколько. Выглядело это почему-то достаточно жутко, и я так и не смог разобрать, на что все пялятся. Буквально через минуту все почти синхронно отошли от окон, затерявшись в глубине квартир.


III

Я не предал событию какого-то особенного значения. Но через пару дней картина повторилась полностью. На этот раз я уже стоял на балконе с сигаретой и банкой недорогого пива, когда в каждом из освещенных окон появилось по фигуре. От неожиданности я выронил наполовину докуренную сигарету и слегка обжег пальцы. На часах было 00:34, и люди простояли у окон примерно 50 секунд.

На следующий вечер в полночь я стоял на балконе, переводя взгляд от окон на циферблат и обратно. В руках я держал телефон, желая сфотографировать аномалию. Это произошло в пятнадцать минут первого. В точности как и в предыдущие разы, люди одновременно подошли к своим окнам. Я успел сделать несколько снимков, но это оказалось по большому счету бесполезно: у меня купленная отцом исключительно для дела "звонилка", и ее камера снимает в темноте... да почти никак. И все же у меня в руках оказалось какое-никакое документальное подтверждение творящейся в моем доме непонятной херни. Что с моими соседями? Что это вообще должно означать, какой-то безумный ритуал? Перекачивая фото на ноутбук, я вспомнил, что обыкновенный для картонных панелек гам, раздающийся за стенами, вроде бы почти затих на те секунды, когда в окнах появились фигуры. Хотя с балкона судить было сложно.

На следующую ночь я подтвердил свою теорию. В многоквартирных домах всегда, кроме глубокой ночи, шумят за стенами. Телевизор, ссора, топот сверху, справа кто-то брякает осточертевшие мне однообразные гаммы на пианино - хотя уже поздновато для этого. В какой-то момент после полуночи - всегда в разное время в промежутке от 00:10 и до 01:00 - все, кроме телевизора и приглушенной российской попсы, словно отрезает. В окнах появляются фигуры. Стоят. Исчезают - фоновый шум жизни большого дома возобновляется как ни в чем не бывало.

Это значит, что и мои соседи по этажу, а также мои соседи сверху, каждую ночь принимают участие в шизоидной пантомиме - бросая все дела, подходят к окнам и смотрят во двор. Просто с моего балкона этого не видно. Когда я понял это, мне стало очень неуютно в моей новой квартире.


IV

Вытаскивая мусор, я познакомился со своей соседкой. Это самая обычная тетка. С дочерью и мужем живут через стенку, сами не так давно сюда переехали. Мы посмеялись над какой-то шуткой, я клятвенно пообещал не устраивать концерты и дебоши. Обычный треп ни о чем. И что, вот она тоже каждую ночь подрывается смотреть в окно, стоя перед ним как истукан?

У меня был план. Я стал в полночь выходить во внутренний двор здания. Мне хотелось понять, что привлекает там внимание всех этих странных людей, но во дворе не было абсолютно ничего. Днем там играли на площадке дети, на лавочке за сколоченным из досок столом балагурили престарелые мужички, а в хоккейной коробке ребята постарше изредка гоняли мяч. Ночью же весь район вокруг дома вымирал - и, в общем, как раз это не было особенно странным. Просто все сидели по домам: зажигались и гасли окна, во многих были видны цветные зарницы от экранов телевизоров.

Первый этаж дома полностью занят магазинами, аптеками и парикмахерскими, а на втором мне никак не удавалось как следует разглядеть стоящего там в "момент Х" человека. Я выходил во двор несколько раз - до тех пор, пока однажды, патрулируя и вглядываясь в окна, в темном проеме на уровне второго этажа, лишенном всяких занавесок, не разглядел наконец вполне ясно стоящих женщину средних лет и маленькую девочку, чья голова едва торчала над краем рамы. Они стояли, неподвижные, вплотную к стеклу, неотрывно глядя прямо на меня, а губы их совершенно синхронно шевелились. Они произносили какие-то слова. Их больной взгляд в упор совершенно лишил меня самообладания, и я сбежал.

Следующей же ночью я вышел к освещенной редкими фонарями дороге, на другую сторону дома, закурил и стал выжидать. Дом вставал надо мной, как утес, растеряв всю уютную привычность, присущую панелькам. В воздухе этого места словно что-то изменилось. Да, в этот раз люди подошли к окнам на эту, внешнюю, сторону, чего раньше не случалось. Во всех до единого окнах - в темных тоже, а не только там, где горел свет, теперь-то я это понял - стояли люди, сотни людей, и смотрели они не куда-то во двор, как я почему-то сначала решил. Все это время все они смотрели прямо на меня. Стояли и смотрели, не отрывая глаз. И, наверное, синхронно что-то говорили. А спустя пол минуты отступили вглубь квартир, оставив покачиваться множество штор и занавесок. Полная тишина, и самые страшные тридцать секунд моей жизни.


V

Мне стали сниться кошмары. На балкон я больше не выходил, задернув плотные шторы и скрепил их найденными в ящике шкафа булавками. По подъезду утром и вечером буквально крался, и не чувствовал себя в безопасности, пока не отъезжал на метро на пару станций от своей. Я больше ни на грош не доверял вполне обыденным звукам за стеной: фортепиано, перфоратор, утренний кашель соседа на площадке, звук работы лифтов, отвратительная попса и топот детских ног - мне казалось фальшивкой буквально всё. Кто-то пытается меня обмануть, я упускаю что-то ужасно важное. Будучи достаточно замкнутым человеком, я еще не обзавелся в Москве приятелями настолько близкими, чтобы рассказать им о происходящем и попросить о помощи. Что вообще я мог рассказать - что мой дом целиком заселен сумасшедшими, что против меня действует заговор соседей? Вывод, очевидно, был бы обратный: псих тут только один, и это я. Но я не чувствовал и не чувствую себя психом. Только лишь человеком, наткнувшимся по своему невезению на какой-то ужас, скрывающийся под маской повседневности. На свое "довольствие" я не мог переехать даже в хостел. В деканате мне объяснили, что раз я написал отказ от общежития, то больше претендовать на него не могу, все места распределены. Я собирался запостить рассказ обо всем этом в интернет, но мне нужно было больше данных. И, конечно, я ни на минуту не забывал про своего отца. Не пропускал ни единой пары и занимался достаточно прилежно, стараясь вдобавок меньше времени проводить в квартире. Поэтому я следил за жильцами дома только в выходные.

Они все оказались ненастоящими. Они не жили, а симулировали жизнь. Это стало мне очевидно достаточно скоро. Для проверки я пытался понаблюдать за жителями соседних домов, но это быстро наскучило: люди вели себя нормально и ничего не замечали. Чего нельзя сказать о существах, населяющих улей, замаскированный под дом. Улей, в котором я теперь жил.

Они выходили из дома и целеустремленно шли по своим важным делам. Садились в разнообразный общественный транспорт... и просто наматывали круги, глядя в окно. Ездили по кольцевой, совершали бессмысленные пересадки и возвращались. Заходили в магазины и выходили, ничего не купив. Ехали в центр, шли куда-то, затем просто разворачивались и ехали тем же маршрутом домой. Изображали оживленные разговоры по выключенным мобильникам - это я видел дважды. Насколько я мог судить, никто из них не работал, и к ним не приходили гости "извне". Дети! Дети с веселыми криками бегали друг за другом по площадке и лепили куличи в песочнице. Лепили и ломали раз за разом один и тот же куличик, с определенной периодичностью бегали по одной и той же траектории. Никто никого не салил. Не детская игра - имитация. Дом как замкнутая система, чьи жители осуществляют массу активностей - совершенно бессмысленных, но оставляющих впечатление обычной жизни у стороннего наблюдателя. Только я уже не был сторонним, и смотрел очень внимательно. Я стал подозревать, что от этого зависит моя жизнь, что мне просто необходимо понять, что за хрень тут происходит.

В природе есть небольшие жучки, называемые ломехузами. Попадая в здоровый муравейник, они откладывают там свои яйца. Жучок выделяет некое вещество-эйфоретик, подпав под воздействие которого муравьи теряют способность действовать и соображать. Они теряют интерес и к жуку, и ко всему вообще, прекращают работать и искать еду, бродят кругами без дела. Яйца ломехуз неотличимы от муравьиных, а когда из них появляются личинки - одурманенные муравьи продолжают кормить их, как своих. С виду пораженный муравейник выглядит совершенно как обычный, но стоит лишь внимательно приглядеться, как становится очевидно, насколько неправильно пошли здесь дела.

Ломехуза. Вот о чем я думал, сидя на лавке, прежде чем войти в подъезд и закрыть за собой дверь. В дом, где ноутбук не видит ни одной wi-fi сетки, кроме моей. Где, оказывается, сдается много квартир по привлекательной цене - чуть ниже рыночной.


VI

В моих кошмарах я брожу по пустым подъездам и странному лабиринту квартир-коридоров дома. Не происходит ничего, но это чувство... Словно стройный хор нашептывает мне какие-то слова, но я их не понимаю; и моя тревога постепенно превращается в панику, и я ищу выход на улицу, но не могу его найти. Сорвавшись, я позвонил-таки отцу. Вердикт: либо я прекращаю дурковать, учусь и живу здесь, либо он забирает из ВУЗа документы и везет меня домой. Положил трубку. Я просто не могу вернуться обратно. Но и здесь я оставаться не могу.

Каждую ночь все население дома смотрит на меня. Пережив пару истерик, я, кажется, истощил себя эмоционально. Машинально хожу на пары и аккуратно веду конспекты, в которых потом ничего не могу разобрать. Нехитрая еда потеряла свой вкус, хотя какой там вкус у покупных пельменей. Планы найти работу ушли на третий план. Свинцовая по утрам голова. Вечерами бездеятельно лежу на кровати и прислушиваюсь к звукам за стенами: кто-то смотрит фильм, кто-то орет на ребенка. Все - ложь. Так прошло еще несколько недель.

Сегодня я поздно, за полночь, возвращался из библиотеки, и, идя мимо соседской двери, просто взял и дернул за ручку. Трудно сказать, зачем. Мое состояние апатии тому виной. Дверь открылась в квартиру, планировкой похожую на мою. Через прихожую я увидел освещенную, почти не обставленную комнату, а в центре на голом полу сидели спиной друг к другу мои соседи: тетка, ее муж и девчонка помладше меня, которую я пока не встречал. Дочь. Никто не отреагировал на мое появление. Муж с абсолютно пустым лицом смотрел в стену перед собой. Мать и дочь оживленно спорили насчет того, можно ли дочери пойти куда-то с ночевкой. Живые, такие настоящие голоса. Отвернись, и сможешь с улыбкой представить себе милую домашнюю сценку. Их лица - что тетки, что дочери - также не выражали абсолютно ничего. Они даже не смотрели друг на друга - они смотрели прямо перед собой. Спор прервался на полуслоге.

А потом все трое посмотрели на меня.


VII

Я заканчиваю свой отчет, а за окном уже светает. Я захлопнул железную дверь, запер замок и собачку, привалился к ней спиной. Отдышавшись, тихо сдвинул крышечку глазка: конечно, все трое неподвижно и безмолвно стояли прямо за дверью. Я снова звонил отцу на последние деньги и кричал что-то непотребное. Назвав меня чертовым наркоманом и сказав, что "так и знал", он сбросил звонок. Он приедет, но на машине ехать в Москву из нашего города нужно около восьми часов. Интернет не работает, первое число месяца, как нельзя кстати. Несколько раз я прерывался и ходил посмотреть в глазок: сейчас за дверью стоит бесшумная толпа. Наверное, собрался весь подъезд. В доме очень тихо. Во всех окнах, что я вижу отсюда, замерли фигуры, и больше они от окон не отходят. Я очень ошибся, мне следовало валить отсюда сразу. Отец приедет, да. Я только боюсь, что дверь откроет его исполненный почтения совершенно нормальный сын. Извинится за свое поведение. Может, даже предложит познакомить с соседями. Они такие милые люди.

Раньше я работал на радиостанции в одном из кампусов нашего колледжа. По радио мы рассказывали об актуальных событиях поблизости, а также ставили музыку на заказ, что, как ни удивительно, не было запрещено администрацией колледжа. Я помню, как на протяжении нескольких очень странных месяцев студенты постоянно заказывали одну и ту же песню, «See You After, Babe» («Увидимся по ту сторону, крошка»). Это была песня в жанре поп, исполненная доселе неизвестной группой с дурацким названием, Symmetry Icon. Песня оказалась настоящим хитом и была в топе всех чартов примерно с октября по ноябрь 2008 года. Будучи одним из диджеев на станции, я прокрутил эту песню без малого сотню раз. Кроме того, её можно было услышать буквально повсюду: в магазинах, на заправках, на «серьёзных» радиостанциях. Кажется, я слышал её даже на MTV. Было в ней что-то странное, но я всё никак не мог припомнить, что именно. Я забивал название песни и исполнителя в Google, но поиск ничего не находил.

Я частый гость на Facebook-странице выпускников нашего колледжа — и однажды я запостил там вопрос, помнит ли кто-нибудь об этой песне. Запись собрала множество лайков, и десятки людей начали обращаться ко мне, сообщая некоторые детали о загадочном хите Symmetry Icon. Одна девушка написала, что помнит всё очень расплывчато, и отозвалась лишь о тексте песни, назвав его «каким-то мутным» и «не к месту». Другой бывший одногруппник сказал, что песня была просто нереально приставучей, — настолько, что «застряла» у него в голове аж на несколько недель.

С момента написания моего поста прошла неделя. Мне пришло сообщение от парня по имени Мэтт, который в колледжные годы жил в соседней от меня комнате общежития. Мэтт написал мне в личку и спросил, не наткнулся ли я на след песни. Я ответил, что нет. Вот его сообщения. Орфография и пунктуация сохранены (примечание: Пол — бывший сосед Мэтта по комнате):

«да, чувак, я об этой песне ничё не слышал с 2008… помню, что Пол постоянно включал её в нашей комнате. не припомню подробностей, но я точно заметил ещё тогда, что песня была слегка необычной и непохожей на типичную попсу. её все обожали. кроме меня. я терпеть её не мог. а вот Пол её НЕРЕАЛЬНО полюбил, постоянно напевал себе под нос. и в один прекрасный день песня просто… исчезла. я больше её не слышал. Пол начал оч странно себя вести. по натуре он был душой компании, обожал вечеринки и всё такое, но с того момента он стал совсем поникшим. однажды я спросил у него, что не так, а он ответил, что не мог вытащить песню из своей головы, а ещё ему типо было грустно, что он больше никогда не сможет её услышать. я хз, знаешь ли ты об этом, но у Пола сейчас всё в жизни плохо — ни работы, ни тёлки, он ни с кем не общается… я время от времени ему пишу, но он лишь говорит о том, как он скучает по 2008, когда жизнь была слаще. я ему предлагал пойти к психотерапевту, но он считает, что это не поможет, и всё, что ему нужно для счастья, это «найти для себя новую песню». он состоит в той группе выпускников и точно видел твой пост… я боюсь, как бы у чувака в мозгу чёнить не переклинило. можешь с ним поговорить?»

Вскоре я написал Полу:

Я: “привет пол! давно не виделись, дружище. как поживаешь?"

Пол: “СЭЛ!!!!! Йоооооо! Я так рад тебя слышать!”

Я: “как у тебя дела, приятель?”

Пол: “Норм. Всё как всегда уныло.”

Я: “это… хорошо!”

Пол: “Я увидел твой пост. Друг… это была песня всей моей жизни. Я так по ней скучаю, не могу поверить, что она пропала.”

Я: “Уверен, она найдётся!”

Пол: “Не, чувак… она пропала. Таков мир, вещи приходят и уходят. Symmetry Icon наделили песню жизнью… а теперь она мертва. Блин, я так по ней скучаю. Хорошие были времена...”

Я: “? Эм…”

Пол: “Я знаю, что веду себя странно. Мэтт бесконечно говорит, что мне нужна чья-то помощь. Но он ошибается. Мне лишь нужно услышать песню ещё разок. Так печально осознавать, что этого не произойдёт...”

Меня это не на шутку испугало. Я сменил тему, и мы просто поболтали о жизни, пока оба не вышли из сети по делам. Следующим вечером, даже не через сутки, я пришёл домой и увидел, как люди пишут на стене Пола в Facebook сообщения вроде «Покойся с миром» и выражают свои глубочайшие сожаления. Пол совершил самоубийство. Самое страшное: он сделал это, несколько раз воткнув нож себе в лицо.

От одной мысли о том, что я был одним из последних, с кем он говорил в своей жизни, мне было ещё хуже.

Немногим ранее этим же днём Мэтт отправил мне ещё одно сообщение: «Это всё из-за песни. Прости, Сэл. Это не твоя вина.”

Сейчас я понимаю, что на тот момент было не совсем уместно этим заниматься, но тогда я подумал, что отыскать «See You After, Babe» и разместить её на стене Пола показалось мне хорошей идеей. Как дань покойному. Я потратил целую неделю на задавание вопросов на Yahoo Answers, написание постов на различных музыкальных форумах и общение в комментариях на YouTube под клипами песен из 2008. Никто ничего не знал ни о песне, ни о группе. В некоторых комментариях я оставил свой электронный адрес, но на него ничего не приходило. До 27 декабря.

В тот день во входящих оказалось сообщение от человека по имени «Брэд Хоскинс». Тема письма была такая: «Песня Symmetry Icon». К письму был приложен .mp3-файл, а сам текст гласил следующее:

«Привет, Сэл,

Я увидел твоё сообщение на [название форума] про песню «See You After, Babe» группы Symmetry Icon и решил написать тебе, с надеждой, что ты расхочешь продолжать свой поиск. Надеюсь, что ты будешь держать эту информацию в тайне, потому что песня и, тем более, её предыстория, известны очень немногим. Если будет утечка, вышестоящим лицам не составит труда вычислить источник. Но ты показался мне хорошим парнем, и я не хочу, чтобы ты сделал то, о чём потом пожалеешь.

Symmetry Icon была поп-группой из трёх молодых парней, которая начала свою деятельность в 2007 и закончила свой первый альбом в 2008. Трудно поверить, что целый десяток лет прошёл с того момента. Ты наверняка помнишь, какой тогда была поп-музыка: весьма приставучей, без переизбытка электро-тюнов, оживлённой, но пока ещё не напоминала клубняк. Довольно нелогичные мелодии, составленные из звуков синтезатора. Просто взгляни на любой топ-100 песен из 2008 на Billboard, и ты вмиг поймёшь, о чём я.

В общем, я работал внештатным инженером в небольшой звукозаписывающей компании, которая активно искала свою золотую жилу. И, как им тогда показалось, они её нашли: Symmetry Icon были очень талантливы, особенно для своего возраста (им было от 19 до 21 года от роду). Их умение прямо на ходу сочинять мелодию более прилипчивую, чем то, что эта студия записала за всё время своего существования, казалось чем-то поистине невероятным.

Хотя де-факто Symmetry Icon работали на нашу студию, у них был свой менеджер. Он был странным типом и походил на стереотипного хитрозадого бизнесмена. Хотя со своей группой он был очень близок. Они ни в коем случае не хотели от него отказаться; вне зависимости от выгодности контрактов, которые им предлагала студия. Этот тип присутствовал на каждом сеансе звукозаписи, на любой встрече, и постоянно что-то нашёптывал своей группе. Складывалось стойкое впечатление, что он принимал за них все решения. Ребята из группы даже рассказали нам, что зачастую их менеджер придумывал идеи для новых песен.

Однажды группа пропустила очередную сессию звукозаписи. Девушка солиста попала в автоаварию. Её лицо было изуродовано. До происшествия она была просто ангельски прекрасна, но после… стала похожа на монстра. Без правого глаза, без губ, со вмятым лбом. Это было ужасно, и она прекрасно это осознавала. И совершила самоубийство. Я не знаю, как именно. Мы всей студией очень об этом сожалели.

Солист, которого звали Эндрю, казался опустошённым. Мы посоветовали ему повременить с написанием песен, но уже к следующему сеансу он принёс новую песню, которую группа написала самостоятельно. Они отказались от менеджера. Когда мы спросили, куда он подевался, Эндрю ответил: «Да пошёл он в жопу».

В общем, песня называлась «See You After, Babe». Эндрю написал её, вдохновившись своей недавней трагедией. Она была цепкой и бодрой, но не была похожа ни на одно из предыдущих творений группы. Нам передали текст, и поначалу мы впали в ступор. Слова были крайне странными. Я долгие годы хранил их копию:

[1 куплет]

I just wanted to be a big name
[Я лишь хотел быть крутым парнем]

For you.
[Для тебя.]

But I got caught up in this craziness
[Но я сошёл с ума]

Without you.
[Без тебя.]

We made a deal with him,
[Мы совершили сделку с Ним,]

He said he’d rise us up
[И он пообещал помочь]

In exchange for something small.
[За небольшую цену.]

[Припев]

But he took your… (x3)
[Но он забрал твоё… (x3)]

[2 куплет]

At first it was just little things.
[Всё начиналось с мелочей.]

And then it came to this.
[Но кончилось этим.]

I didn’t think he’d take something
[Я не мог представить, что он отберёт]

That I’d actually miss.
[То, о чём я буду скучать.]

[Припев]

[Проигрыш]

It wasn’t an accident.
[Это был не несчастный случай.]

I’m so sorry.
[Как же мне жаль.]

I’ll see you after, babe.
[Увидимся на той стороне, крошка.]

[Припев]

Депрессивненько, не правда ли? Мы в студии тоже так подумали. К тому же, припев был незаконченным предложением из четырёх слов, после которых шёл четырёхнотный рифф. Так что все серьёзно сомневались в перспективах этой песни.

Но мы её всё равно записали, завершили мастеринг и отправили результат начальству. Им песня пришлась по вкусу и они пророчили ей стать большим хитом.

Песня разошлась по паре десятков радиостанций, которые проигрывали её не чаще, чем любую другую. Через неделю диджеи попросили нас провести с группой интервью, однако Symmetry Icon не хотели связываться с прессой.

Во время одной из сессий тот сумасшедший менеджер ворвался на студию и начал орать на Эндрю и других членов группы за то, что они выпустили песню без его одобрения. Эндрю начал говорить о том, что он лишь хотел заниматься музыкой, а не обретать популярность и превращать искусство в бизнес. Но менеджер был вне себя от ярости и обвинял солиста в том, что тот сам заключил сделку. И я помню, как Эндрю ответил: «Мы были обязаны лишь своей кровью, и ничьей более!»

Менеджер со злостью покинул студию, по пути говоря о том, что он уничтожит песню и всю группу в качестве мести. Он пообещал, что все, кому понравится песня, «закончат, как его (Эндрю) подружка». Больше мы этого человека не видели.

После этой ссоры с песней начала твориться какая-то необъяснимая херня. С подобным я не встречался ни разу за весь свой стаж работы в индустрии. Людям она действительно нравилась. Огромные корпорации хотели выкупить у нас права на песню, чтобы впихнуть её в свои рекламные ролики. Целый месяц эта песня непрерывно крутилась по радио. Но внезапно нам позвонили с одной из радиостанций с жалобой на то, что их клиенты вели себя странно и заказывали только эту песню, раз за разом. Диджей с другой станции звонил нам каждый день, желая пообщаться с группой об их песне, «изменяющей мировоззрение». Он даже присылал аудиосообщения, в которых КРИЧАЛ на нас с просьбой увидеть музыкантов.

Всё это начало пугать наше начальство. В окружные радиостанции звонили с угрозами расправы и говорили кучу страшных вещей лишь ради того, чтобы услышать эту грёбаную песню. Будто какой-то наркотик. Symmetry Icon, как назло, словно исчезли с лица Земли. Они перестали отвечать на наши звонки.

Вскоре студию посетили люди из правительства, которые хотели подробнее ознакомиться с нашим производством. С финансовым директором студии провели разговор. Ему сообщили, что нечто беспокойное стало происходить со слушателями. Я не знаю, что ему сказали на самом деле, но среди сотрудников студии пошёл слух, будто те, кому полюбилась песня, кончали жизнь суицидом. И всё потому, что они не могли вытащить её из головы. На кого-то она влияла сильнее, чем на остальных, и такие люди убивались особенно изощрённым способом. Это крайне испугало владельцев студии.

С поддержкой правительства студия полностью убрала «See You After, Babe» с радиоэфира и затёрла любые следы существования этой песни. Нам, простым работникам, так и не назвали точную причину. Но в дальнейшем на протяжении 2008 года мы не раз слышали, как полицейские агенты посещали радиостанции и останавливали диджеев, пытавшихся пустить песню в эфир. Тех, кто противился, арестовывали. Казалось бы, куда уж хуже, но… позже мы узнали, что все три участника группы Symmetry Icon покончили с собой почти сразу после того, как песня была изъята из эфира. Говорят, они изрезали свои лица осколками стекла и умерли от потери крови. А ещё оставили записку, в которой говорилось, что ничто уже не превзойдёт «See You After, Babe», и в их творчестве отныне не было смысла. Песня их преследовала, и с помощью стекла они пытались «выскоблить» её из своей головы.

Не знаю, веришь ли ты в сверхъестественное, но то, о чём я тебе сейчас рассказываю, и есть причина, по которой ты не можешь найти эту песню. Здесь замешано нечто тёмное, из-за чего люди делают с собой кошмарные вещи. Я знаю, что ты ищешь песню для своего друга, и искренне сожалею о твоей утрате, но, — поверь мне, — ты никогда не найдёшь её целиком. Она похоронена.

Компания требовала, чтобы мы сразу им сообщали, лишь заслышав эту песню. Однажды я услышал её в примерочной одного торгового центра, когда ходил по покупкам. Это было где-то в середине 2010. Я записал отрывок, чтобы донести начальству, но в итоге так этого и не сделал. Уже давно никто не затрагивал эту тему, всё более-менее улеглось. Иногда я переслушиваю этот отрывок и размышляю о том, какие ужасы связаны с этой песней.

Запись прикреплена к этому письму. Заранее извиняюсь за свой кашель. Было бы неплохо услышать песню полностью, я понимаю, — но я был слишком напуган, чтобы остаться там и дослушать её до конца.

Прослушай ей пару раз и больше никогда не открывай. Чем бы не была эта песня, она пристаёт, если слушать её непрерывно. Будь осторожен.

Ах да, если где-нибудь услышишь полную версии песни… смывайся оттуда. Как я уже говорил, мне плевать, во что ты веришь, но я уверен, что Symmetry Icon заключили некую сделку с Дьяволом, и эта песня – наказание за нарушение договора. Будь. Осторожен.

Всего наилучшего,

-Брэд Хоскинс»

Я загрузил файл и сразу его прослушал. Моментально узнал эту песню. Не уверен, правду ли говорил господин Хоскинс… поэтому выложил эту запись на YouTube, чтобы мои друзья могли её послушать. Они тоже вспомнили песню.

Даже не знаю, что тут думать. Мелодия, конечно, немного прилипчивая. Я прослушал отрывок песни несколько раз, потому что она мне в каком-то смысле нравится, а также вызывает ностальгию по колледжу.

Кто-нибудь ещё помнит песню «See You After, Babe» из 2008???

Просто я… хочу услышать песню целиком ещё хоть раз. Так печально осознавать, что этого не произойдёт...

ВНИМАНИЕ! Ненормативная лексика.

Автор: Chainsaw
Источник: http://mrakopedia.ru/

Вчера я проснулся от кошмара. Он заставил меня вспомнить случай, произошедший в детстве с нашей дворовой компанией закадычных друзей, после которого компания, можно сказать, распалась - нам было сложно смотреть друг-другу в глаза.

В кошмаре я оказался в подобии коридора, практически в полной темноте. Из темноты что-то двигалось в моем направлении, что-то не столько опасное, сколько невыносимо отвратительное, вызывающее чувства жалости и щемящей тоски. А я, как это, видимо, часто в таких случаях бывает, не мог даже сдвинуться с места. Во сне я боялся не того, что приближающееся может сделать со мной, а того, что я вообще увижу это воочию и, быть может, от страха сойду с ума.

Не знаю, является ли сон отголоском тех событий. Да хотя что уж там - конечно, блин, является. Случай, вероятно, сильно сказался на моей психике. Как бы то ни было, после пробуждения (я обнаружил себя насквозь мокрым, вцепившимся в спинку разложенного дивана мертвой хваткой) меня накрыл флэшбэк. Я в самых мелких деталях, вплоть до выражения лиц друзей, вспомнил события того дня - и впал в панику, сопоставимую с ночным ужасом. Только на этот раз всё происходило наяву. Как и в тот раз, пятнадцать лет тому назад. Ни на секунду не сомневаюсь в достоверности своих воспоминаний, и прекрасно понимаю, почему предпочёл забыть о произошедшем.

В тот день мы - я и трое моих приятелей - сыграли очень злую шутку с ни в чем не виноватым парнем, просто потому, что он нам не нравился. Насколько всё закончилось плохо, вам ещё предстоит узнать, так как я не собираюсь скрыть ни одной мерзкой детали. Мы четверо поклялись не рассказывать никому и ничего. Маленькие гнилые ссыкуны.

Черт. Я обещал сделать рассказ детальным, но теперь понимаю, что, кажется, не смогу. Меня тошнит, и зря я налил себе выпить, это не помогает. Давайте сделаем так: я пощажу свои нервы и расскажу только суть произошедшего, а вы потом сможете спросить меня в комментариях о чем захотите. Если кто-то после этого отпишется, я не буду возражать.

Итак. Мы четверо дружили и учились в параллельных классах, были обычным пубертатным неприкаянным дворовым пацаньём. А вот с Илюшей мы не дружили. Илюша нас бесил. Он был не сказать чтобы действительно умственно отсталый... А может и был. Как ещё назвать человека, который всегда улыбается, всем верит, не способен не то что дать сдачи, но и отстоять свое мнение в споре. Такие качества, как искренняя доброта и доверчивость, не котируются среди серых хрущевок, говна, заводской копоти и грязи провинциального промышленного посёлка. В контексте суровой действительности эти его качества мы расценивали как слабость. Он был не таким, каким надо. Не готовым выживать, грызя судьбу зубами, а готовым только всему умиляться, удивляться и хлопать большими, как у девки, глазищами.

В тот день мы пролезли на территорию районной больнички, а Илюша увязался за нами. Ну как пролезли - это не сложно, если секция бетонного забора просто лежит в траве. Больница была довольно большая и состояла из нескольких корпусов. Особняком стояли родильное, детское, инфекционное отделения и маленький морг - источник множества страшилок, рассказываемых у костра. Больница поныне на месте и действует, я хожу мимо неё в свои редкие визиты к родителям, по пути с автовокзала.

Территория больницы особо никем не охранялась и сулила множество развлечений. Мы покачались на садовых качелях, установленных для больных под деревьями. Попытались найти щёлочку в окне гинекологического кабинета. Покурили одну сигарету на всех, зайдя за хозпостройки. Илюша таскался за нами и задавал дебильные вопросы, отказываясь отвалить, чем продолжал выводить нас из себя. Негласный лидер нашей команды Паша, когда ему наскучило унижать только глупо улыбавшегося в ответ Илью, сказал ему отойти и собрал нас вокруг себя с заговорщицким видом. Ему пришла в голову "зыкая" идея как избавиться от донимашего нас засранца. Если бы мы его просто отлупили, дома нас отлупили бы самих, как это уже бывало.

Лучше бы мы его тогда отлупили.

В углу территории больницы, среди зарослей за недостроенным и уже начавшим разваливаться новым корпусом, находилась больничная свалка: лишенный травы и засыпанный пеплом пятачок с рядом покоробленных мусорных баков и еще одним баком для сжигания, почти целиком вкопанным в землю. Это был большой стальной ящик или контейнер, такой же, как у торгашей на рынке. Половина крыши была срезана, ее заменяла грубо сваренная решетка из арматуры, видимо, для вентиляции; на другой половине был здоровенный люк, в который и сваливали отходы для сжигания. Сжигали в нем всякое больничное, которое нельзя везти на свалку: использованные "гепатитные" иглы, бинты, просроченные лекарства, окровавленную вату, вырезанные аппендиксы и, по слухам, последствия абортов тоже. Ящик выступал над землей сантиметров на двадцать и ужасно вонял гарью и бензином. Полностью закопченный изнутри, он поглощал весь солнечный свет, проникавший сквозь частую решётку.

В тот угол двора мы и повели послушного Илюшу, который просто продолжал себе лыбиться. Ещё бы, ведь его лучшие друзья задумали какую-то новую интересную игру.

Задумка Павла (интересно, где он теперь, если ещё жив) была проста как пять копеек. Он доверительно пообщался с Илюшей, взяв его за пуговицу. Объяснил, что все мы тут - крутые ребята. У нас, мол, братство настоящих мужиков. А ты, Илюх, настоящий мужик? (Бедный дурачок радостно закивал.) Хочешь с нами дружить, чтоб как брат, и все за одного? Тогда сперва придётся доказать, что ты мужик. Видишь люк?

Ну вы поняли. К чести Ильи, даже он сперва засомневался, стоит ли туда спускаться. Но Паша умел быть чертовски убедительным, да и много ли требовалось, чтобы развести такого, как Илюша? Посмеиваясь и кряхтя, мы открыли люк, сделанный из посаженного на петли цельного куска толстой стали, и наш будущий "брат по крови" спустился в темноту по приваренным изнутри скобам. Люк над его головой мгновенно был захлопнут, а в проушины для отсутствующего замка кто-то загнал палку.

Оглушённый грохотом люка, оказавшийся в едва разбавленной серым светом тьме, Илюша, наконец, сообразил, что его провели. Разваливая ногами невидимый мерзкий мусор, накопившийся с последнего сжигания, он показался под решёткой и стал тянуть руки к нам, с улыбочками стоявшим на решётке. Так продолжалось минут пять. С трудом видимый, Илюша шатался от одной стены контейнера к другой, как слепой котенок в поисках выхода, пачкаясь в саже, плача и раз за разом повторяя свои мольбы: "Ребят, пустите, ну ребят, ну пожалуйста, выпустите". Он явно был очень напуган. В какой-то момент концерт нам надоел, и мы стали обсуждать перспективы сходить на понтон и поймать пару уклеек, пока было ещё светло. Вроде бы Илюша затих в своей подземной клетке, после чего наш разговор оборвал его безумный вопль.

Вздоргнули все, когда раздался переходящий в визг истеричный крик: "ЗДЕСЬ ЧТО-ТО ЕСТЬ МАМОЧКА ЗДЕСЬ ЧТО-ТО ЕСТЬ". Матюгнувшись, Паша наклонился и постарался разглядеть происходящее сквозь решётку, одновременно вопрошая, хули тот орёт как потерпевший. Илья не реагировал и продолжал верещать о том, как "что-то" "есть" и "ползёт" к нему. Судя по всему, он забился в дальний угол контейнера. Нам не было ничего видно, а за его криками - и слышно.

И вдруг Илюша притих. Тишина показалось ватной, только шуршал внизу какими-то пакетами наш пленник. - Крысы? - успел растерянно спросить я. Паша пожал плечами. Всем было не по себе. В этот момент из ящика завизжали вновь, но эти крики уже не только потеряли всякую членораздельность, но стали какими-то совершенно нечеловеческими. Мне даже показалось, что визжат несколько голосов. Ещё мне показалось, что в крик вплетается что-то, похожее на приглушённый, но пронзительный детский рёв, как если бы плакали за стенкой, или даже через квартиру от тебя. В крышку люка заколотили.

Переглянувшись, мы бросились к люку. Деревяшка улетела в куст. Встав вокруг и просунув пальцы в щель, мы начали поднимать крышку. Со скрипом стальной лист стал приподниматься, и чем больше становилась черная щель, тем громче звучал ни на секунду, даже для вдоха, не прекращающийся крик. Вышло так, что мы трое стояли по бокам люка, вцепившись в него пальцами с побелевшими ногтями, в то время как Паша помогал, присев на корточки прямо перед ним. Он и увидел Илью. И что-то ещё.

Мы же заметили только распахнувшиеся глаза друга. Издав влажный булькающий звук, Паша, самый жёсткий из нас парень, чей отец не брезговал при случае учить сына оставляющими на спине настоящие шрамы дедовскими методами - Паша отпрыгнул от люка и нассал прямо в свои крутые новые джинсы.

Когда он отпустил люк, мы успели лишь отдёрнуть руки, чтобы нам не защемило пальцы. Тяжеленная крышка с грохотом обрушилась на место, после чего сразу же затряслась и подскочила на пару сантиметров от нескольких нанесенных изнутри ударов.

Всё что было дальше - панический бег без оглядки, сопровождаемый так и не прекратившимся воем.

∗ ∗ ∗

Я это сделал. Я всё вам рассказал. Остаток истории можно уместить в одном абзаце. Придя немного в себя и отдышавшись, мы пришли на понтон. Паша повис на перилах спиной к нам и стоял так, глядя на воду, вроде бы не испытывая никаких эмоций по поводу позорного пятна на своих штанах. В тот вечер мы смогли выудить из него одну-единственную фразу, а больше он не раскрывал рта на эту тему. Вообще утратил привычку балагурить, стал тихим и в целом как будто по-настоящему... потух. Мы виделись всё реже и отводили глаза, сидя рядом. Как я и сказал, компания распалась. На закате, прежде чем разойтись, мы поклялись никому и ничего не говорить о сегодняшнем дне.

Илью нашли через неделю, когда выгребали золу и несгоревший мусор из контейнера. Да, мусор сперва сожгли, не заглядывая внутрь. Со всеми нами говорил усталый участковый, но безрезультатно. Официально - несчастный случай. Контейнер после этого закопали трактором. Не знаю, что сказать вам ещё.

А, ну и единственная фраза, сказанная Пашей в тот вечер на понтоне: "Оно сидело на нём. Они облепили его голову".

ВНИМАНИЕ! Ненормативная лексика.

Автор:Varzanam
Источник: http://mrakopedia.ru/

Анон, ты бывал в Краснодаре? Если да, то наверняка видел небольшой парк, неподалеку от библиотеки имени Пушкина. Это мое любимое место. Там стоит скромных размеров колонна на которую усадили Екатерину, окружив пушками, казаками, фонарями с двуглавыми воронами выкрашенными в золотой цвет и прочей эпидерсией. Если смотреть в чугунное лицо памятника и идти спиной назад и чуть влево, твое седалище, анон, наткнется на скамейку. Сядь на нее. Протяни руку к карману и найди сигареты. Закури. Посмотри вниз. Ты не видишь старенькую нокию под ногами? Не? Тебе повезло. А мне - нет.

Я нашел адскую трубу прямо на этой лавочке, гуляя с кентами после хорошего такого напаса старого и доброго (пива), а не этого вашего китайского в целофанке. Помню, с корефанами даже возник легкий спор - чья труба, но кто сильнее - тот и прав посоны, да? Когда-то убергодная N-8, сама легла в руку. Добравшись домой я закинул мобилу на диван и засел за пеку. Хз почему, но я не стал выключать телефон, вытаскивать симку и прочие дела. Думал, может позвонит хозяин, а я отдам. Есть во мне что-то хорошее, ага. Но никто звонить не торопился и я решил пробежаться по телефонному справочнику. Он был почти пуст. Всего пара десятков номеров, мама, папа, все дела. Была еще - "любимая", да непонятные сокращения типа: Вася Зак, Коля Зак, Петя Зак. Ну ты сам знаешь, анон, что я сделал. Не стал звонить, нет. Решил пошарить в телефоне. Интересно же. Долбоеб. В галерее не нашлось ничего особо кошерного, так пара фоток каких-то чуваков и тян. Одна была даже в купальнике, лол. В видюхах скучный классический прон перемежался смищнявкаме "Уральских пельменей", в общем - nothing else, обычный набор. От скуки полез в меню и нашел читалку с годными книгами, где и залип в "Мисо-суп" неизвестного мне господина. Не знаю, сколько времени прошло с начала чтения. Встал, чтоб сделать чаю, когда уже совсем стемнело. Потом сидел на балконе задумавшись над тем, каково это, жить в мегаполисах Японии - толкотня, куча народу, но нежные и няшные скво в своих скворешниках, чудеса техники, все дела... Выкинув сигарету и вдыхая свежий воздух не загаженный миллионами машин, я понимал, что именно здесь мне хорошо. Именно здесь - мое место. Среди цветущих акаций и запахов старого квартала. Гонять ништячки, ловить темку, мурчать с дворовыми пацанчиками, да коротать свой век. Типа, экзистенциональная парадигма конкретного индивида, ни дать, ни взять. Продолжая изучать содержимое трубки, я залез в заметки. Бывший хозяин, однако, много писал. Будешь смеяться, анон - там были стихи. Разные. Были типа про любофф:

"Под изнанкой улыбки луны.
Шепотом из поющего света
Шьет любовь полуночные сны
На груди у пьянящего лета...
Ля-ля-ля-ля-ля... "

Но были и такие, что заставляли задуматься.

"Расстояние? Это просто.
Как в учебнике математики.
Здесь считаются километры.
У столбов - цветы для романтики.
Говорят, что мир ускоряется
Вместе с нами порой меняя.
Человеческую эту дистанцию
Отделяющую... Определяя.
Эта жизнь на скользком пути.
Предлагает выходы и входы.
Цветные в ложке сны,
Семь степеней свободы.
Дышать - вроде мелочь,
Забрать может много.
Ненавидеть хотелось
Но вышло недолго...
Порвать на себе. Шагнуть
И забыть.
В пыль - боль замотать.
Прекратить - просто быть."

Стихов было много, встречались годные и не очень, плюс - пара заметок с чем-то вроде мыслей о жизни. Нашел еще дневник снов, подумал, что паренек упарывался в ОСы. Когда поднадоело читать, а звонка не случилось - решил позвонить сам. Естественно - первым номером набрал "Любимую". Трубку взяли после трех гудков и я услышал приятный такой, мурлыкающий женский голос.

- Да?

- Добрый вечер. Я тут телефон нашел, вот вам звоню.

- Мне? Почему? Я - не бюро находок.

- Эээ... Так в справочнике номер забит. Как - "любимая", вот и позвонил.

- А, я поняла. Ты из пранкеров, да? Иди в жопу.

Гудки. Слегка прихуев от развития разговора, я сильно задумался. Быть может, бывший владелец - хикка, безмолвно страдавший по тян и раздобывший хитрыми путями номерок возлюбленной, но так и не нашедший смелости ей позвонить? Хз, ну вот как еще объяснить такой расклад? Любимая, которая нифига про любимого не знает? Вот же хрень. Проверил номер. Вроде все в порядке. Нашел в списке "Мама", снова набрал. Ну мать-то должна быть непридуманной, верно? Абонент недоступен. Так. Как я друзей записываю? Ну точно - без пометок, а то и погонялами. Поискал Мишек, Васек, Опездалов всяких, нашел некоего "Витька" и "Бормотуна". Набрал Витька. Долго-долго слушал гудки, затем трубку сняли. Молчание. Решив поторопить события, я спросил - Витек? - и замер. Там, на другом конце провода кто-то подавился и заныл глухим пьяным голосом.

- Пожалуйста-пожалуйста не звони, не надо, я зайду к тебе, зайду! Я виноват, знаю, но я не хотел, Серега прости меня. Прости пожалуйста! Не надо звонить, я так с ума сойду, что тебе нужно?! Я принесу водки тебе, сигарет, но не надо звонить. Тебе нельзя блядь, нельзя!!! - голос сорвался в визг и трубку бросили. Сказать, что я охуел, это ничего не сказать. Анон потерявший телефон - был бандитом или коллектором? Плющил несчастных должников, так что они теряли человеческое достоинство, совал в жопы паяльник а-ля девяностые? Чем объяснить страх в голосе Витька? Что за херня творится вообще? Почему водка и сигареты? Он что, в тюрьме сидел? Тогда такая трубка легко объяснима. Нигде, кроме как в местах лишения свободы - нет такого количества почитателей старых кирпичей Нокиа. Я был уже готов к любому развитию событий, когда набрал Бормотуна.

- Слушаю. Тебе чо там, не спится?

На всякий случай, я предельно вежливо сказал - Здравствуйте. Я тут гулял и телефон нашел. Вроде бы - товарища вашего. Вот решил позвонить.

- Нашел, говоришь... Где?

- В в парке. Вот, могу вернуть.

- Вернуть, говоришь, хочешь? Ага... Слушай, ты подскочить можешь, скажем, к Авроре?

- Не. Это далеко. Давайте возле Проститутки, то есть - горадминистрации, встретимся?

- Не вопрос. Через часика-пол. Хочешь чего, за трубу?

- Да нет. Просто отдам.

- Лады. Через полчаса.

Сбросив вызов, я слегка задумался. Немного стремно, но очень любопытно. Хотелось узнать про владельца чуть больше. Тем более -предъяв ко мне никаких быть не должно, да и угрозы в голосе Бормотуна не было. В общем, через двадцать минут, я уже был среди прогуливающихся парочек и залипал на гладких девчонок. Звонок раздался неожиданно. Это был недавний знакомый.

- Да?

- Ага. Вроде вижу тебя. Сейчас подойду. Обернись.

Не отнимая трубку от уха, развернулся и начал выглядывать собеседника. Крепкий лысый мужик, шел по аллее слегка прихрамывая на левую ногу и глядя на меня с каким-то странным выражением лица. Таким... Замороженным что-ли... Поздоровались. Я - сразу же протянул телефон, но лысый не спешил его брать, как будто даже отдернув руку.

- Ты где его взял?

- Возле Пушкинской нашел. Под лавочкой.

- Не пиздишь?

- Да нет. Вы не подумайте, я не гопнул вашего приятеля. Может он пьяный потерял, может еще что.

- Не гопнул? В это верю. А вот нашел... Под лавочкой, говоришь...

- Ну да. Честно.

- Выбрось его. Просто выбрось. - мужик развернулся и начал уходить. Я опешил.

- Эээ... Я не в курсе, что за дела у вас с приятелем, но странностей с меня уже хватит. В чем дело?

- Дело? - мужик приостановился. - Дело в том, братан, что я год назад своими руками положил трубу Сереге в гроб. Эту трубу. В гроб. Ясно? И тебе просто хотел пиздюлей дать. Думал, может ты разыграть меня хочешь. Всякое думал. Выкинь его. Все. Бывай.

Если честно, я просто не знал, что сказать. И была мысль последовать совету Бормотуна, была! Может ничего бы и не произошло, но мое сраное любопытство... Мое любопытство.

Дома, я осторожно положил кусок пластика и стекла на тумбочку и долго-долго смотрел. Мысли были всякие. Гробокопатели добывали части тел для безумного доктора и наткнулись на бесценный артефакт. А потом их в расово верной перестрелке положили агенты Аненербе и пухлогубая Лара Крофт, истекая кровью - сбежала в парк, где и спрятала заветную трубу в архинадежное место, товарищи! Под лавочку - напротив чугунной Катьки.

Вот такая хрень творилась у меня в башке, анон. Это было дико. Может, лысый хрен меня просто развел? Может, это его труба, да стебануться над реальным пацаном - для него слаще печенья? Хз. В итоге, я опять взял в руки проклятую трубку. И решил, да ты знаешь, анон, зайти в интернет. Первым делом я посмотрел список последних посещений. Какой-то мелкофорум на полтора человека, форум автомобилистов, авито и sic! учетка на Мракопедии. Честно говоря, была мысль стебануться и запостить стори от лица мертвеца, что было бы доброй шуткой, особенно для тех, кто знал бывшего владельца, но я не успел.

"Вам оставили одно новое сообщение".

Лучше бы я вышел в тот момент. "Он знает тебя. Он ждет". Без подписи. Щито? Упоротые школоло играют в таинственность? Я глянул на дату. 04.04. Некоторое время - лазил по сайту, просматривая истории, пока не заметил, что с этой учетки ведется активная работа. Кто-то, сидя онлайн проводил какой-то форс. Видимо акк старого владельца взломали и пользуются. МБ, он был неплохой автор и кому-то захотелось слегка потешить свое ЧСВ. Учетка была пуста, за исключением сообщения от школомистиков и я решил тральнуть неизвестного хакера. Написал - Заходи, подождем вместе...

И в этот момент, анон, ты слышишь меня, анон? В моей квартире - погас свет, блять! Не так, когда его отключают или лампочка перегорела, а так будто все светлое кто-то выпил. Разом, бля. В сумрачно-серой темноте, за моей спиной я ощутил чужое присутствие. Кто-то стоял и тихо булькал. Будто старый кран. Стоял, хрипел и морозил мне спину. Я почти горд за себя. Не оборачиваясь - спросил,

- Серега? Я положу твой телефон на место. Извини пожалуйста. Я просто хотел пошутить.

Мой затылок охватили склизкие пальцы и хлюпающий голос прошептал прямо в ухо,

- У тебя девять дней...

Зачем я только смотрел эти фильмы ужасов...

В башке пронеслись кадры из "Звонка", с черно-белой НЕХ и я просто потерял сознание. Когда пришел в себя - лампы горели. В квартире стоял смрад гнилой рыбы. Трубка была мертвой. Черная и безжизненная, холодная, будто ее принесли с мороза она лежала в руке и намекала, - Нет, паренек, ты не спал. Это было.

Но я, все равно придумал себе, что это сон. А как иначе? Поверить в то, что хренов мертвец был здесь, дышал в затылок и говорил? Не, я конечно любитель глянуть голливудских страшилок, но не настолько, чтоб в них верить. Не настолько... Был.

Утром, я оделся, вышел из дома и двинул знакомой дорогой в парк. Лил серый дождь. Возле памятника никого не было. Я сел на лавочку, уперся взглядом в черную колонну и, ощущая себя глупым и смешным, зашептал, - Серега, я тут взял твою мобилку, она мне не нужна, я просто хотел помочь. Забери ее обратно, или отдай другому. Я не понимаю ваших игр, спи спокойно.

В этот момент, луч солнца пробил небо и упал на лицо Катьки, а я поверил, анон, что это знак, что Серега простил меня и все закончилось. Не знаю зачем, но я завернул телефон в носовой платок и аккуратно положил под лавку. Уходил с чистым сердцем, какой-то даже просветленный. Сука. Вечером как следует надрался с друзьями, привел тян... Будто вкус жизни заново открыл. Но стоило мне провалиться в сон, как попал в странное место. Поле с торчащими вокруг сухими деревьями и мертвой травой скрывала дымка тумана еле-еле доходящая до щиколоток. На небе висела огромная зеленоватая луна и запах сырости и грибов был настолько силен, что казался осязаемым. Я сделал шаг вперед и почувствовал, что нога проваливается в холодную воду. Передо мной, под слоем тумана медленно и неспешно - текла река. Ничего не понимая, попытался оглядеться. Единственное, что бросалось в глаза - замшелый валун за спиной возвышающийся где-то на два метра над землей. Секунду поколебавшись, двинулся к нему. Не знаю почему, но очень хотелось оказаться как можно дальше от воды. Она была повсюду. Оказывается, я стоял на небольшой кочке посреди огромного пространства заболоченной поймы реки. Каждую секунду боясь ухнуть вниз, начал осторожно пробираться к камню по колено в тумане. На валуне выступали капли влаги, он был настолько скользкий, что пару раз скатившись вниз, я оставил всякие попытки забраться наверх. Вымокший, грязный, ждал неизвестно чего и даже мысли не возникло куда-то идти. Дождался. На ковре тумана, прямо перед глазами вырос протуберанец и принял форму человека. Это было похоже на статую из молочно-белого пара со слепыми провалами глаз. Статуя протянула мне руку. Знаешь, анон, в обычном таком приветствии, будто Вася из соседней квартиры случайно натыкается на тебя во дворе. Просто и понятно. Я пожал, точнее попытался. Сложно пожать руку туману, да. Стояли и смотрели друг на друга. Фигура качнула головой - копия дворового пацанчика, типа - Чо хотел? Это было так знакомо и привычно, что я малость припух.

- Ты кто?

Фигура покачала головой, подняла руку и начала перебирать пальцами. Что-то знакомое. Бля, да это ж телефон!

- Серега?

Статуя кивнула.

- Так чего ты от меня хочешь-то? Я мобилку на место занычил. Какие дела?

Серега замотал головой, затем ткнул себя в грудь и скрестил руки.

- Чего?

И опять он ткнул в грудь и показал в сторону. Скрестил руки. Помотал головой. До меня дошло.

- Это был не ты?

Призрак закивал.

- А кто тогда?

Фигура присела. Закрылась руками. Я догнал, что он изображает страх. Никогда особо не верил в религиозные кортинке, но первое, что пришло в голову - это Сатана.

- Дьявол?

Призрак будто задумался. Кивнул. Отрицательно мотнул головой.

- И да, и нет? Он вернется?

"Да"

- Что ему от меня нужно?

И тут я услышал крик.

Орала тян, что я привел к себе. Орала истошно, с надрывом, на одной ноте, будто животное. Меня буквально выдернуло из сна. Над моей постелью, стоял черный силуэт. У него было что-то не так с головой. Что-то не так. Блядь, из его головы росли змеи, анон. Шевелящиеся змеи - переплетались между собой, трогали воздух, стены, тян. Он держал ее за плечо и она орала. Боги, анон, я никогда не слышал чтоб женщины так голосили. Как будто из нее выпили весь разум и теперь она может только выть, выть, как животное. Тварь подняла голову и посмотрела на меня.

- Восемь дней...

Я просто не мог пошевелиться, анон. Просто, блять, не мог. Рад, что не последовал примеру тян и не обоссался, глядя как тьма кладет что-то холодное и тяжелое на мою грудь. Это был кирпич нокии.

Соседи вызвали ментов. Думаю, любой бы услышав такие вопли вызвал, на их месте. Через пять минут, когда девка перестала захлебываться криком и просто мотала сопли в ванной, дверь начали натурально выносить. Еле успел открыть. Хвала аллаху, что тян смогла связно ответить на вопросы, пока меня держали на полу вежливо наступив ногой на голову и я не поехал ночевать в уютный КПЗ. Менты убрались, тян напросилась довезти ее домой, а я остался убирать обоссанные простыни. Произошедшее просто не укладывалось в голове, но гребаный мобильник лежал тут.

Только спустя час, заваривая крепкий чай, я словил отходняк. Осел возле холодильника. Ноги отказали. Сидел и трясся как маленький мальчик поймавший пиздюлей от кучки хулиганов. Утром я лихорадочно бегал по городу. Зашел в церковь, молился, как никогда в жизни, скупил кучу икон, свечей, взял ладан. Окуривал квартиру, читал молитвы, жег свечи, вешал иконы. Вечером - погас свет. Не смея обернуться, слушал знакомые хрипы. Будто старый, ржавый кран. Бульк, бульк. Когда пальцы обхватили голову, я почти поехал.

- Семь дней...

Анон, помоги. Я не знаю кто это. Я не знаю, что ему нужно. У меня осталась неделя. Неделя. Помогите мне! Я боюсь думать, что будет дальше.

Попробую запилить историю, хотя, если честно, мне становится неуютно, когда я это вспоминаю. Итак, вот почему я боюсь закрытых дверей:

Живу я в %cityname%, обычном районном центре, небольшом городе безо всяких достопримечательностей. Живу один в двушке в старом советском доме, на первом этаже. Так как живу один, режим дня у меня ни к чёрту: сплю до полудня, зависаю в интернете (в частности, двачую капчу) до поздней ночи.

В общем, однажды, незадолго до полуночи, я оторвался от монитора, чтобы принять ванну. Я был сильно сонный, и пока ванна наливалась, я на кухне выпил чашку дряного растворимого кофе. К сожалению, это не особо помогло, и когда я влез в ванну, я вскоре задремал.

Пробуждение было не из приятных: я сполз по спинке ванны в воду, и, гадство, наглотался воды. К счастью, я быстро очнулся, откашлялся и отплевался. Чуть не захлебнулся, надо же. И кой чёрт меня дёрнул мыться ночью?

Я вылез из ванны, вытерся, и уже было собирался выходить, как вдруг что-то привлекло моё внимание. Что-то, что буквально висело в воздухе, но что именно – я понять не мог. Я замер на несколько секунд, и понял. Тишина. Было тихо, абсолютно тихо, тишина была просто неестественной. Да её и не должно было быть. Обычно на кухне дико дребезжал старый советский холодильник, бубнило просто так включённое радио. Из комнаты должен был доноситься гул компьютера.

В первые несколько минут, я было решил, что оглох. Чтобы развеять эти сомнения, я постучал по краю ванной. Звук гулко разнёсся в нависшей тишине. Страха не было, пока не было. Было полное непонимание происходящего.

Я решительно толкнул дверь от себя. Дверь открылась. То, что я увидел в дверном проёме… Там ничего не было, ни-че-го. Если бы я открыл дверь, я должен был бы в неярком свете, распространяющемся из ванной, увидеть коридор, захламлённый горой картонных ящиков с вещами, которые бросили предыдущие жильцы. Передо мной же свет никуда не распространялся, была тьма и пустота, и тишина. Абсолютная, всепоглощающая, затягивающая. И я, скованный страхом, просто смотрел в бездну передо мной.

Я оторвал взгляд от всепоглощающей пустоты, и перевёл его на дверь. Дверь – единственное, что висело в пустоте, и медленно растворялось в ней. Хлопья краски медленно отделялись, рассыпаясь в пустоте, дверь как будто разваливалась на части, рассыпаясь в пыль, исчезая во всепоглощающей тьме. Я перевёл взгляд на порог – он рассыпался, как песок, таял в пустоте. И тут пришёл страх. Животный ужас. Захотелось отгородиться от этой всепоглощающей пустоты. Пересиливая себя, я протянул руку в пустоту, и дёрнул дверь на себя. В это мгновение я ощутил странное покалывание, как будто мурашки пробежали по коже.

Как только дверь захлопнулась, я отскочил вглубь ванной комнаты, и сел в углу, обхватив голову руками. Так я просидел… чёрт, я потерял счёт времени, долго просидел, в общем. Стал потихоньку приходить в себя. Внезапно я понял, что тишина исчезла – противно дребезжал холодильник, бубнило радио. Я подошёл к двери, осторожно открыл её. Свет упал на пол, узкой полоской освещая хлам, сложенный у стенки. Я распахнул дверь, пронёсся по коридору до дверей комнаты как ошпаренный, бросился на кровать, и заснул, как провалился.

На следующий день я проснулся около полудня. Солнечный свет пробивался сквозь закрытые шторы, и светил прямо в глаза. Жутко болела голова, и рука. Я встал, сбрасывая с себя одеяло, поднёс к лицу свою правую руку. Неприятное зрелище. Кожа на руке была как будто свезена, жутко болела и саднила. Как будто кто-то или что-то просто счистили поверхностный слой кожи. И тут и там были запёкшиеся ранки, словно уколы от большой иголки. Ногти на руке выглядели так, как будто их кто-то целенаправленно ковырял их иголкой. На простыне остались кровавые подтёки. А самое главное – повреждения на руке заканчивались ровно там, на сколько я погрузил руку в разъедающую пустоту вчера ночью.

В общем, прошло уже полгода с той ночи. Рука долго болела, саднила, до сих пор выглядит неприятно, как будто покрыта сетью шрамов. А я с тех пор боюсь закрытых дверей. Держу все двери в квартире открытыми, кроме входной, да и на улицу не выхожу без особой необходимостью. Кто знает – вдруг за очередной дверью, которую я открою, окажется пустота, которая поглотит меня. И поглотив меня, остановится ли?

Автор: Эдгар Аллан По
Перевод: К. Бальмонт

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне.
"Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне".

Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...
И в камине очертанья тускло тлеющих углей...
О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
О светиле прежних дней.

И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
"Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -
Гость стучится в дверь ко мне".

"Подавив свои сомненья, победивши спасенья,
Я сказал: "Не осудите замедленья моего!
Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный
Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его,
Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего:
Тьма - и больше ничего.

Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,
Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, -
Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, -
Эхо - больше ничего.

Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, -
Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
"Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
Там, за ставнями, забилось у окошка моего,
Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего, -
Ветер - больше ничего".

Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой
Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,
Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво
И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей
Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,
Он взлетел - и сел над ней.

От печали я очнулся и невольно усмехнулся,
Видя важность этой птицы, жившей долгие года.
"Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, -
Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,
Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"
Молвил Ворон: "Никогда".

Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.
Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.
Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,
Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда -
Сел над дверью говорящий без запинки, без труда
Ворон с кличкой: "Никогда".

И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,
Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",
И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, -
Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,
Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".
Ворон молвил: "Никогда".

Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной.
"Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда,
У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье
Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда
В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,
Вновь не вспыхнет никогда".

Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,
Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,
И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной
Отдался душой мятежной: "Это - Ворон, Ворон, да.
Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",
Страшным криком: "Никогда".

Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
И с печалью запоздалой головой своей усталой
Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,
Не прильнет уж никогда.

Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -
То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?
В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,
Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -
Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,
Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,
В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"
Каркнул Ворон: "Никогда".

"Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль дух зловещий,
Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, -
Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая
Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,
Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!
Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,
Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,
Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!
Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!"
Каркнул Ворон: "Никогда".

И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,
С бюста бледного Паллады не умчится никуда.
Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,
Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.
И душа моя из тени, что волнуется всегда.
Не восстанет - никогда!

Автор: Chainsaw
Источник: http://mrakopedia.ru/

В детстве я, наверное, был тем еще маленьким гаденышем. Не могу утверждать определенно, ведь речь идет еще о годах, проведенных мною в детском саду нашего небольшого провинциального городка. Воспоминания из того возраста представляются мне записками из кривых, написанных усердным кулачком трогательных букв, выведенных на истончившихся обрывках бумаги. Этакие вспышки памяти об отдельных ярких событиях, какими их воспринял только лишь формирующийся детский разум. Убежден, что именно из этих обрывков, многократно переписанных палимпсестов, и складывается калейдоскоп человеческой личности, каковой бы она ни стала в итоге. Очаровательные детские воспоминания... Но есть среди них воспоминания и другого рода - очень, очень темные. Позвольте угадать: такие есть и у вас. Каким-то образом детсво совершенно обычных, нормальных людей оказывается, зачастую, неиссякающим источником как пронизанных светом и теплом картинок, так и самых чудовищных кошмаров, что влияют на человека, осознанно или нет, до конца его дней, преследуя его и даже определяя его судьбу.

Об одном из таких воспоминаний я и хочу вам сегодня рассказать.

Мою детсадовскую группу в те дни объединили с другой, расположенной в другом конце коридора. Возможно, ремонт в помещениях нашей группы был тому причиной. Как бы то ни было, временной группе стало вдвойне веселее, а у нянечек и воспитательниц, надо полагать, прибавилось поводов для головной боли. В новой группе я познакомился с не слишком общительной девочкой по имени Настя. У Насти всегда при себе была удивительная игрушка - человечек, сплетенный целиком из прозрачных (но пожелтевших от времени) трубочек от капельницы. То был закат страны Советов, и у нас только начали появляться замечательные яркие китайские игрушки, имеющие, правда, свойство быстро ломаться в детских руках. Играть в поломанную игру "юный водитель" и строить форты из больших фанерных кубиков быстро надоело. Этот же человечек сразу привлек мое внимание: размером сантиметров в пятнадцать, он был сделан, как мне тогда показалось, с удивительным талантом. Кто-то явно потратил много часов за плетением, особенно много трубочки ушло на прямоугольник "тела". Настя сказала, что человечка для нее сделал в больнице ее папа, когда она очень сильно заболела. Короче, я захотел человечка себе.

Однако Настя, девочка ужасно тихая и болезненная, способная целыми днями сидеть в углу и возиться сама по себе, становилась по настоящему опасна, когда речь заходила о просьбах дать поиграть с ее человечком. Я несколько раз подступался с предложениями обменять его на что-то из своих мальчишеских сокровищ, но все впустую, а когда единственный раз попытался отобрать игрушку силой - оказался в медкабинете с кровящей головой. Тихая Настя, одной побелевшей рукой вцепившись в начавшего растягиваться человечка, другой, не задумываясь, обрушила на меня игрушечную кухонную плиту (такую, с конфорочками), сделанную из металла. Помню, как медсестра обсуждала с воспитательницей необходимость наложения швов, пока я в голос ревел, сидя на покрытой клеенкой кушетке.

Я отступился. Но я не был бы маленьким гаденышем, если бы все закончилось на этом. У меня в анамнезе уже было как минимум две кражи, о которых я могу вспомнить, совершенные со всей доступной дошкольнику изобретательностью. Однажды в гостях я нашел в ящике стола калькулятор и забрал его себе, а по пути домой оторвался от родителей и скрылся в кустах возле дома. Там я вытащил батарейки и разбил экранчик камнем, после чего показал калькулятор маме, как будто только что нашел его под окнами. Так мне хотелось его разобрать. В другой раз я спер у одногруппника игрушку из киндера: мне очень понравился крокодильчик, сидящий внутри яйца, которое можно было открыть. А самим крокодильчиком можно было рисовать. Одногруппник не хотел дарить или меняться - что ж, тем хуже для него.

И я разработал план. Мне нужен был этот плетеный человечек. Но уже не для игры.

В сон-час у нас всегда изымали все игрушки и оставляли их в шкафчиках для одежды в предбаннике. Во время сборов на прогулку я запомнил, какой шкафчик принадлежит Насте (кажется, на нем была нарисована малина). В один из "тихих часов" я отпросился в туалет, дверь в который находилась прямо напротив раздевалки. Не ушло много времени на то, чтобы пробежать до нужного шкафчика и достать человечка, после чего я закрыл дверь в туалет-умывалку и на всякий случай привалился к ней, так как на двери не было никакого шпингалета. На моей голове все еще красовалась огромная шишка от того удара, знаете ли. Так что я с трудом подцепил хвостик трубочки и начал расплетать человечка.

В тот же момент из спальни раздался дикий визг. Визг приблизился мгновенно - я не понимаю, с какой скоростью ей надо было бежать ко мне, - и в дверь заколотили с такой силой, что я едва не упал, но тут же собрался и уперся ногой в ближайшую раковину. Я как мог быстро продолжал расплетать трубки. Она больно ударила меня, и не будет ей больше вообще никакого человечка, вот и все.

Настя визжала как сумасшедшая, почти без слов, слышно было только "прекрати", "хватит" и "не надо". Шквал ударов кулаками в тонкую дверцу стал попросту непрерывным. Я закончил с головой и оторвал человечку обе руки. Настя тем временем, видимо, начала врезаться в дверь всем телом, отчего каждый раз между дверью и косяком образовывалась большая щель, хотя я и упирался изо всех своих детских сил. Крики воспитательниц только усилили ощущение неправильности происходящего; да, я очень испугался, но был намерен закончить во что бы то ни стало. Это был вопрос мести или возмездия за ее несговорчивость. Кажется, они пытались оттащить девочку от двери. Я успел расплести верхнюю часть туловища игрушки, прежде чем взрослые силой открыли дверь и отволокли меня в спальню. Хрипевшую и кашляющую Настю прижимали к паласу в раздевалке, так что я увидел только ее взлетающие и колотящие в пол ноги. Еще я увидел красные разводы по всей наружней стороне выкрашенной белой краской двери и шокированные лица вышедших из спальни одногруппников. Красными брызгами был покрыт и халат несшей меня нянечки, а ее лицо стало каким-то плоским от ужаса. Я не понимал, что же там произошло. Не понимаю и сейчас, а догадки предпочту оставить при себе.

Полурасплетенная игрушка осталась у меня, и никто ничего об этом не сказал. Взрослым было не до того. Я закопал ее в углу двора за верандой во время прогулки - после того как понял, что не могу починить ее как было. Настя не вернулась в группу, а потом нас перевели обратно в наше помещение. Воспитательницы ходили мрачнее тучи, родители перешептывались в раздевалке. Шепотом же среди ребят распространялись слухи, что Настя сошла с ума от той болезни, которой болела раньше, а потом умерла, "совсем-совсем" умерла.

Вот и вся история. Все, что я помню. Хотя я не готов сказать наверняка насчет того детского "совсем-совсем". Понимаете, не поставил бы на это, не пошел бы ва-банк. Классе так в шестом или седьмом я перекопал весь угол территории своего старого детсада, нашел и отмыл половину человечка, сплетенного из трубок от капельниц. Сейчас он лежит у меня на книжной полке. Иногда, особенно когда напиваюсь, я беру его и разглядываю, кручу в руках. Уверен, сейчас я смог бы сплести его заново, "починить как было". Интересно, придет ли тогда за своей игрушкой девочка Настя? Начнет ли стучать в мою дверь?

ВНИМАНИЕ! Ненормативная лексика.

Источник: http://mrakopedia.ru/

Никита С. - мой хороший друг.

Был.

Мы фанатели по кейвингу, читай - хождению в пещеры (шутки про гомосексуализм устарели, анон.)

Проживаем мы в 200К-Мухосранске немного восточнее ДС. Пещер и олдовых каменоломен вокруг - хоть жопой жуй. Нашей с Некитом, и вообще, доброй половины сообщества кейв-любителей, были Антоновские пещеры а.к.а. Антоновские каменоломни а.к.а. Тоша - хер знает почему так названные (на деле не Антоновские, но суть близка). Излазили мы их ещё лет в шестнадцать вдоль и поперёк; потом одна и та же пещера из похода в поход с кучей постоянно лезущих туда 'коллег' настоебенила жутко. Надо было искать неизведанное нами и не страдающее от кучи 'посетителей'. Полуслепой выбор пал на Оську. Одна из самых северных в округе каменоломен называлась так в честь близлежащей деревни Островское (на деле опять же не Оська и не Островское, но суть также близка). Последние гости в ней были хуй знает когда. Отличный выбор.

(Мог бы для АТМОСФЕРЫ завернуть про УЖАСНУЮ славу пещеры, дескать, там пропало 9000 людей, но не буду. Никто там не пропадал. Просто каменоломня не пользовалась особой популярностью).

Полезли в феврале. Холодно было адски, но в самих пещерах зимой температура обычно в районе 2-3 градусов выше нуля. Приехали. Кинули взгляд на, очевидно, всеми покинутую деревню - стереотипная Рашн Виллэдж. Пара рядов покосившихся коричневых домишек, облезлая каменная церковь с погнутым куполом. Уныло донельзя. В машине переоделись в комбезы, взяли сидушки, рюкзаки и фонари, а также карту Оськи, данную побывавшим тут давным-давно приятелем. Вдоль мёрзлой и столь же унылой речки минут за десять дошли до входа. Куча грубо прибитых досок на полусгнивших балках и неприветливый тёмный зев лаза. Да-с, давненько сюда не лазили. Ну, оно только на руку.

Полезли.

Стандартно. Сначала - узкий каменистый лаз, потом - 'прихожая' - более-менее просторное, но очень тёмное, место с 'книгой постояльцев' - туда записывают, кто (ФИО или кликуха, данная в обществе любителей), во сколько влез и во сколько вышел. Сугубо для безопасности. Мы записались как 'МИСТЕР ФАНТАСТИК И ДЯДЮШКА МОКУС' - пожалуй, самые уебанские прозвища, которые можно себе придумать. Но под таковыми наш тандем был наиболее известен в области кейверов. После этого вырубили фонари и минуты две-три просидели в кромешной тьме. Обычная процедура адаптации. Не видно абсолютно ничего, ни лучика, ни блика. Из звуков - лишь дыхание напарника и отдалённое капанье воды, если прислушаться. Из осязательных ощущений - только мягкая прохлада, сменяющая пробирающий до костей холод.

Врубили фонари. Поглядывая на карту, двинулись дальше. Пещера выглядела действительно давно покинутой - если в Тоше чуть ли не на каждом повороте были чьи-то инициалы, оставленные бутыки или детские игрушки (кто-то даже тумбочки, велосипеды и корпусы от компьютеров умудрялся протаскивать), то тут всё было какое-то прохладно-серое.

Свидетельств того, что тут всё-таки некогда кто-то побывал, мы встретили лишь пару. Первой была крупная надпись, выскобленная на случайном валуне. 'КАП-КАП', гласила она. Действительно, звук капающей воды, источник которого, казалось, вообще не отдалялся, был единственным тут, помимо нашего дыхания, коротких фраз (в основном касающихся похабных шуточек, замечаний насчёт заебавшего звука и просьб дать воды) и шагов.

Через пару проходов кто-то оставил покорёженную каску и бутылку воды.

Более надписей и предметов мы с Некитом не встречали. Лучи фонарей выхватывали из тьмы только камни, камни, камни... Изредка - тупики, в которых ради пары метров приходится попотеть минут десять, но в основном - удивительно широкие для каменоломни ходы.

Скучно.

Проходы и лазы были все какие-то серые и однотипные, ориентирами остались лишь карта и неизменный звук капающей воды, начигающий нехило долбить по нервам. Воздух был невыносимо спёртый и сухой.

Потом я подвернул ногу.

Неудачно поставил ступню меж двух злоебучих камней и оступился. Боль была терпимой, но от Никиты я сразу отстал.

-Бля, упал, что ль? Ща помогу, - развернулся он.

-Да не, пох... Ты иди, я ща посижу пять секунд и догоню, - махнул я.

Он пожал плечами и неспешно пошёл. Я глядел в его бурый, некогда бывший оранжевым, комбинезон. В Никитин потный затылок, скрывавшийся за очередным поворотом.

Это был последний раз, когда я его видел.

Потому что тогда, когда я, отсидевшись не более минуты, пошёл, прихрамывая, дальше, за поворотом я никого не обнаружил.

За следующим тоже.

И за следующим. И за следующим после следующим. Стоя перед очередным лазом, я понял, что заблудился. Карта была у Никиты.

А он пропал. Это не шутка. Он никогда так не шутил.

Кап-кап.

Ёбаный звук, блядь!

-Некит, ёбаный в рот, - прохрипел я. Воды бы. Она-то рядом где-то. Капает. -Это нихуя не смешно. Ну реально, бля. Выходи.

Мне ответило капанье. Разряжаемое звенящей тишиной. Которая бывает только тогда, когда ты один-одинёшенек.

Я ринулся дальше, забыв про ногу.

Ни-ко-го.

Я заблудился в незнакомой пещере. А Никита пропал, блядь!

Я был бы рад найти, не знаю, его изувеченный труп с гримасой ужаса на лице. Его оторванную ногу. Его заляпанный кровью фонарь.

Но я не находил ничего. В этой ебучей каменоломне мой лучший друг просто исчез. Без истошных криков, неведомых жутких рычаний и прочей хуеты. Он просто свернул за угол и пропал.

Я начал кричать.

Кап-кап. Может, капанье давно осталось позади и звучит лишь в моём мозгу?

Я бросился назад. Я раздирал руки о камни, бился головой, падал. Я бежал.

Кап-кап.

Карта у пропавшего Никиты. Я даже приблизительно не знаю устройство Оськи. Мобильной связи нет.

КАП-КАП.

Я был бы рад оглохнуть.

Я просто нёсся неведомо куда. Меня даже не волновала пропажа друга, мне стало похуй на выход отсюда. Я хотел лишь убежать от сраного капанья. Я бежал.

Кап.

-ЁБАНЫЙ В РОТ, ЗАТКНИСЬ! - надрывая связки, проорал я.

Пещера едко закапкапала мне в ответ. Хи-хи.

Надо будет навестить психиатра, когда... если. Если. Если я отсюда выйду.

'КАП-КАП' - я уставился в надпись на валуне за очередным поворотом. Ого. Да я... мы тут были. Значит, выход ощутимо ближе.

Органы восприятия адаптируются к чему-то постоянному - например, если перед глазом как-то поместить маленькую точку, он перестанет её видеть. Также и я уже перестал замечать капанье. 'Кап-кап'... будто ебучее 'хи-хи' злобного карлика в заброшенной избушке на болоте. Хи. Нихуя у меня фантазия.

Я перестал различать бесконечные валуны. Я просто полуковылял-полубежал, безумно хрипя и что-то крича.

Вскоре я ударился головой о камень и упал. Голова звенела от боли. Текла кровь.

Из дыры передо мной тянула морозом. Февральским ветром.

Слева валялась тетрадь. 'МИСТЕР ФАНТАСТИК И ДЯДЮШКА МОКУС' - значилось последней записью. Хи. Мистер Фантастик пропал, а Дядюшка Мокус, по ходу, свихнулся. Кап-кап. Потом я сообразил, что это выход.

Не помню, как я карабкался наверх, сбросив рюкзак. Начал приходить в себя уже на улице - трясясь, вышел из бревенчатого хода в это ебаное место и рухнул на зимний снег. Темнело.

Пришёл в себя я от дикого мороза, когда было уже совсем темно. Пара звёзд на почти чёрном небе, наверное, примёрзли к нему. Капанья я, вроде, не слышал. Удивительно.

Вышел к деревне. Там тоже никто не живёт, хи. Может, тоже пропали? Доковылял до машины. В полудрёме, дрожа от холода, выехал на шоссе. Пара-тройка проехавших мимо машин окончательно развеяла ощущение того, что все люди, окромя меня, исчезли, как Никита. На ближайшем посту ДПС я что-то орал людям в форме. Отрывки памяти. Смотрел в серые лица ментов, принявших меня за пьяного водилу. Отогревался в какой-то каморке.

Окончательно очнулся только на следующий день.

Описывать всё нет смысла. Были поиски. В каменоломню, хоть это касалось моего лучшего друга, я лезть отказался наотрез.

МЧСники разводили руками. Никого. Никаких Никитиных вещей тоже нет. Донимавшее меня треклятое капанье, говорят, было просто водой и было слышно лишь на входе.

Ещё поиски. Никого. В городе я что-то бормотал в лицо плачущей матери Никиты и его глядевшего в пустоту отца. Они оба умерли через месяц. Я думал, так только в книжках бывает.

Ещё поиски. Тщетно. Погиб под завалом стопудово, сказал знакомый-спасатель. Забрёл без тебя хуй знает куда, и попал. А ты и не услышал. Удобная теория.

И у психиатра был. Советовал просто забыть. Дескать, ты почти герой, что перенёс такое, был шок, но теперь забудь, ага.

Грустно.

* * *

А через два месяца мне пришла СМСка.

'Хей чел, я кое что расскажу, не поверишь!!!))' - гласило сообщение. Отправителем значился Некит.

Его мобила была с ним, когда он якобы попал под завал.

В моём мозгу что-то капнуло.

Никита никогда так не писал. Он всегда был максимально лаконичен. Именно эта мысль пришла в голову первой, а не то, что Некит исчез под звуки капающей воды.

Я вообще не знал, что делать, поэтому, поступил, возможно, чуть абсурдно - удалил сообщение и ушёл по своим делам.

Вскоре пришло ещё одно. 'Эй чувак ответь') Я жив прикол)'. Никита был лаконичен. Как истинный анонЪ, презирал смайлики.

Выбрать сообщение —> Опции —> Удалить.

Не тут-то было. Сообщения с номера Никиты стали буквально сыпаться, изобилируя смайликами и подробностями чудесного спасения. И звонки. СМСки я стирал; звонки пропускал или сбрасывал. Кап-кап, стрёмно брать трубку, ежели честно. Кто же ты, на том конце провода?

'Забери меня чел)) Я скучал епт'

'Никита' не унимался.

Он рассказывал, как попал под завал, как потом офигенно выбрался, как временно живёт в Островском и ждёт меня. Сообщения сыпались штук по десять на день, неизменно оптимистичные и призывающие забрать его. Я молча игнорировал их. Потом заблокировал номер и сменил симку. Потому что я знал - кто бы мне не писал, Никита не выбрался оттуда. Потому, что пропал он в феврале, а звонки и СМСки посыпались в середине мая. Или потому, что Островское, деревня около пещер, была расселена и заброшена тогда, когда я с Никитой пешком под стол ходили. Я удалял сообещния механически, машинально. Кап-кап. СМСки капали талой водой в стрёмной пещере. Нет, чувак. Никита исчез. Или его съели. Ха-ха, хи. Съел злой Кап-кап. Прям страшилка уровня Бабайки или Буки.

До того, как я сменил симку, сообщения успели смениться на 'Ну где же ты чувак?)'.

А ещё он ММSкой прислал мне пару фотографий. 'Гляди :D'.

Я не стал смотреть их.

Я удалил сообщения с ними, не открывая файлы.

По новому номеру меня никто не беспокоил.

Официально Никита С. всё ещё числится пропавшим без вести, де-факто - мёртвым. Полно ли в старых каменоломнях ходов, о которых знают лишь самые бывалые; полно ли обвалов или неприметных тупиков... Не вышел из пещеры спустя недели три, максимум месяц - пропал. Чему бы ещё стрястись-то. И вправду, ага.

Я не знаю, что это было. В принципе, психиатр прав, наверное, был - на то он и психиатр. Надо просто забыть.

Постоянно протекающий и капающий дома кран я починил. И в пещеры ходить бросил.

2006/06/05 23:35 Хасуми: Ты ещё не спишь?

2006/06/05 23:36 Такеши: Что случилось?

2006/06/05 23:38 Хасуми: Я в метро. Я заснула и пропустила свою остановку.

2006/06/05 23:40 Такеши: Выйди на следующей станции и пересядь в другой поезд.

2006/06/05 23:41 Хасуми: Странная вещь. Я жду уже 20 минут, а поезд не останавливается.

2006/06/05 23:43 Такеши: Ну, когда-то же он должен остановиться.

2006/06/05 23:43 Хасуми: Надеюсь, ты прав.

2006/06/05 23:44 Такеши: Может, ты села не на свою ветку?

2006/06/05 23:45 Хасуми: Нет, это та самая ветка, по которой я всегда езжу?

2006/06/05 23:46 Такеши: С тобой кто-то ещё есть в поезде?

2006/06/05 23:47 Хасуми: Нет, я совсем одна. Другие вагоны пусты. Мне немного страшно.

2006/06/05 23:47 Такеши: Дойди до первого вагона и постарайся поговорить с машинистом.

2006/06/05 23:47 Хасуми: OK

2006/06/05 23:48 Такеши: Спроси его, когда будет следующая станция.

2006/06/05 23:53 Хасуми: Окно в кабине машиниста затемнено. Я не могу его увидеть.

2006/06/05 23:55 Такеши: Попробуй постучать.

2006/06/05 23:56 Хасуми: Я постучала, никто не ответил.

2006/06/05 23:57 Такеши: Это странно.

2006/06/05 23:59 Хасуми: Поезд замедляется. Похоже мы сейчас остановимся.

2006/06/05 23:59 Такеши: Хорошо.

2006/06/06 00:00 Хасуми: Мы остановились на станции. Мне выйти?

2006/06/06 00:00 Такеши: Конечно, выходи.

2006/06/06 00:02 Хасуми: OK. Я вышла. Я на платформе. Я не знаю эту станцию.

2006/06/06 00:03 Такеши: Я приеду и заберу тебя. Скажи название станции? Я найду её по карте.

2006/06/06 00:04 Хасуми: У этой станции нет названия.

2006/06/06 00:04 Такеши: Да брось. Название должно быть.

2006/06/06 00:05 Хасуми: Я не вижу никаких названий.

2006/06/06 00:05 Такеши: Там нет никаких знаков?

2006/06/06 00:06 Хасуми: На всех на них просто написано "Станция метро”.

2006/06/06 00:06 Такеши: Как насчет расписания?

2006/06/06 00:07 Хасуми: Ничего нет. Я в любом случае не смогу уехать обратно. Все поезда прекращают движение в полночь.

2006/06/06 00:08 Такеши: А на стене нет электронного табло, на нём должно быть название станции.

2006/06/06 00:10 Хасуми: На стенах ничего нет.

2006/06/06 00:10 Такеши: Ну, тогда просто поднимись вверх по эскалатору и посмотри, есть ли там какая-то вывеска и т.п.

2006/06/06 00:10 Хасуми: OK

2006/06/06 00:14 Такеши: Ну, есть что-нибудь?

2006/06/06 00:16 Хасуми: Ничего.

2006/06/06 00:18 Такеши: Выйди на улицу. Посмотри, может, там есть какие-то указатели.

2006/06/06 00:20 Хасуми: Здесь ничего нет.

2006/06/06 00:20 Такеши: Рядом есть какие-нибудь здания?

2006/06/06 00:23 Хасуми: Да. Есть несколько. Но в них, похоже, никто не живёт. В них совсем не горит свет.

2006/06/06 00:23 Такеши: Я не знаю, что делать. Я волнуюсь.

2006/06/06 00:25 Хасуми: Не волнуйся. Я отойду от станции и поймаю такси или попутку.

2006/06/06 00:25 Такеши: Хорошая идея.

2006/06/06 00:26 Хасуми: Здесь очень холодно.

2006/06/06 00:27 Такеши: Будь осторожна.

2006/06/06 00:41 Хасуми: Тут нет никаких такси и попуток. Что мне делать?

2006/06/06 00:43 Такеши: Может быть, где-то рядом стоит телефонная будка. Попробуй вызвать такси.

2006/06/06 00:43 Хасуми: И что я им скажу? Я не знаю, где я нахожусь.

2006/06/06 00:44 Такеши: Это какой-то замкнутый круг. Попробуй позвонить оператору и попросить, чтобы они отследили звонок.

2006/06/06 00:44 Хасуми: Я не вижу никаких телефонных будок. Я словно оказалась вдали от мира.

2006/06/06 00:48 Такеши: Останови любой автомобиль. Скажи им, что ты в отчаянной ситуации.

2006/06/06 00:58 Хасуми: Улицы совершенно пусты. Я не видела ни одного автомобиля за всё время, что нахожусь здесь. Мне очень страшно.

2006/06/06 00:59 Такеши: Не бойся.

2006/06/06 01:00 Хасуми: Тебе легко говорить. Ты в безопасности, дома и в тепле. А я застряла здесь. Я просто замёрзну.

2006/06/06 01:01 Такеши: Не паникуй. Всё нормально. Мы справимся с этим.

2006/06/06 01:11 Хасуми: Ты прав. Извини. Я успокоилась. Я просто пойду вдоль шоссе, пока не увижу машину.

2006/06/06 01:12 Такеши: Только будь осторожна.

2006/06/06 01:14 Хасуми: Конечно.

2006/06/06 01:18 Такеши: Мне тревожно за тебя.

2006/06/06 01:30 Хасуми: Фонари у шоссе погасли. Полная тьма. Я ничего не вижу.

2006/06/06 01:31 Такеши: Всё. Я звоню в полицию.

2006/06/06 01:33 Хасуми: Как теперь меня найдут?

2006/06/06 01:34 Такеши: Я не знаю.

2006/06/06 01:36 Хасуми: Это плохо. Это очень плохо.

2006/06/06 01:37 Такеши: Ты хоть что-то можешь видеть?

2006/06/06 01:39 Хасуми: Не много.

2006/06/06 01:41 Такеши: Ты уверена что идти дальше безопасно. Ты никогда раньше не гуляла на морозе и в темноте?

2006/06/06 01:43 Хасуми: Я просто не знаю, что ещё делать.

2006/06/06 01:45 Такеши: Будь осторожна, смотри, чтобы батарея телефона не села. Это твой спасательный круг.

2006/06/06 01:48 Хасуми: Я что-то слышу вдалеке. Странный шум.

2006/06/06 01:49 Такеши: Что это?

2006/06/06 01:50 Хасуми: Звучит, как стук барабанов. Барабаны или колокола.

2006/06/06 01:51 Такеши: Что это может быть?

2006/06/06 01:52 Хасуми: Я просто буду продолжать идти дальше.

2006/06/06 01:54 Такеши: Может быть, безопаснее было бы подождать на станции до восхода солнца …

2006/06/06 01:56 Хасуми: Может быть …

2006/06/06 01:58 Такеши: Просто вернись к станции, Хасуми. Когда заблудишься, лучше всего вернуться обратно.

2006/06/06 02:00 Хасуми: Там туннель впереди.

2006/06/06 02:01 Такеши: Не ходи в туннель. Это не безопасно. Ты можешь попасть под машину. Просто вернись. Дождись первой утренней электрички.

2006/06/06 02:05 Хасуми: Я только что услышала, как кто-то позади меня крикнул. Когда я обернулась, там был человек с одной ногой, он стоял примерно в 10 метрах позади меня. Потом он исчез. Я так боюсь, я не могу успокоиться.

2006/06/06 02:05 Такеши: Убегай оттуда. Можешь скрыться в туннеле?

2006/06/06 02:07 Хасуми: Я так испугалась. Я боюсь оборачиваться. Я хочу вернуться к станции, но я не могу обернуться.

2006/06/06 02:08 Такеши: Нет. Беги. Не смей возвращаться.

2006/06/06 02:10 Хасуми: Я не могу бежать. Я даже идти не могу. Звук барабанов все ближе.

2006/06/06 02:11 Такеши: Успокойся и выслушай меня, хорошо? Если ты пройдёшь через туннель, ты будешь в безопасности.

2006/06/06 02:19 Хасуми: Я позвонила родителям. Мой папа сказал, что позвонит в полицию, но звук все ближе. Я не хочу умирать.

2006/06/06 02:20 Такеши: Ты в порядке?

2006/06/06 02:24 Хасуми: Я упала и повредила ногу. У меня всё лицо в слезах.

2006/06/06 02:25 Такеши: О, боже. Как бы я хотел помочь тебе.

2006/06/06 02:28 Хасуми: я все еще жива. У меня кровь течёт после того падения, когда я споткнулась и сломала каблук.

2006/06/06 02:29 Такеши: Просто продолжай идти. Не останавливайся. Дай мне знать, как только выйдешь из туннеля.

2006/06/06 02:31 Хасуми: Я вышла из туннеля. Звук становится все ближе.

2006/06/06 02:32 Такеши: Если ты увидишь какой-нибудь дом, можешь там укрыться.

2006/06/06 02:35 Хасуми: Там кто-то стоит в отдалении. Кажется, это мужчина, и у него есть автомобиль.

2006/06/06 02:36 Такеши: Кто может быть там в такой поздний час? Это подозрительно …

2006/06/06 02:37 Хасуми: Я попрошу у него помощи.

2006/06/06 02:38 Такеши: Подожди, Хасуми! Не доверяй ему! Здесь что-то не так!

2006/06/06 02:44 Хасуми: Извини, что побеспокоила. Этот парень оказался очень добрым. Он даже предложил подвезти меня домой.

2006/06/06 02:45 Такеши: Это слишком подозрительно! Зачем кому-то стоять на шоссе в такой поздний час? Мне это не нравится.

2006/06/06 02:47 Хасуми: Мы направляемся в сторону гор. Он увозит меня всё дальше от города. Он больше не разговаривает со мной, совсем не разговаривает.

2006/06/06 02:48 Такеши: Хасуми, постарайся выбраться из машины!

2006/06/06 02:58 Хасуми: Всё становится странным. Он начал бормотать какую-то чушь про себя. Батарея почти села. Я постараюсь убежать.

Это было последнее сообщение от Хасуми. Ровно в 3:00 ночи ее сотовый телефон умолк. Больше её никто никогда не видел.

Летом 1983 года в маленьком городке рядом с Миннеаполисом, Миннесота было найдено сгоревшее тело женщины. Оно было найдено внутри кухонной плиты в маленьком фермерском доме. Около плиты на подставке стояла включенная видеокамера, глазок был направлен на плиту. Увы, но внутри камеры пленка не была найдена. Происшествие было объявлено убийством, про него начали забывать. Но скоро на дне пересохшего колодца во дворе этой фермы была найдена кассета без подписи.

Несмортря на плохое состояние кассеты и отсутствие звуковой дорожки, полиция смогла разобрать содержимое записи. Там была запечатлена женщина. Она включила запись на камеру (на ту, которую нашла полиция). После она поставила камеру так, чтобы вся кухонная плита попадала в кадр. Затем женщина включила огонь, открыла дверцу плиты, залезла внутрь и закрыла за собой дверцу. Восемь минут после плита жутко тряслась, а потом из нее пошел черный дым. Остальные 45 минут камера просто записывала плиту, пока не сели батарейки.

Чтобы избежать лишних слушков и разговоров, полиция никогда не сообщала даже того, что запись вообще была найдена. Полиция не смогла определить, кто выбросил кассету в колодец. И самое главное: полицейские не смогли объяснить, почему высота и фигура женщины с пленки даже рядом не совпадала с найденным трупом.

Когда я, продирая глаза и почёсывая задницу под трусами, открыл дверь, на пороге стоял Коля.

— Бли-ин, ты чего в такую рань?

— Так десять часов уже. — Коля неловко стащил с носа очки и протёр их подолом рубашки, после чего снова водрузил на положенное место.

— Суббота, Коля! Нормальные люди... А, да ладно. Заходи. Случилось чего? Тебя последнее время не видать совсем. — Стоя перед зеркалом в прихожей, я оттянул нижнее веко и уставился на мелкую сетку вен, покрывающую белок. Да, хорошо вчера посидели.

Коля стащил растоптанные кроссовки, и мы пошли на кухню. Я щёлкнул кнопкой чайника и, склонившись над горой посуды в раковине, стал умываться. Коля сел на край табуретки, щелчком отправил в полёт заблудившегося на столе таракана и сказал:

— Вообще-то да. Случилось. Я тебе хочу одну штуку рассказать, закачаешься. Только сначала... — Он вытащил из кармана плеер и, размотав наушники, протянул их мне. — На, послушай.

— Что там? — Я запихал в уши «вакуумные» затычки, а Коля нажал на плеере кнопку.

Сначала было только едва слышное шипение. Затем звук стал нарастать — это был просто какой-то ритмический шум, а не музыка, как я ожидал. Что-то типа пульсаций, постепенно ускоряющихся, причём в правом ухе гудело медленно, низко, как гудит трансформатор в сырую погоду, а в левом пиликало, как какая-нибудь китайская детская игрушка с рынка. Некоторое время назад, вспомнил я, были популярны в интернете такие «цифровые наркотики» — очередное кидалово. Я для интереса скачал с торрентов пак и послушал парочку, где-то в самой глубине души ещё немного надеясь: ну а вдруг сработает? Не сработало, конечно, но звуки были похожие. Звук в наушниках тем временем стих, и я вытащил затычки.

— Ну и что это было? — Я воззрился на друга.

— Расскажи, что слышал? — В его глазах за толстыми стёклами светилось любопытство.

— Ну, звук такой, волнами. Пульсирует. На двух частотах. В чём прикол? Типа, — я припомнил, что писали про это в сети, — звук имитирует волны, которые излучает мозг?

— Да не-е. — Он махнул рукой. — Никаких бинауральных волн. Это всё херня, тут совсем другое. Хотя... Я с начала рассказывать буду, длинная история. Чайку заваришь?

Я заглянул в жестяную банку.

— У меня только нескафе остался, будешь?

— Давай.

Я сходил в комнату, накинул ту футболку, что казалась наиболее чистой, и натянул джинсы. На кухне Коля опорожнил переполненную пепельницу и устроился с ногами на жёстком угловом диване, коптя винстоном. Наспех настрогав бутербродов из чего было (в холодильнике нашёлся сервелат и заветренный сыр), я сел на освободившуюся табуретку и поставил на скатерть чашки с кофе. Затем посмотрел на Николая.

Он был какой-то не такой. То есть, конечно, он всегда был слегка не от мира сего, ещё со школы: железячник, программист, червь книжный... На последнее прозвище он обижался, зато ему нравилось, если его называли нердом. Неплохой парень, в общем говоря. С ним хоть поговорить всегда есть о чём. Никто из нас никогда этого вслух не произносил, но мы были, что называется, друзьями.

А сегодня он был ещё более странный, чем всегда. Лицо каменное, речь... отрывистая, хотя вообще-то он тот ещё мямля. Волосы взлохмаченные. И глаза какие-то... не такие, короче.

Я тоже закурил, и он стал рассказывать.

Рассказывал он свою дикую историю долго, пускаясь в подробности, голосом почти механическим. Курил одну сигарету за другой. А мне первая же обожгла пальцы, потому что я про неё почти сразу забыл. Не верить или не принимать всерьёз его слова совершенно не получалось. И чем дальше он говорил, тем сильнее меня одолевала жуть. Вдобавок, от его рассказа (да и от вчерашней попойки) начала кружиться голова. Я смотрел на него, слушал и изредка машинально отхлёбывал свой остывший кофе.

Я не знаю, кто будет читать этот файл. Но знаю, зачем пишу. Моего друга, Николая Олеговича Пикулина, одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года рождения, надо остановить. Во что бы то ни стало. Я хотел бы пересказать его историю целиком, но на это у меня уже нет времени, мысли путаются. Я напишу кратко. Должен успеть. Остальное додумайте сами.

Эта история началась полгода назад, когда Коля приобрёл на Амазоне у какого-то американца очередную игрушку. Вся его небольшая съёмная квартира была уставлена игрушками, моделями, фигурками, ещё чёрт-те-чем. По стенам стояли стеллажи с дисками, мангой и книгами. На стене, поверх советско-хрущовского ковра, висело дорогущее стимпанк-ружьё, а на антресолях хранилась коллекция футуристических бластеров. Я уже говорил, что он был нердом.

В этот раз он за пару виртуальных баксов купил с доставкой пластмассовый бластер, или излучатель, или станер, или как там его. Короче, футуристического вида хреновина MADE IN CHINA, работающая на батарейках, умеющая мигать лампочками сквозь прозрачные участки корпуса и издавать звуки «пиу-пиу». У меня был похожий в детстве. Да у всех такой был, наверное.

На коробке с Колюшиным приобретением, довольно помятой, крупными буквами значилось: «MIND ERASER 3000», а стоила игрушка довольно дорого для такой бросовый ерунды потому, что к ней прилагалась легенда. Предыдущий владелец клялся и божился, что если из этой штуки выстрелить в человека, то он сойдёт с ума. Да-да. Только пользоваться бластером всё равно нельзя, потому что стреляющий тоже рехнётся, как и все остальные в радиусе десяти метров.

Нет, Коля не был идиотом. Он не поверил. Но он любил хорошие истории, а переизбыток прочтённой и просмотренной научной фантастики давал о себе знать. Поэтому, получив на почте Mind Eraser, он стал его «исследовать».

Да, это оказалась обыкновенная, дешёвая пластиковая игрушка. Сделана она была, правда, не в Китае: на крышке отсека для батареек стояло клеймо с надписью «Фабрика», без указания страны-производителя. Вторая странность заключалась в микросхеме размером с почтовую марку, к которой шли из рук вон плохо припаянные проводки от батареек — раскрутив корпус, Коля внимательно её осмотрел... и ничего не понял.

Я должен обратить ваше внимание: если он, отличник электротехнического факультета, на сдаче диплома которого стоя апплодировала вся коллегия, не смог разобраться в устройстве детской игрушки — это очень, очень странно. Но вы, наверное, уже поняли, что вся эта история... Чёрт, как же кружится голова. Мутит. Я буду лаконичен. Должен записать быстро.

Коля снова собрал бластер и решил провести серию испытаний. Следующие месяцы он посвятил экспериментам. Жертвами его становились, в основном, кошки. А также несколько собак, крысы, мыши, хомяки, аквариумные рыбки, тараканы и паук-птицеяд. И, как я теперь подозреваю, кто-нибудь из соседей или живущих в углу его двора, у теплотрассы, бомжей. На всех них он испытывал действие бластера. И проклятая штуковина работала, точно так, как говорил продавший её человек.

Сначала он просто стрелял в живность из игрушки, зажмурившись и заткнув берушами уши. Позднее он вычислил, что мигающие в «стволе» светодиоды не дают никакого эффекта, что действие вообще не направленное, а поражающий эффект оказывает издаваемый звук. Он вынул микросхему и крошечный динамик и поместил их в другой корпус. Из своей ванной комнаты он оборудовал что-то вроде студии звукозаписи, обив стены поглощающими звук панелями и разместив под потолком коробочку с микросхемой. Включалась она дистанционно.

Какой звук издаёт маленький динамик, Коля так и не узнал. Естесственно. Он ловил кошек на улицах, подманивая их кусочками колбасы. Стал постоянным клиентом всех окрестных зоомагов. Он самозабвенно экспериментировал, а у глухой задней стены его пятиэтажки росло замаскированное под клумбу кладбище жертв эксперимента. Человек увлекающийся, он с головой отдался своему новому хобби: понять принцип действия загадочной микросхемы, которая работать просто не могла. Не должна была. Но работала, да ещё как!

Он стал одержим.

Парень постепенно осунулся, в глазах появился нездоровый блеск, а под ними — тёмные мешки. Такое, в общем-то, уже случалось, когда он всерьёз залипал на какую-нибудь игру. На четвёртый месяц экспериментов его бросила Наташка. Она была неплохой девчонкой, Коля влюбился в неё ещё на первом курсе, и к шестому сумел-таки добиться взаимности. Но иметь в парнях такого маньяка, как мой друг, оказалось для неё слишком тяжёлым испытанием. Да, чёрт возьми, и я прекрасно её понимаю! В общем, закатив последнюю истерику понуро молчавшему Николаю, она хлопнула дверью и ушла.

Больше ничто не отвлекало его от исследований.

Вы хотите знать, что случалось с животными, услышавшими сигнал? Они спятили, все до единого. Кошки, мышки, рыбки. Сошли с ума. Рехнулись. Совершенно обезумели. Кто-то после этого подыхал сам, некоторых приходилось душить или усыплять. Нашему гению уже было всё равно. На насекомых импульс не действовал. Коля объяснял мне что-то... Про ганглии. Про перенаправление нейронных связей. Не помню. Слишком сложно, а мне всё труднее соображать и формулировать. Проще говоря, раз услышанный, адский звук менял что-то в голове животного. Не мгновенно — это как бы распространялось по всему мозгу из того центра, который отвечает за слух, от нейрона к нейрону, что-то в нём переключая. Не вирус, не опухоль, скорее программа.

Каждая тварь сошла с ума на свой лад. Животные погибали, откусывая себе лапы и отрывая хвосты, разбивая головы об стены. Рыбки бились о гальку в аквариуме. Кошки дико выли, а многие, наоборот, впадали в ступор и отказывались есть. Другие ходили с пустыми глазами по квартире, шатаясь, натыкаясь на стены и предметы, гадя под себя. Как-то раз кошка заживо сожрала другую, причём последняя мурчала и жмурилась от удовольствия, пока не умерла.

Слушая, как сидящий напротив человек со спокойным, даже каким-то ожесточённым лицом описывает мне всё то, что он сделал, я буквально физически ощущал, как седеют мои волосы. Сколько было этих животных?

Понимаете, я думал, что хорошо его знаю.

Ха-ха.

И вот, каким-то образом перепаяв ведущие к динамику проводки, он сумел переключить аудиовыход микросхемки на входной каскад звуковой карты навороченного компьютера, центра его маленькой личной вселенной. Сколько часов машинного времени, сколько труда воспалённого мозга ушло на декодирование сигнала, я не представляю. Но Коля — парень неглупый, совсем неглупый. И очень упорный. Он получил сигнал в чистом виде. Набор импульсов, частот и длин волн. Он не был звукорежиссёром, зато был математиком — и этого хватило с лихвой. Он понял принцип действия. Полученный «сигнал безумия» (на самом-то деле очень простой, по его словам) он разложил на составляющие, сделал стереоскопическим, усилил, очистил от посторонних шумов, что давала некачественно спаянная схема Майнд Ирэйзера 3000, закольцевал. И перегнал в mp3.

Эксперименты продолжились.

Вы ведь уже всё поняли? Надеюсь. Потому что. Мне всё труднее печатать. Я всё чаще забываю, как выглядит нужная мне буква. Мозг человека... Он гораздо больше. Чем у собаки даже. И процесс «нейрокристаллизации», как назвал его мой друг, идёт гораздо дольше. Это слово я сумел набрать только с пятого раза.

К концу его рассказа чуть побаливавшую с похмелья голову разрывала на части мигрень. В некоторые моменты я словно отключался, забывая, что за человек сидит напротив с таким холодным изучающим взглядом. Иногда я не понимаю, где нахожусь. Пару раз мне начинало казаться, словно я куда-то лечу или падаю, потом очертания предметов снова проступали перед глазами. Вот только часть названий этих предметов я совсем забыл, а попытки вспомнить были мучительны. В левом ухе не прекращался пронзительный писк. Мне было всё хуже и хуже. С каждой. Минутой. Картинка плывёт у меня перед глазами и какие то мушки, мушки. Долго печатать не смогу. Мне страшно. Мне очень очень очень страшно. Кажется, я обмочился.

Что со мной будет? Я стану слабоумным дебилом? Или пооткусываю себе все пальцы, весело хохоча? Вырву глаза, как в ужастиках? Прыгну из окна?

Я мог бы биться башкой о стены. Собственно, я пытался. Отчаяние, ужас. Кажется, процесс уже не остановить. Но остановить можно его. обязательно нужно. Мне уже поздно рыпаться. Хочется вскочить, закричать, бежать, бежать прочь отсюда, далеко, прочь от подступающего безумия и этих грязных вонючих теней облепляющих со всех сторон. Но куда, я побегу, в больницу? Ха-ха. Можно, можно убежать из своего дома, даже из города своего. Но из своего черепа не убежишь. От себя не скроешься как ни рвись. Бесполезно. Я заперт тут ха-ха, заперт в темноте с чудовищем, которое жрёт мои мозги. Заперт. Заперт.

Что такое страх перед безумием? Вы представляете, что это такое? Я не хочу. Пишу это, а клавиши ускользают из под пальцев, и ползут грязные тени застилая сознание. Не знаю, как ещё это описать. Я не хочу. Нужно бороться. Я пытался решать в уме задачки, но сейчас не могу ни одной придумать не то что решить. Повторяю алфавит от конца к началу. Нужно сопротивляться. Должно помочь. Думать! Думать!!! Пишу это, и понимаю что плачу как девчонка. Как же без меня мама теперь? Что ей делать с сыном-дебилом, в коляске по парку возить? Лучше бы я просто умер. Буду печатать пока смогу. Вы должны знать. Должны понять. Я не хочу сходить с ума как все эти кошки.

А знаете, что он сказал мне, ха-ха, когда я спросил, зачем? Что, говорю, я один из твоих экспериментов? Просто так другу дал послушать, бля, свою запись, диджей грёбаный? Не-ет говорит, не просто. Наташа ушла от меня, говорит а ведь ты знал как я её люблю. И что говорю при чём здесь я, за что ты со мной это сделал свинья убийца мразь. Ха-ха, говорит, ха-ха, она ушла к тебе, и я знаю. вы трахались зачем ей книжный червь она прекрасна, она богиня, ей нужен крутой как ты. Она ушла к тебе, Коля брызгает слюной а ты говоришь мне что ты друг. Друг. Это правда, он правда. То есть она, да, ко мне. Ха-ха. Хахаха. Говорю прости коля. Не надо так коля. Расцарапал себе весь лоб, бью по голове не помогает. Плачу, плачу. Он сказал я сука. И за это вот. И мне вот. Ей он позвонил, дал послушать. Это. Нейрокрист. Неирокри. Сделал то же самое. А я сука. А я не хочу.

Хочу думать. Но всё забываю. Слова забывать, вещи. Пожалуйста не надо. Не знать. Как? Сказал что сука я и что все. что всем дать послушать. радио. интернет. что все и так идиоты хуже не будет хаха. он сказал хаха много много раз а голова всё тяжелее не понимаю забыл как зовут его меня. его остановить а я сука. сука это собака. это помню. сука собака и я сука тогда я собака вот хорошо надо думать надо писать и думать хаха я собака гав. я собака гав он сказал. наташа бластер и я собака все сойдут. хочется спать. хорошо собака собаки говорят гав я гав я гав. гав

гав

Автор: arxangel-jul
Источник: http://kriper.ru/

Я не из пугливых. Всегда считала, что все сверхъестественное имеет под собой весьма прозаичное объяснение, окрашенное в оттенки неведомого и потустороннего страхами, впечатлительностью и мнительностью чрезмерно нервных граждан. Так я думала. Недавно. Но в этом марте все поменялось и поменялось кардинально.

Март, сырой и слякотный, противно, но настроение у меня отличное, потому как ко мне, невзирая на ранневесеннюю непогоду, приехала сестра. Я приготовила ужин, небольшой пирог к чаю. Мы не виделись 2 недели, она укатила на море и теперь, полная впечатлений, отхлебывала чай, показывала мне фото прекрасных 14 дней под солнцем и делилась впечатлениями. Время было позднее, близилось к часу ночи, и сестра засобиралась восвояси. Ехать ей было недалеко, но муж уже намекал посредством СМС, что пора бы и честь знать.

Я решила проводить ее, говоря начистоту, мною двигало не природное гостеприимство, а необходимость — я решила выбросить мусор, за время готовки я прилично насвинячила, и мусорный пакет стоял в углу.

Я живу на 3м этаже девятиэтажки, живу 2 года, мусоропровод в доме имеется, но не работает, его заварили еще до моего заселения. Поэтому для этих целей под подъездом имеется контейнер. Вот эту миссию я и решила совместить с проводом сестры к автомобилю.

Мы вышли, коротко попрощались, чему поспособствовали холод и сырость мартовской ночи, и я двинулась домой. Войдя в подъезд, я стала бодро подниматься по лестнице. Тут стоит немного сказать о подъезде. Как и тысячи прочих панелек, мой подъезд вид имел достаточно убогий, не грязный, нет, но обшарпанный. Тусклое освещение, которым могли похвастать только отдельные этажи, лестничные пролеты не освещены вовсе, на первом этаже гордо полыхала лампочка, разумеется, 40 ватт, чай, не слепые, все лучше, чем на ощупь. На втором этаже и моем — третьем — тоже горят эти скромные лампы.

Я стрелой взлетела на второй этаж, миновала темный пролет и оказалась на родной площадке. Звеня ключами, я пошла к двери, но тут почему-то приостановилась. Я часто прокручиваю в голове этот день, все ощущения и мысли, все, что помню об этих минутах, но до сих пор не могу понять, что в ту секунду меня остановило. Была полная тишина, та же температура, тот же влажный воздух, мои ноги тысячу раз пересчитывали эти ступени, глаза видели этот пейзаж. Может, именно в этом и было дело? Мое периферийное зрение на каком-то глубинном уровне уловило что-то, чего в этом месте ранее не наблюдалось, чего там быть не должно, чего просто не должно быть. Теребя в руках ключи, я остановилась и обернулась, тусклый свет освещал лестницу на четвертый этаж и часть пролета, все как всегда, серый бетон лестницы, тусклый кафель пролета. Все? Нет, не все. В зоне, не попадавшей в коридор света, где в полутьме покоилась труба заваренного мусоропровода, было что-то. Там, между стеной и мусоропроводом кто-то таился. Глаза, привыкшие к тусклому свету, легко угадывали человеческие очертания в стоявшем. Он — а это был он — стоял левым ко мне боком, я могла частично разглядеть очертания и силуэт. Он был худ, очень. Высокий и сутулый. Сперва я подумала, что это какой-то наркоман, очень бледное, как полотно, лицо, сосульки сильно отросших волос, непомерная худоба. Первая мысль — наркоман, который в состоянии наркотической галлюцинации занял такое странное место.

Чтобы лучше разглядеть межэтажного гостя, мне нужно было вернуться на несколько шагов, не без опаски я вернулась, о чем жалею каждый день.

Он стоял неподвижно, что сразу показалось мне каким-то неестественным, потому что даже легкого покачивания я не заметила. Руки свисали, и вот от этих рук меня накрыла первая волна ужаса — руки, точнее рука, была неестественно длинная, кисть бело-серая обладала немыслимо длинными пальцами, рука безвольно свисала. Горбатая фигура, будто изваяние, недвижно застыла в каком-то неестественном изгибе. Я все еще не могла разглядеть четко его лица досконально, но профиль был страшным — лицо очень длинное, оно белело в полумраке, как ткань, я вглядывалась в него несколько секунд, и тут меня как окатило ледяной водой — на его лице не было носа. Я видела профиль, а значит, нос — первое, что должно броситься в глаза, но на месте носа не было ничего, никакой выпуклости, совершенно ровная поверхность. Рта я не видела, глаз почему-то тоже. Я видела темную впадину и только.

В этот момент очевидные доводы логики стали меня подводить. И тут мой взгляд упал на его ноги, босые ноги. Как? Как он может быть бос, если на дворе холодный март, лед, талый снег и -2. Я застыла, как истукан, почему-то в тот момент не отсутствие носа, а именно ноги, эти босые ноги сковали меня ужасом. Они были такими же белыми, как остальные открытые части тела, но, подобно кистям, неправдоподобно удлинены, какая-то немыслимая длина стопы. Я пошатнулась, вид этой неподвижной сущности испугал так, что я потеряла способность двигаться на несколько секунд. Просто стояла и смотрела на высокую бледную фигуру с неестественными конечностями, застывшую, безносую и босую. Я знала только одно — это не наркоман. Это не человек вообще. В какую-то секунду я отошла от оцепенения и начала было пятиться к своей двери, но в моей руке, видимо, от неясной дрожи, звякнули ключи. Я все это время неотрывно смотрела на страшного гостя. Он резко повернул ко мне голову, теперь я видела все его лицо. Вытянутое, бесцветное, нет не только носа, но и какого-либо намека на присутствие чего-то, через что дышат, его словно стерли или еще не нарисовали. То, что я ранее приняла за глубоко посаженные глаза, таковым не являлось. Глаз, как таковых, не было, просто две огромные черные впадины, будто глазницы просто проваливались в пустоту. Был еще рот. Очень маленький. Оно смотрело на меня, хотя смотреть ему было нечем. Оно видело, оно изучало. Повернувшись вслед за лицом всем корпусом так же стремительно, как-то конвульсивно оно стало лицом ко мне. Сухое, очень высокое, в той же позе, но лицом. Оно медленно открыло маленький рот и издало протяжно-стонущее, низкое и скрипучее «О-о-о», оно звучало как выдох, низкий и рокочущий, очень тихий. В панике я все же сумела справиться с приступами оцепенения и метнулась к двери. Кто знает, что такое стресс, поймут, в такие секунды время будто растягивается, оно длится вечность. Мне казалось, что я никогда не попаду в замочную скважину, что никогда не открою эту дверь. Я слышала пульсирующую кровь в моих ушах и шлепание, огромные стопы мерно, но громко шлепали по кафелю. Дверь поддалась, и я не вошла, даже не влетела, я вкатилась в коридор. Заперлась с такой скоростью, что сбила палец о вентиль защелки. Рухнула на пол прямо в углу прихожей. У меня хорошая дверь, крепкая, но немыслимым образом я слышала приближение этих шлепков. Оно шло, шло ко мне, оно знало, что я здесь. Еще одна необъяснимая странность поведения для самой себя — почему я не ринулась в комнаты или в кухню, в ванну, почему я валялась в углу прихожей и слушала это мерзкое шлепанье.

Оно остановилось под моей дверью. Наступила тишина, оно стояло там. А потом медленно и практически беззвучно оно дернуло ручку. Вниз до упора и вверх. Потом снова и снова, но уже интенсивнее. Уже через минуту ручка безостановочно клацала, дверь колотилась, я вжала голову в колени, закрыла ладонями уши и закричала. Я не помню, что точно я кричала, но оно перестало, наступила тишина, полная. Несколько секунд я еще сидела неподвижно, но ни звуков, ни движений из-за двери не доносилось. Я медленно встала, подошла к двери, прислушалась — ничего. В глазок не смотрела, побоялась, вспомнила, как тихо и неподвижно он застыл за мусоропроводом. Я пошла на кухню. Включила свет, рухнула на стул, трясясь всем телом, как кролик, налила себе чай, мысленно жалея, что не держу дома горячительного. Пыталась понять, что это было. Потрёпанная логика отказывались выдавать мало-мальски достойную версию увиденного. Что делать, я не знала. Просто поплелась в свою спальню и рухнула на кровать.

О сне речи не было, я лежала и думала. Но от одного ощущения я никак не могла отделаться — ощущения опасности. Вроде все прошло, я спаслась, я дома, но тревога все крепчала, ощущение незримого присутствия вводило в панику. Я огляделась. Комната пуста, свет с улицы достаточно ее освещает, что не так, комната, окно, углы... Окно. Или за окном. Что за окном? Я подскакиваю, как от толчка, медленно подхожу, аккуратно выглядываю, чтобы меня не было видно в проеме. Ровно напротив меня, задрав шею и тараща бездонные глазницы прямо мне в душу, стоял он. Липкий пот прошиб все тело. Он разинул рот, неестественно маленький, издав неслышный мне звук. Я не могла ни отпрянуть, ни отвести взгляда, страх окончательно сковал мое естество. А потом он пошатнулся назад, и его рот стал расправляться в подобии улыбки, точнее оскале, во рту не было ничего, такая же пустота, как и в глазницах, черная и смоляная. Этот оскал говорил лишь одно — он видит меняя насквозь, он нашел меня, и мне не спрятаться. От этой ухмылки я отшатнулась и отскочила на кровать. Паника. Я была в панике.

Телефон! Нужно кому-то позвонить! Нужно попросить о помощи! У кого? Милиция? Психлечебница? Скорая помощь? Скорая помощь! Да, единственная скорая помощь, которая не вызовет санитаров и будет действительно полезна — сестра и муж. Я судорожно залезаю в карманы домашних брюк, но там нет мобильного. Конечно, он на кухне, там, где я оставила его перед тем, как выскочить на секунду с сестрой и мусором. Подскакиваю, озираясь на окно, выхожу в темный коридор, дверь в гостиную открыта, освещая комнату, я прохожу на кухню. Так и есть, лежит на столе. Звоню — тишина. Оно и немудрено — 2 ночи. Набираю снова, гудки... гудки... Краем уха улавливаю какой-то звук из спальни.

В полной власти ужаса медленно иду по коридору. Вот освещенный дверной проем гостиной, невольно поворачиваю голову в сторону этого потока скудного света и обмякаю, роняя из рук сотовый. Там, прямо за балконной дверью, стоял он, стоял и смотрел. Скаля бездонную дыру рта в уродском подобии злобной ухмылки, стоял он, стоял, опершись костлявыми руками в дверь балкона. Я хотела закричать, но страх комком встал в горле. Я не знаю, что было бы дальше, но гробовую тишину ужаса разорвал звонок. С экрана улыбалось фото сестры, этого мига было достаточно, чтобы прервать мой панический паралич. Я схватила телефон и стремглав метнулась в обратную сторону. Вкатилась в ванну, мимоходом врубив свет, инстинктивно спрятавшись от окон, за которыми ждал он. Колотящимися, как у эпилептички, руками я наконец подняла неумолкавший телефон, в трубке испуганно верещала сестра, я не понимала, что она говорит, я хотела заорать, но не смогла выдавать из себя ничего, кроме хрипа. Несколько секунд я только хрипела и всхлипывала, потом трубку взял мой шурин, он твердо и спокойно спросил, что у меня случилось. От его голоса меня как-то расслабило, правда, ровно на столько, что я смогла выдавить из себя скрипучим совсем не своим голосом:

— Леша, приезжайте скорее, он уже на балконе, он войдет сюда, он меня заберет!

После этих слов меня накрыла истерика, паническая и дикая, я просто выла в трубку. Где-то далеко, будто в другой реальности, орал шурин, я слышала только:

— Кто он?! Где ты сейчас?!

Но все это было далеко, а здесь была я, забившаяся в душевую кабину. Щелчок открывающегося балкона. Он был здесь, и он шел за мной... Мой вой оборвал дикий визг сестры, она орала:

— Ни в коем случае не вешай трубку! Мы едем! Включи громкую связь и говори с нами!

Как завороженная, я выполнила нехитрую инструкцию, теперь я была вербально не одна. А тем временем мой слух уловил отдаленное, но такое знакомое мокрое шлепанье по паркету, мерное и ужасающее.

Я не помню, что говорила сестра, и что я отвечала, я только помню свой иступленный ужас и приближающееся шлепанье. Оно приближалось, ужас сковал мое тело, в ушах звенело. Он остановился, он был за дверью, эта тишина сводила с ума, через несколько минут я заметила медленное движение ручки, осторожное и беззвучное, я приготовилась к штурму двери, но внезапно погас свет, я хотела вскрикнуть, но смогла только захрипеть, единственное, что меня отделяло от кромешной тьмы — экран телефона с улыбающейся фотографией сестры. Кажется, я шептала ей что-то, а она пыталась меня успокоить, тут ее голос перебил мощный удар в дверь, а потом он заскребся и издал это протяжное «О-о-о». В этом скрипучем и низком звуке было столько зловещего, страшного и нечеловеческого, а еще какая-то пустота, звук шел будто из бездны. Он все скреб и скреб, дергал ручку и пытался пробиться в дверь, а потом все стихло, и мой телефон вдруг погас. Кромешная липкая тьма поглотила меня, я ничего не видела и не слышала, ни звука. Я вжалась в угол и, как мне показалось, даже перестала дышать. И в этой адской темноте, этой немыслимой тишине, я услышала звук ударяющегося о кафель металла. Это была ручка, это был конец. Больше ничего не защищало меня от него, теперь меня ждет нечто куда более страшное, чем смерть. Его взгляд в душу дал мне понять только одно — он пришел за ней, ему не нужна моя жизнь, ему нужна моя душа.

Мое сердце бешено колотилось, кровь била в виски набатным стуком, в затылке сделалось жарко, но всю меня пробил ледяной пот. Я снова услышала это протяжное скрипучее «о-о-о», скрип двери, и я, как мне показалось, увидела ухмылку и пустые глазницы прямо перед собой, но в эту секунду сознание мое поплыло, в затылке стало совсем жарко, сердце бухало, заполняя собой все нутро, и я просто отключилась.

Когда я пришла в себя, вокруг был ослепительный свет, мне он показался каким-то нелепо-невозможным, кругом были люди, рядом сидела сестра. В дверях стоял человек в форме, полицейский, он говорил с моим шурином, из соседней комнаты доносились тихие голоса еще каких-то мужчин (оказалось, еще два сотрудника при исполнении).

Как позже рассказали мне сестра и ее муж, когда я позвонила, они сразу поняли, что случилась беда, они спешно вылетели мне на помощь, по мере их движения и отрывистого разговора, если это можно назвать разговором, они стали понимать, что ко мне не просто кто-то забрался, они поняли, что-то страшное происходит в моей квартире. Еще только сев в машину, шурин вызвал полицию, сказав, что ко мне кто-то залез. Приехали они почти одновременно, полиция не успела всего на несколько минут. Когда они подошли к двери, то заметили какие-то влажные следы, думали, талый снег (мартовская слякоть), но в последствии оказалось, что это будто масло. Возиться с дверью долго не пришлось, у сестры есть ключ ввиду моей рассеянности, я теряла ключи раз пять, если не больше.

Отперли, вошли. Темно, тихо, позвали — молчание. Ринулись по комнатам, сестра в ванну, включили свет. Я сидела, вжавшись в стену, без сознания, вытащили и занесли в спальню, стали осматривать квартиру. Балкон открыт, от него идет цепочка тех же маслянистых следов к ванной. Ручка в ванну вырвана, дверь в той же субстанции, балконная тоже. Больше следов нет. Никаких. Как и куда он делся непонятно, вероятно, прошел так же на балкон по своим же следам. Под окном спальни, где я увидела его стоящим, большая лужа этой маслянистой жижи.

Эксперты пробу взяли. Оказалось, что это какая-то странная смесь с большим количеством смол. Я мало что поняла, да и не хотела. Из квартиры я уехала в тот же день. Знаю, что не вернусь туда больше. Выставила на продажу. Живу у сестры, одна находиться не могу. Боюсь всего. Что делать, не знаю.

Прошло уже несколько месяцев, я ни разу не спала без света, шторы закрыты плотно всегда. Я жду его, я знаю, что, увидев душу, он ее забирает. Я уцелела, его спугнули, но как долго я цела, а если он вернется, если найдет меня? Я не знаю, что делать дальше. Не знаю, где меня поджидают пустые глазницы-туннели в бездну, адская ухмылка и костлявые пальцы непомерной длинны. Я живу, а может быть, просто доживаю.

Это началось несколько недель назад. Каждое утро как я просыпался, я видел как тюки сена, которые стояли в нескольких сотнях метров, медленно двигались в сторону моей фермы. Я не придал этому значения решив, что это работа местных шутников. В течении нескольких дней тюки почти вплотную приблизились к ограде моей фермы. Я устал от таких шуток и решил вернуть их на место. Я потратил несколько часов и порядком устал перетаскивать их.

На следующее утро меня разбудил жуткий запах. Я зашел в конюшню и остолбенел. Каждая из моих лошадей была обезглавлена. Причем я не обнаружил головы на всей ферме. Я провел весь день убирая беспорядок и закапывая останки. И только вечером заметил, что тюки сена вернулись на свои места. Я был слишком напуган, понимая, что лошади и тюки как-то связаны, решил оставить и больше не трогать это сено.

В ту ночь я сидел на крыльце с ружьем в руке и кофейником рядом. Я просидел несколько часов, напрягая глаза в сторону поля, чтобы выяснить кто же двигает моё сено. Наконец я начал клевать носом и отрубился. Меня разбудил шум и шорох деревьев из леса за полем. Я привстал, собираясь ловить эту сволочь. Но меня тревожил звук, обычный человек не мог так гнуть деревья и издавать шум на пол километра, пусть даже и была тихая ночь. Наконец в свете луны я увидел силуэт, который выполз из леса, он был похож на человека 2,5 метров высотой, который встал раком и шел на четырех конечностях. На четырех длинных худых конечностях! Я застыл, не смея двигаться, всё мое тело остолбенело, по коже пробежал неприятный холодок. Это существо будто не замечая меня, схватило один из тюков и с легкостью понесло к моему забору. Я решил убежать и запереться в доме, но не мог сдвинуться с места. Это подошло к забору и поставило тюк в плотную к нему, и пошло за следующим. Когда он брал тюк он вставал на две ноги и шел чуть сгорбившись, его силуэт выглядел просто кошмарно! Худые и темные конечности; круглый живот, будто надутый; голова похожа на человеческую, но детали были мне не видны. Он должно быть видел меня, но делал вид будто я его не интересую, и слава богу, что не интересую. Я вспомнил про то, как были обезглавлены лошади, их голова была просто оторвана.

Прежде чем уйти в лес, он повернул голову в сторону дома и несколько секунд пристально смотрел в мою сторону. Затем повернулся и молча скрылся в темноте леса. Я еще час сидел и смотрел в сторону леса, потом вошел в дом и так не смог уснуть. Как взошло солнце, я осмелился выйти и посмотреть. Тюки были расставлены таким образом, что образовывали почти идеальный полукруг возле моей фермы. Будто это существо обозначило свою границу. В эту ночь я быстро уснул, но мне снились кошмары, и я так и не смог нормально выспаться.

На следующие утро тюки были там, где он их оставил. Я попытался разобраться в ситуации – существо обозначило свою границу, я её нарушил и перетащил сено, оно обезглавило моих лошадей, сделав предупреждение, оно прекрасно понимало, что я это пойму и он знал, что это меня напугает. Я решил, что не буду ходить на его сторону, и все будет спокойно. Так и было, в течении нескольких недель все было спокойно.

Одним утром я решил, что мне пора купить новых лошадей. Я заправил свой грузовик, чтоб ехать в соседнею деревню, забыл сказать, что я живу на отшибе. И вдруг увидел столбы пыли на дороге, это ехала машина. Я вышел чтоб повстречать кого бы там ни было. Машина уже начала подъезжать, как вдруг из леса выбежало это чудовище, оно мчалось галопом на 4 конечностях и настигало машину. Я начал махать водителю чтоб он увидел его и уезжал обратно, но тот меня не понял. Машина была уже в метрах 20 от меня, как ОНО настигло её, запрыгнув на крышу, он разбивал стекла. Машину бросило в сторону и она заглохла. Чудовище своими длинными руками вытащило водителя, подняло над собой и скрутило человека, будто это была сырая тряпка, которую надо выжать. Брызнула кровь и человек затих.

Оно посмотрело на меня и я увидел его лицо, оно было похоже на лицо пухлого младенца, но с огромными черными пустыми глазами. Я в шоке стоял, не смея двигаться. Он бросил тело, повернулся и спокойно пошел в лес.

Придя домой, я понял всю безвыходность моей ситуации. Чудовище решило увеличить свою территорию, и отрезало меня от единственной дороги, через которую можно уехать с этой чертовой фермы. Обойти его территорию нельзя, так как с другой стороны находятся непроходимые болота. На машине быстро проскочить не получится, так как он догонит все равно. Единственный способ улететь на вертолете, но я уже устал звонить в службу спасения. Сначала мне не поверили, потом я начал им говорить, что попал в капкан, что истекаю кровью, но они говорят, что могут направить ко мне автомобиль. А это бессмысленно. Конечно, как у них пропадет автомобиль они, может, и вышлют вертолет, а может и вышлют еще несколько машин. Так или иначе, я не хочу быть спасенным в обмен на несколько смертей ни в чем не повинных людей.

Я пишу это сообщение на форуме, в надежде, что у кого нибудь есть личный вертолет и он мне поверит и спасет.

Сегодня он оборвал линию электропередач. Я завел электрогенератор, топлива хватит где-то на неделю, потом уйду в оффлайн.

Самый страшный в моей жизни сон был жутко будничным и прозаичным. Но не в пример кошмарам с падающими самолетами, чудовищными змеями и прочей чертовщиной, что благополучно забываются на другой день, врезался прочно в память.

Меня, лежащего пластом в плену какой-то небывалой слабости – смертельной, как откуда-то доходит, везут в старой и тряской «скорой» в «умиралище» – место, где люди расстаются с жизнью. И я еще с тайной надеждой думаю: а вдруг мне это только снится? Хотел даже протереть глаза – но руки не шевелятся, и по детальности картины в стиле гиперреализма вижу, что не снится ни фига, все так и есть.

Рядом – жена и дочка с печальными, но несколько пригашенными фатализмом дела лицами: дескать и жалко батьку, да везти на погост! Мне хочется что-то им сказать, но губы тоже не шевелятся – и чувство страшного, уже безвыходного одиночества сжимает все внутри.

Тут наш рыдван перестает трясти; я понимаю, что вот и приехал, отчего последние, наверное, на этом свете слезы душат меня – и со внезапным в слабом теле жаром льются по щекам. Но никто этого уже не видит, потому что истуканы-санитары берут носилки со мной и вносят в сумрачный зал с каменными, как в бане, лавками, на которых лежат такие же, как я, полупокойники. Один санитар бросает походя другому:

– Куда этого сваливать?

– Да вот сюда!

Меня ссыпают на пустую лавку, а тем временем жена с дочкой у конторки при входе возятся с какими-то бумагами. По залу с вечной ненавистью персонала к пациентам ходят те же санитары в их грязных халатах; там и сям над умирающими стоят бедные родственники – и, отстояв недолго, удаляются. Кто-то уже отдал концы, кто-то вот-вот отдаст. И время равнодушным тараканом ползет к моей кончине.

Я как сквозь какую-то сознательную вату испытываю два главных ощущения. Одно – что все это не так, неправильно, где-то сидит дурной подвох, с которым я б уж разобрался, будь чуть больше сил! Прошел бы по всем коридорам, поднял шум, потребовал лицензию – но не могу не только рукой или ногой, даже губой пошевелить, а они, суки, пользуются этим!

Ну а другое, вытекающее из всей накатанной канвы – что все идет по заведенному порядку; скорей всего есть и лицензия с такими подписями и печатями, против которых уже не попрешь! И этот заведенный и рутинный ход всего как-то смиряет мой исходный ужас. Раз надо, значит, надо! Все не вечны и должны когда-то сгинуть; рано, не рано, а влип – и уже не отлипнуть все равно!

Тут наконец, списав меня со всех былых счетов, подходят жена с дочкой постоять тоже надо мной – но, кажется, делают это скорей не для меня, а для того же заведенного порядка. Что-то друг дружке говорят; я еще слышу, но уже не понимаю их – и не пытаюсь понимать: моя ладья, увы, уже отчалила от их стены! Вдруг раздается дочкин телефон, и она, прикрыв его ладошкой, говорит какому-то живцу: «Ну все, потом перезвоню, давай!»

Но мне от этого ни капли не обидно – даже хорошо, что ее жизнь, так кстати отпочковавшись когда-то от моей, продолжится и после моего ухода. И опять хочется, уже в полном смирении с судьбой, расплакаться на посошок – и уйти с душой, навзрыд! Но слезы что-то больше не текут, и пока я силюсь выжать их, подходит черствый, как казенная бумага, санитарный бригадир:

– Ну все, простились – и на выход.

И только что улегшийся протест опять восстает во мне неугомонным ванькой-встанькой. Я хочу крикнуть: «Ты, сука, сам уйди! А вы пока не уходите!» Но рот-то скован; я еще надеюсь, что мои провожающие не послушают его – но они с какой-то общепринятой покорностью порядку, который меня уже ничуть не утешает, покидают зал.

И я в нем остаюсь совсем один – с горьким признанием той истины, что каждый умирает в одиночку.

Теперь, за удаленьем всех душевных блох, меня заботит лишь одно: как все-таки случится моя смерть? Как я сам ощущу ее – и как это произойдет технически?

Мое постыдно беспомощное тело переносят в другой зал, где уже никого из посторонних и где все, видимо, и происходит. Но как именно? А, вот как. Тут тела пакуют в черные мешки на молниях, как при отправке трупов с ДТП, оставив лишь просвет над лицами. В них и доумирают еще недоумершие. Тогда санитары до конца застегивают молнии – и сносят эти упаковки к транспортеру, вроде аэровокзального, который отправляет их в тартарары.

Только я вижу с изумлением, что бардака и неразберихи здесь не меньше, чем в наружной жизни. Вдруг молодая девка с белым, но еще живым лицом расстегивает свой мешок – и под ним вся голая. Вскакивает с ее лавки и, как с перепоя на чужой квартире, озирается по сторонам. И у меня шальная мысль: а ведь и я еще не сдох! Может, пока рядом никого, что-то замутить с ней напоследок? Тем паче долго, на исходе такой пьянки, не придется уговаривать!

Но оглянуться не успел, как к ней подходят двое санитаров, дают ей по башке, она падает, и ее застегивают с головой. И это меня живо остужает: ну да, не то время и место, – и даже устыжает: вот ты болван, уже на полумертвую позарился!

И следом вновь охватывает безысходная тоска перед конвейером, с которого мне не сойти уже иначе как в мертвецком виде. Я жду, жду, когда совсем отдам концы, чтобы скорей покончить со всем этим скверным делом. Но все эти всплески перед вечным, как перед обычным, сном, когда вязкая дрема гасит мысленную лампочку, меня как-то некстати растормошили. Той ватной отупи, в которой я попал сюда, все меньше и меньше – и другое начинает волновать больше и больше.

Я понимаю, особенно после того, как на моих глазах добили ту шальную девку, что обратного пути отсюда нет. Но если я сейчас не доумру, то как, живьем что ли, меня зашьют в этот мешок? В страхе чего я сам хочу скорей уснуть, как когда завтра вставать ни свет ни заря. Как перед сном опять же, когда ищешь поудобней позу, хочу повернуться на бок – но не дает этот мешок, в который меня уже как-то незаметно упекли. Еще усилие – и оно вконец сгоняет с меня всякий сон.

И тут я с новой жутью в сердце сознаю, что умирать нисколько не готов. Но как тогда быть с этой уже зажевавшей меня процедурой? Что делать? Ужас! Караул!

И я украдкой, чтобы тоже не схватить по голове, выбираюсь из моего мешка и встаю, хоть и нетвердо, на ноги. Но просто улизнуть из умиралища, в которое я все же, знать, неспроста попал, мешает одна мысль. А вдруг все эти превращения – какая-то уже аномалия в моем отравленном смертельной палочкой мозгу? Вот выйду в тот предбанник, откуда еще, может, не ушли мои – а там меня, уже отпетого покойника, сочтут каким-то монстром, зомби! Как пьяный в доску кажется себе трезвым как стекло, а для других – свинья свиньей! Поэтому я тихо крадусь к смежным комнатам – и в одной из них натыкаюсь на бригадира, который сидит за столом с водкой и жарит в топке, где жгут нашего спекшегося брата, краковскую колбасу. На ней шкварчит и лопается шкурный жир; кругом царит какой-то жуткий, явно не колбасный смрад.

– Эй, ты куда? – встает он навстречу мне, вытирая сало с губ – такой великий, как боксер Кличко, бугор, способный одним махом уложить еще довольно слабого меня. И я с эдаким подлым придыханием слабейшего лопочу:

– Да я только спросить хотел.

– Чего?

– А сколько тут на умирание дается?

– Ну, минут десять. В принципе это не я решаю, такой норматив.

– А кто за десять не успеет? Тогда что?

И он отпускает фразу, от которой у меня мурашки с топотом слонов проносятся по вновь ожившему загривку:

– Ну, так зашьют – и там уже все дохнут. Ну, иди, ложись.

Как на экзамене, когда ни в зуб ногой, я лихорадочно ищу какие-то окольные слова, чтобы продлить беседу – но он, гад, уже понял, что я только морочу ему голову. И зовет своих кличков: а ну спровадьте этого обратно!

Двое из них хвать меня – и в их железных лапах я опять без рук, без ног. И в ужасе от того, что я впрямь ожил, никакой не монстр, не зомби, складно думаю и говорю – а меня сейчас угробят по чудовищной ошибке, им ору: «Хорош живого хоронить! Сейчас же отпустите!»

Но они глухи к моим воплям – как полицаи к стреноженному для их галочки бедняге. Я чую, что мой шанс один – найти такие задушевные слова, чтобы сломать эту их галочку; но вижу, что у них душ нет, это и не люди вовсе – а сами тупо выполняющие их задачу зомби. Но если хоть похожи на людей, значит, когда-то ими были; вдруг я смогу их пробудить – и я опять ору:

– Ребята! Ну договоримся по-людски! Сейчас с собой нет, завтра занесу, клянусь!

Хотя где-то в мозжечке сидит, что если только вырвусь, хрен чего им дам – и хрен потом они меня достанут!.. Но пока я все это кричу, они уже успели снести меня до прежней лавки и обуть в тот же мешок. И один другому говорит:

– Слышь, что-то разорался парень! А ну тресни его головой об лавку!

Тот хвать меня – и хочет треснуть так, чтобы уже вовсе не собрать мозгов. Я упираюсь что есть сил – и тогда они вдвоем берутся за меня. Мне уже не страшно ни смерти, перед которой я сам сдулся пять минут назад, ни готовой размозжиться головы. Но вызывает бешеный протест вся эта незаконность ритуала, все же оказавшегося чистым произволом!

Сопротивляясь ему всеми клетками, вскипевшими как жидкость в закороченном аккумуляторе, я ору истошно: эй, там, наверху, спасите, помогите! Но там, где тоже никому ни до кого, меня не слышно; и уже ясно, что мой аккумулятор вот-вот сдохнет и меня все-таки вложат головой об лавку…

Тут я и просыпаюсь, весь в поту и в ужасе, что еще чуть – и мог бы вовсе не проснуться! В ушах еще стоит мой дикий крик; я вскакиваю на постели, понимая окончательно, что все это мне лишь приснилось. Но как бы дальше ни хотел забыть этот неладный сон, пошаривший какой-то жуткой лапой по моей душе – не забывается все почему-то.

ВНИМАНИЕ! Шок-контент.

Автор: неизвестен
Перевод: loony_spectre
Источник перевода: http://mrakopedia.ru/

Лауру разбудил отец - впервые с далеких дней детства. С трудом продирая глаза, она внезапно подумала, что спала обнаженной, и отец увидел ее, но, к счастью, на ней оказалась любимая голубая пижама. Боже, что он вообще здесь делает?

- Давай, вставай, - весело сказал он, раздвигая шторы и впуская в комнату солнечный свет. Вместе со светом в комнату ворвались звуки газонокосилки, работавшей на соседней улице, и что-то напоминавшее пение птиц. - Сегодня же День Кнопки, помнишь? Одевайся, надень что-нибудь красивое. Через час мы уезжаем.

Лаура повернулась на другой бок и спросила все еще заплетавшимся языком:

- Папа, какого черта? Ты постучаться не мог? А если бы я голой спала?

Он даже не посмотрел на нее, любуясь из окна на сад.

- Ой, как будто я тебя никогда не видел. Я твой отец, черт возьми, я тебе попу вытирал столько раз, сколько тебе и не сосчитать.

- Ладно, неважно. - Лаура, щурясь, села и протерла глаза, затем вспомнила, что он только что сказал. - Папа, ты сказал "День Кнопки"?

- Ну, да. А ты что, забыла? - Он со смехом направился к двери. - Ты вчера вечером только о нем и говорила.

- Подожди... что-что? - Она нахмурилась, не понимая, что происходит. Что-то тут не так. Отличное начало дня, несомненно. Еще с постели не встала, а ей уже говорят какие-то странные вещи. - Ты о чем?

Отец покачал головой и, по-прежнему улыбаясь, вышел из комнаты.

- Одевайся. Завтрак готов.

Она сидела в постели, прижимая одеяло к груди, и ничего не понимала. В конце концов она выбралась из кровати и напялила на себя то, что подвернулось под руку. Снизу доносились знакомые звуки: звон кастрюль и сковородок, тихое бормотание телевизора, разговоры родных, грубый смех брата. Несомненно, смеялся над телевизором.

Она застегнула молнию на джинсах и на секунду застыла, затем произнесла в пустоту:

- День Кнопки?

Внизу мать, как всегда, мыла тарелки, напевая что-то про себя. Кухню заполнял солнечный свет, отчего она казалась теплой и свежей. Отец и брат сидели за столом и ели тосты. Еще одна тарелка стояла для нее, и она села за стол и поставила ее перед собой.

Брат был одет в накрахмаленную белую рубашку - а он никогда не носил рубашек. Насколько ей помнилось, у него никогда и не было рубашек. Это была одна из рубашек отца, она узнала ее.

- Зачем ты так вырядился? - спросила она, взяв тост. Он даже не отвел взгляда от телевизора. Брату было четырнадцать лет - на год младше нее, - и он был высокомерным всезнайкой.

- Ну, сегодня же День Кнопки, - пробормотал он, не прожевав тост. Мать обернулась и громко цыкнула на него.

- Марк, не говори с полным ртом. - Она увидела Лауру и вздохнула. - Лаура, могла бы одеться и получше. Ну или хотя бы попытаться.

- Для чего? - спросила Лаура, затем раздраженно посмотрела на потолок. - Ах да, попробую угадать. День Кнопки. Я чего-то тут не понимаю?

Мать покачала головой и снова отвернулась к тарелкам.

- Не будь ребенком, Лаура. Тебе это не идет. Пожалуйста, переоденься во что-нибудь другое, прежде чем мы уедем.

- Я хотела сегодня увидеться с Майклом. Извините, я с вами не поеду.

На кухне внезапно наступила полная тишина, и все изумленно уставились на нее. Лаура встревоженно спросила:

- Что такое?

- Ты с ума сошла? - спросил брат. - Тебе нельзя сегодня уходить, ты едешь с нами!

- Лаура, у тебя планы? Именно на сегодня, на этот день? - спросил отец, и она, почувствовав внезапный приступ гнева, оттолкнулась от стола.

- Да, у меня планы! Что, черт возьми, с вами случилось сегодня?

Никто не ответил. Все лишь смотрели на нее так, словно она испражнилась прямо на свою тарелку. Она встала и отпихнула еду.

- Знаете что? Забудьте об этом.

- Лаура, прекрати немедленно, - резко сказала мать. - Ты отлично знала, что мы сегодня делаем. Это было давно запланировано. Можешь просто позвонить Майклу и сказать, почему ты с ним сегодня не увидишься.

- Ну все! - закричала Лаура. - Что мне ему сказать? Я не знаю, почему мне нельзя идти! Это вы мне говорите, что нельзя!

- Сегодня День Кнопки, - сказал брат. - Вот почему.

- День Кнопки? - вскрикнула она. - О чем вы все говорите? Я никогда не слышала ни о каком Дне Кнопки! Вы все ведете себя, словно...

Она внезапно замолчала и понимающе улыбнулась. Семья решила над ней подшутить. Это все шутка такая. С сердца словно упал большой камень, и вместо него она почувствовала теплоту. Теперь все стало понятно.

- Очень смешно, - спокойным, ровным голосом сказала она. - Вы меня действительно чуть не довели.

Она повернулась и вышла из кухни, направляясь к парадной двери. Мать крикнула ей вслед:

- Лаура! Пожалуйста, вернись через час, мы не сможем уехать без тебя! Хорошо?

- Да-да, - ответила Лаура через плечо. - Мне ведь нельзя пропустить День Кнопки, правильно?

Небольшой прогулки до дома Майкла оказалось достаточно, чтобы Лаура почувствовала себя виноватой из-за того, что так разозлилась на родных. Взрослея, она становилась вспыльчивее. Она извинится позже - у нее ведь есть целый час, правильно? Мама ведь так сказала?

"Интересно, куда мы поедем", - подумала Лаура, смотря на белый след от самолета, пролетавшего в нескольких милях над ней. Или это тоже шутка? Может быть, они действительно куда-то собирались, действительно давно запланировали поездку, а Лаура просто обо всем забыла?

Она уже видела дом Майкла и белый забор вокруг большой лужайки. Она прибавила шаг, ей не терпелось поскорее увидеть его. Когда она подошла к дорожке перед домом, открылась парадная дверь, и из нее вышел совершенно изумленный Майкл. Он видел, как она идет по улице.

- Эй, что такое? - спросила Лаура. Выражение лица Майкла ее неприятно удивило - он, похоже, разозлился.

- Ты не должна здесь находиться, - сказал он.

- Что? Мы что, поссорились, причем без моего в этом участия?

- Ты сказала мне, что сегодня у твоей семьи День Кнопки, - ответил он. Позади него Лаура заметила какое-то движение.

У Лауры отвисла челюсть. К двери вышла девушка-блондинка, жмурясь от яркого света, и обняла Майкла за талию. На ней была только ночная рубашка, а волосы были растрепаны.

- Иди домой, - сказала блондинка, и Лаура отступила на несколько шагов, сморгнув внезапно выступившие слезы. Майкл не решался смотреть ей в глаза, так что она отвернулась и побежала.

Мать поймала ее, когда она почти вбежала в спальню, и прижала к себе.

- Я знаю, я знаю. Поплачь, не держи ничего в себе. - Она погладила волосы Лауры и слегка покачала ее. - Мужики - козлы, правда?

Лаура отшатнулась и посмотрела на мать, всхлипывая.

- Ты знаешь?..

- Ты только что вернулась от него, заливаясь слезами. Не нужно быть гением, чтобы понять, что произошло.

- Он нашел себе блондинку. Блондинку! Наверное, именно поэтому он хотел, чтобы я покрасила волосы!

Она еще немного поплакала, мать по-прежнему обнимала ее.

- Так, так. Хватит. Давай переоденемся для поездки.

- Так мы уезжаем?..

- Конечно же, глупенькая! Вот тебе отличная блузка. Думаю, это твоя лучшая. Надень ее, я хочу, чтобы в День Кнопки мы были красивы, как никогда.

У Лауры похолодело в животе. Она неожиданно вспомнила, что Майкл тоже упомянул День Кнопки. Это все не шутка. Он действительно существует. Все происходит по-настоящему, а она совершенно не понимает, в чем дело.

- Мама, послушай меня. Что-то тут очень неправильно.

- Я знаю. Тебе он действительно очень нравится, я знаю. Так ужасно, что он расстроил тебя именно в этот день.

- Вот, мама... Я ничего не знаю о Дне Кнопки. Я никогда о нем не слышала, и с самого утра мне кажется, что я единственная, кто вообще не представляет, что тут творится!

- Если честно, я не очень хорошо знаю. Я слышала, что Правительство таким способом борется с перенаселением, но, кроме этого...

- Нет, нет. Вообще. Я никогда о нем не слышала.

Повисло неловкое молчание, и мать окинула ее долгим взглядом, сжав губы.

Когда она наконец заговорила, ее голос был спокоен.

- Я знаю, что ты расстроена, так что подыграю твоей шуточке, хорошо? Просто переоденься - вот твоя блузка, - и увидимся в машине через пять минут, ладно? Мы ждем тебя.

Мать ушла, оставив Лауру одинокой и дрожащей. В трясущихся руках она сжимала свою лучшую блузку.

Потом она оказалась в машине. Все шло совершенно плавно и беззаботно, и это беспокоило ее все сильнее и сильнее. Что, черт возьми, происходит? Почему она не помнит ничего об этом дне, о котором говорят все вокруг?

Она видела все в абсурдных подробностях, словно на очень замедленной пленке. Пушинку на подголовнике сиденья матери. Островок щетины, до которого не достала бритва отца. Трещину в асфальте, которую они только что проехали. Она внезапно ощутила такую ясность чувств, какой не ощущала за всю жизнь, но не могла произнести ни слова. Она была словно марионетка, веревочки которой сплетены из паутины страха.

Где-то в глубине души она по-прежнему цеплялась за побитую океаном скалу надежды, за выжженный кратер чувства, говорившего ей, что все это - лишь огромная шутка, большой, сложный розыгрыш. Когда они остановились возле белого, похожего на коробку здания, приземистого и строгого, надежда испарилась.

- Ну вот мы и приехали, - радостно сказал отец, и она почувствовала, как нажимает на рукоятку и открывает дверь машины. Она, дрожа, стояла на солнце, подобно маленькому олененку, а здание нависало над ней, словно обнажив хищные клыки.

Семья, будто приехав на пляж, выбралась из машины, оживленно болтая. Они направились к главному входу, Лаура шла чуть позади. Над входом висела табличка: "СОБСТВЕННОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА - ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Она увидела, что за ними следят камеры наблюдения, и безжизненными шагами поспешила вслед за родными.

Дверь здания была стеклянной, и, когда они прошли через нее в фойе, Лаура увидела секретаршу, что-то увлеченно печатавшую на компьютере. Секретарша подняла голову и с профессиональной улыбкой посмотрела на отца.

- Здравствуйте, мы Крэндаллы. Сегодня наш День Кнопки, - сказал он, и она улыбнулась.

- Проходите, сэр. Просто идите по этому коридору.

Отец поблагодарил ее, и они пошли дальше, по длинному, ярко освещенному коридору, отделанному блестящими медными табличками. На табличках было что-то написано, на каждой из них, и Лаура подошла поближе, чтобы разглядеть надписи. Она увидела свое отражение; в свете неоновых ламп она выглядела измученной.

Имена. Сотни и сотни имен, тысячи имен, одно за другим. Хогг. Уилсон. Карпентер. Бакстон. Белл. Палмер. Роу. Браун. Список продолжался и продолжался, он казался бесконечным. Родные шли вперед, по-прежнему весело болтая, словно на празднике, а коридор уже заканчивался.

Коридор перешел в большую белую комнату. В комнате стояли четыре небольших, по пояс высотой, колонны, на вершине каждой из них было по большой красной кнопке. За колоннами стоял длинный полированный стол, за которым сидели три представителя Правительства. На большом транспаранте были изображены инсигнии Правительства. Комната была тихой и стерильной.

Лаура увидела, как ее семья встала у колонн и с ожиданием посмотрела на официальных лиц, оставив ей одну колонну. Ее собственную кнопку. Дрожа, она подошла к колонне и неожиданно заметила, что пол слегка наклонен, а уклон ведет к трубе, которую от входа видно не было. Заговорил один из представителей Правительства, его голос разнесся по открытому пространству.

- Семья Крэндалл. Правительство назначило на сегодня ваш День Кнопки. Мы благодарим вас за жертву, принесенную ради страны и народа. Ваши имена присоединятся к именам в Длинном Зале, чтобы почтить вашу память.

- Мы гордимся, - сказал отец, а мать искренне кивнула. Брат и вообще чуть не разрыдался от гордости.

Сотрудник Правительства продолжил:

- Тогда, пожалуйста, нажмите ваши кнопки. И да пребудет с вами Господь Бог.

Отец повернулся к жене, сыну и дочери и улыбнулся.

- Я нажму первым, чтобы показать вам, насколько это легко.

Он нажал кнопку, и она издала громкий щелчок.

Лаура увидела, как лицо отца покраснело, словно он совершил долгую пробежку. Она вспомнила, как быстро он устает от зарядки, и решила, что он просто слишком быстро шел по коридору, или еще что. Потом по его щеке стекла алая слеза и жирно шлепнулась на твердый белый пол.

Лаура, оцепенев, смотрела, как из глаз, носа и ушей отца хлынула кровь. Она стекла по его рубашке, по поясу, который она купила ему на день рождения, потом по брюкам, забрызгала пол... Его глаза лопнули, словно перезревшие сливы, и повисли на щеках, все еще удерживаемые красными ниточками. Разжиженный мозг потек из его глазниц.

Когда его тело бесформенным мешком рухнуло на пол, мать и брат посмотрели друг на друга и улыбнулись, одновременно нажав кнопки. Они повернулись к Лауре и протянули к ней руки, кровь текла из их глаз и носов, сочилась из ртов. Они подумали, что Лаура тоже нажала свою кнопку.

Лаура вдохнула, чтобы закричать, но тихий звук, с которым лопнули глаза матери и брата, заставил крик застрять в горле. Они упали на спины, приземлившись друг на друга. Кровь стекала в трубу, тихо выпивавшую ее.

Наступила тишина.

- Мисс Крэндалл?

Она, совершенно ошеломленная, увидела, как на нее пристально смотрят люди из Правительства.

- Мисс Крэндалл, перенаселение уничтожает наши города и деревни. Вашей стране нужны ваши решительные действия сегодня.

Она широко раскрытыми глазами уставилась на представителя Правительства. Рядом с ней в последний раз дернулась рука брата. В его пустых глазницах уже собиралась кровь.

Человек из Правительства медленно вставал, и она увидела, что он высокий. Несомненно, выше большинства людей.

- Человечество зовет, - сказал он, понизив голос почти до шепота. Весь мир сузился до размеров кнопки под кончиками ее пальцев. Она была гладкой и красной. Ее можно было нажать.

- Ответите ли вы на зов?..